Наследница

— Он просто спит. Теперь всё будет хорошо.

И Баська ей как-то сразу поверила. А, поверив, ощутила вдруг такую слабость, что почувствовала даже, как дрожат ноги. Как добралась до лавки, она не помнила.

Проснулась она от звука своего имени. Открыла глаза и увидела Гожо, сидящего на постели напротив. Он улыбался. Тут же в комнате была одна из монахинь и тоже улыбалась. Это было так непривычно после всего пережитого за последние дни, что показалось Баське продолжающимся сном. Но во сне не бывает таких чудесных запахов: свежего, ещё тёплого хлеба и парного молока. Она вдруг ощутила волчий аппетит. Она села и действительно увидела на столе буханку хлеба с румяной корочкой и крынку молока. Баська тут же подсела к столу и, отломив горбушку, с наслаждением впилась в неё зубами. Тут ей вдруг пришла в голову совсем другая мысль.

— А тебе разве можно сидеть? — спросила она у Гожо, наскоро прожевав кусок хлеба. — Ты ведь только что бредил.

Монахиня тихо засмеялась, а Гожо ответил:

— Не только что. Это было вчера. А сегодня мне уже лучше.

Баська ничего не понимала. Озадаченно глянув в окно, она убедилась, что утро ещё не закончилось. Она точно помнила, что прилегла спустя немного времени после рассвета. Почему же он говорит — вчера? Ответила на её немой вопрос монахиня:

— Ты проспала сутки, милая. Это тебе на пользу. А сейчас пей молочко.

Удивление, недоумение — ничего не могло испортить разыгравшегося аппетита. После еды Баська почувствовала себя вполне отдохнувшей, но к вечеру усталость навалилась вновь. Правда, на этот раз она проспала лишь до утра следующего дня.

Гожо, как только почувствовал, что силы возвращаются к нему, стал помогать в монастыре всем, чем мог. Починил замок на воротах, который плохо запирался и ещё хуже отпирался; почистил колодец (Баська и не знала, что он это умеет); помог кузнецу перековать лошадей; побелил печи в доме, где они с Баськой жили. Постепенно состояние его позволило думать о продолжении пути. Монахини предприняли попытку уговорить его остаться ещё хоть ненадолго, но он не согласился: и так много времени потеряли, а скоро — холода. А вот Баське предложили остаться в монастыре навсегда. Сёстрам понравилась эта девочка — слабая и самоотверженная, исполнительная и весёлая. Она не пропустила ни одной службы, если не считать первых, самых тяжёлых дней пребывания в монастыре. Она бы стала хорошей помощницей, а после — приняла бы постриг и стала одной из них. Но Баська только головой покачала на их уговоры. Здесь было хорошо, спокойно, но жить тут постоянно она бы не смогла. Сама она это скорее ощущала, чем понимала, но отказалась категорически, хотя и постаралась, как могла, смягчить отказ.

В дорогу им собрали харчи, самих одели потеплее, но дальнейший путь теперь должен был стать для них гораздо труднее и дольше, ведь им предстояло идти пешком. И хоть Польша была совсем рядом, впереди было ещё много вёрст.

Границу перешли совсем просто: в расположенной рядом деревне им объяснили, как найти тропу через лес, и ночью они отправились. Ночь была ветреная, облака то и дело закрывали луну — единственный источник света. В лесу становилось так темно, что порой приходилось останавливаться. Но, в конце концов, лес закончился, они вышли на простор убранного поля. В деревне их предупредили, что граница где-то в лесу, значит, они пересекли её, не заметив этого. Может, она шла по болотцу, в котором они вымокли, а может, по тому ручью, который перешли по скользким камням. Теперь они стояли в тени последних деревьев и всматривались в пространство. Это была уже территория Речи Посполитой.

За остаток ночи Гожо с Баськой успели отойти довольно далеко в сторону от леса. Немного отдохнув, зарывшись в стог сена на скошенном лугу, они отправились вглубь страны по дороге, обнаружившейся недалеко от этого места. Припасы, захваченные из монастыря, давно закончились, и теперь им предстояло либо просить милостыню, либо попробовать зарабатывать себе на еду. Решили, что просить они будут лишь в самом крайнем случае. Гожо многое умеет, Баська тоже не безрукая, авось, как-то удастся прокормиться. На деле оказалось всё не так просто. Здесь, в Польше, к цыганам было далеко не такое спокойное отношение, как в России, и они почувствовали это в первой же деревеньке. Им не просто не давали работы, а гнали прочь. Языка Баська не знала, но общий смысл сказанного понять было не сложно. Некоторые слова были очень похожи на русские, а интонация, с которой их произносили, столь красноречивой, что переспрашивать не хотелось.

