Страница 4 из 4
Он достал из кармана просторных брюк пачку с сигаретами, вытряхнул на ладонь одну сигарету, закурил от предупредительно протянутой ему Бергером спички и сказал:
- Нам пора ехать.
Марья Ивановна опять ушла на кухню.
Бергер вспомнил, что режиссер просил подарить ему букет сирени. Букет этот, пышный, пахучий, уже лежал на террасе. И пока Петя укладывал аппаратуру, Бергер связывал букет крепким шнурком.
- Сама поднеси ему, - указал он Верочке на Наматова. - Ему будет приятно.
Наматов стоял посреди дворика, широко расставив ноги. Поджидал Петю и заметно нервничал, жуя сигарету.
Наконец Петя спустился с террасы.
- Марья Ивановна, Марья Ивановна! - закричал Бергер. - Наши гости уезжают.
Марья Ивановна вышла во дворик. Она казалась все еще растерянной и сконфуженной. Она казалась еще более сконфуженной, чем Наматов.
Верочка поднесла Наматову сирень.
- Не надо, - мотнул головой Наматов, глядя искоса на Марью Ивановну.
- Возьмите, возьмите! - закричал Бергер. - Вы же сами хотели иметь букет. У нас много сирени. Скоро она уже совсем отцветет...
Наматов взял букет и, держа его, как веник, пошел к калитке.
Все пошли за ним, как и положено, когда провожаешь гостя.
У калитки он вдруг остановился и, глядя в упор на Марью Ивановну, спросил:
- Вы узнали меня?
- Нет, - сказала Марья Ивановна. И, как девочка, опустила глаза.
- Ну, неужели вы меня не помните?
- Нет, - повторила она.
- Странно, - сказал Наматов. - А я вас узнал. Не сразу, но узнал. Вы ведь Маша?
- Нет, - как бы отшатнулась Марья Ивановна.
- Странно, - вздохнул Наматов и полез в автомобиль на заднее сиденье.
Верочка и Бергер помахали охваченному вихрем пыли автомобилю.
А Марья Ивановна вернулась на веранду убрать посуду.
На скатерти, среди тарелок и блюдец с недоеденной едой, она заметила забытую режиссером пачку с сигаретами. Как неживую мышь за хвост, Марья Ивановна брезгливо подняла ее двумя пальцами и бросила в помойное ведро.
Переделкино, апрель 1958 г.