В этот день ничего съестного приобрести в деревне не удалось. Пришлось удовлетвориться поздней черникой, кое-где ещё висевшей на кустиках с почти облетевшей листвой, горьковатой брусникой и обжаренными на костре грибами, находить которые Баська лихо научилась у цыганят. Да ещё Гожо, когда он отправился к роднику, посчастливилось набрести на необобранный орешник, и они запаслись орехами впрок. Ночевали опять в стоге сена.

На следующий день дошли до небольшого городка. Здесь немного заработать смогла Баська. Получилось это неожиданно. На площади в центре городка сидел человек в залатанной одежде и наигрывал на свирели. В шапке у его ног лежало всего несколько мелких монеток. Баське понравилась мелодия, которую выводила свирель. Она подошла поближе. Музыкант с надеждой поднял на неё глаза, но, увидев перед собой цыганочку, вновь уставился на землю перед собой. И тут Баська сняла с себя тёплый платок, в который куталась, передала его Гожо и, сначала несмело, а потом всё более уверенно, начала танцевать. Это был странный танец. Движения цыганской пляски замедлились и, подчиняясь грусти свирели, стали более плавными, неожиданно томными. Постепенно мелодия захватила Баську, всегда с лёгкостью схватывавшую новый ритм, она забыла, где находится. Она просто танцевала. Для себя. Заинтересовавшись необычностью картины, стали подходить люди. Музыкант, сначала с удивлением глядевший на черномазую девчонку, заметил подходивших людей, заиграл громче. Потом темп музыки постепенно стал ускоряться, и, подчиняясь этому, ускорились движения юной танцовщицы.

Когда и музыка и танец закончились, люди зашумели, в шапку стали падать монеты. Музыкант взглянул на Баську, улыбнулся, повёл рукой — мол, танцуй ещё! Потом ссыпал полученные деньги в кучку у своих ног, разделил её на две равные части. Жестом показал, что половина заработка принадлежала Баське. Она улыбнулась в ответ, кивнула.

Теперь мелодия была быстрая, зажигательная. Свирели помогал Гожо, хлопавший в ритм ладонями. А Баська опять танцевала.

Вечером путешественники стали обладателями суммы, которая позволила им купить простой еды и переночевать под крышей. Правда, это был простой сарай, но зато их окружали настоящие стены, а сверху не капал дождь. И солома, на которой они спали, была сухая.

Наутро решили задержаться здесь на несколько дней, заработать ещё немного денег на дорогу. Музыкант был только рад этому, ведь даже половина заработанных с помощью Баськи денег, была больше того, что он получал, в одиночку играя на своей свирели. Но дольше пяти дней им поработать не пришлось. Нужно было торопиться, чтобы успеть до сильных холодов дойти до города Речица.

Денег, что удалось собрать, хватило ненадолго, хоть они и старались быть экономнее. За ночлег больше не платили, ночевали, где придётся, покупали только еду. Когда потратили всё до конца, им оставалось идти ещё столько же, сколько они шли по дорогам Речи Посполитой. Стало заметно холоднее, траву на рассвете прихватывало морозом. В стогах к утру, они замерзали так, что долго потом не могли согреться, и поэтому старались найти какой-нибудь другой выход. Приходилось тайком забираться в сараи или риги. Гожо, чтобы прокормиться, мастерил силки и расставлял их в лесу. Но для того, чтобы еда оказалась у них в руках, она должна была сначала попасться в эти силки. Это требовало времени, которого оставалось всё меньше — зима с каждым днём приближалась.

Однажды им повезло. Они встретили цыганский табор, идущий им навстречу. Хотя они были чужаками для этих людей, их накормили, а ночь, проведённая в шатре, показалась Баське сказочно прекрасной, хоть ничего здесь не напоминало родной табор. Люди были угрюмы и насторожены, дети шныряли между шатрами, не играя, а выискивая, где бы раздобыть что-нибудь съедобное. Бедность, почти нищета проглядывали везде. Никаким ремеслом эти цыгане не занимались. Основной доход приносили женщины, которые промышляли гаданием. Это занятие пользовалось спросом у местных жителей, особенно женского пола. Как ни старалась церковь с этим что-то сделать, как ни запрещала пользоваться услугами цыганок, объявляя их способности либо мошенничеством, либо даром от Лукавого — ничего не помогало. Желание узнать, что же готовит человеку судьба, было сильнее всех запретов. Кроме женщин кое-какие крохи удавалось перехватить детям. Они ходили от дома к дому и просили милостыню, заодно высматривая, где что плохо лежит.