Страница 6 из 38
То, что Древняя Русь начала читать чужое несколько раньше, чем писать свое, ни в коей мере не свидетельствует о вторичности русской национальной культуры: речь идет лишь об одной области художественного творчества и лишь об одной сфере искусства слова, а именно о литературе, то есть о создании письменных текстов. Причем заметим, что на первых порах среди памятников письменности было весьма много текстов с современной точки зрения нелитературных — это была в лучшем случае специальная литература: труды по богословию, этике, истории и т. д. Если же говорить о словесном искусстве, то основную массу его памятников составляли в то время, разумеется, незаписываемые фольклорные произведения. Об этом соотношении литературы и фольклора в духовной жизни общества того времени нельзя забывать.
Чтобы понять особенность и самобытность оригинальной русской литературы, оценить смелость, с которой русские книжники создавали произведения, «стоящие вне жанровых систем», такие, как «Слово о полку Игореве», «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление» Даниила Заточника и подобные им, для всего этого необходимо познакомиться хотя бы с некоторыми образцами отдельных жанров переводной литературы.
Хроники. Интерес к прошлому Вселенной, истории других стран, к судьбам великих людей древности удовлетворялся переводами византийских хроник. Хроники эти начинали изложение событий от сотворения мира, пересказывали библейскую историю, приводили отдельные эпизоды из истории стран Востока, рассказывали о походах Александра Македонского, а затем об истории стран Ближнего Востока. Доведя повествование до последних десятилетий перед началом нашей эры, хронисты возвращались вспять и излагали древнейшую историю Рима, начиная от легендарных времен основания города. Остальную и, как правило, большую часть хроник занимало повествование о римских и византийских императорах. Завершались хроники описанием событий, современных их составлению.
Таким образом, хронисты создавали впечатление о непрерывности исторического процесса, о своеобразной «смене царств». Из переводов византийских хроник наибольшую известность на Руси в XI в. получили переводы «Хроники Георгия Амартола» и «Хроники Иоанна Малалы». Первая из них вместе с продолжением, сделанным еще на византийской почве, доводила повествование до середины Х в., вторая — до времени императора Юстиниана (527-565).
Пожалуй, одной из определяющих черт композиции хроник являлось их стремление к исчерпывающей полноте династического ряда. Эта черта характерна и для библейских книг (где следуют длинные перечни родословных), и для средневековых хроник, и для исторического эпоса.[15] В рассматриваемых нами хрониках перечислены все римские императоры и все византийские императоры, хотя, сведения о некоторых из них ограничивались только указанием на продолжительность их царствования или сообщением об обстоятельствах их воцарения, свержения или смерти.
Эти династические перечни прерываются время от времени сюжетными эпизодами. Это сведения историко-церковного характера, занимательные рассказы о судьбе исторических деятелей, о чудесных явлениях природы — знамениях. Лишь в изложении истории Византии появляется относительно подробное описание политической жизни страны.
Сочетание династических перечней и сюжетных рассказов сохранили и русские книжники, создавшие на основе пространных греческих хроник свой краткий хронографический свод, именовавшийся предположительно «Хронографом по великому изложению».
«Александрия». Огромной популярностью пользовался в Древней Руси роман об Александре Македонском, так называемая «Александрия». Это было не исторически достоверное описание жизни и деяний прославленного полководца, а типичный эллинистический роман приключений.[16] Так, Александр, вопреки действительности, объявляется сыном бывшего египетского царя и чародея Нектонава, а не сыном македонского царя Филиппа; рождение героя сопровождается небесными знамениями. Александру приписываются походы, завоевания и путешествия, о которых мы не знаем из исторических источников, — все они порождены чисто литературным вымыслом. Примечательно, что значительное место в романе уделено описанию диковинных земель, которые будто бы посетил Александр во время своих походов на Восток. Он встречает в этих землях гигантов высотою в 24 локтя (около 12 метров), великанов, толстых и косматых, похожих на львов, шестиногих зверей, блох размером с жабу, видит исчезающие и вновь возникающие деревья, камни, прикоснувшись к которым человек становился черным, посещает землю, где царит вечная ночь, и т. д.
В «Александрии» мы встречаем и остросюжетные (и также псевдоисторические) коллизии. Так, например, рассказывается, как Александр под видом собственного посла явился к персидскому царю Дарию, с которым в это время воевал. Мнимого посла никто не узнает, и Дарий сажает его с собой на пиру. Один из вельмож персидского царя, посетивший македонян в составе посольства от Дария, опознает Александра. Однако, воспользовавшись тем, что Дарий и остальные пирующие были сильно пьяны, Александр ускользает из дворца, но и в пути с трудом спасается от погони: он едва успевает пересечь замерзшую за ночь реку Гагину (Странгу): лед уже начал таять и разрушаться, конь Александра проваливается и гибнет, а сам герой все же успевает выскочить на берег. Преследователи-персы остаются ни с чем на противоположном берегу реки.
«Александрия» является непременной составной частью всех древнерусских хронографов; от редакции к редакции в ней все более усиливается приключенческая и фантастическая тема, что лишний раз указывает на интерес именно к сюжетнозанимательной, а не собственно исторической стороне этого произведения.
«Житие Евстафия Плакиды». В проникнутой духом историзма, обращенной к мировоззренческим проблемам древнерусской литературе не находилось места открытому литературному вымыслу (чудесам «Александрии» читатели, видимо, доверяли — ведь все это происходило давно и где-то в неведомых землях, на краю света!), бытовой повести или роману о частной жизни частного человека. Как ни странно на первый взгляд, но до известной степени потребности в такого рода сюжетах восполнялись такими авторитетными и тесно связанными с религиозной проблематикой жанрами, как жития святых, патерики или апокрифы.
Исследователи давно заметили, что пространные жития византийских святых в некоторых случаях весьма напоминали античный роман: внезапные изменения судьбы героев, мнимая смерть, узнавания и встречи после многолетней разлуки, нападения пиратов или хищных зверей — все эти традиционные сюжетные мотивы романа приключений странным образом уживались в некоторых житиях с идеей прославления подвижника или мученика за христианскую веру. Характерный пример такого жития — «Житие Евстафия Плакиды», переведенное еще в Киевской Руси.
В начале и в конце памятника — традиционные житийные коллизии: стратиг (полководец) Плакида решает креститься, увидев чудесное знамение. Кончается житие рассказом о том, как Плакида (получивший при крещении имя Евстафий) казнен по приказу императора-язычника, ибо отказался отречься от христианской веры.
Но основную часть жития составляет рассказ об удивительной судьбе Плакиды. Едва Евстафий крестился, как на него обрушились страшные беды: от «мора» гибнут все его рабы, и именитый стратиг, став совершенно нищим, вынужден покинуть родные места. Его жену отбирает корабельщик — Евстафию нечем заплатить за проезд. У него на глазах дикие звери утаскивают малолетних сыновей. Пятнадцать лет после этого прожил Евстафий в далеком селе, где нанялся сторожить «жита».
Но вот настает пора случайных счастливых встреч — это также традиционный сюжетный прием приключенческого романа. Евстафия находят его бывшие соратники, он возвращен в Рим и вновь поставлен стратигом. Возглавляемое Евстафием войско отправляется в поход и останавливается именно в том селе, где живет жена Евстафия. В ее доме заночевали два юноши-воина. Это сыновья Плакиды; оказывается, крестьяне отняли их у зверей и вырастили. Разговорившись, воины догадываются, что они родные братья, а женщина, в доме которой они остановились, догадывается, что она их мать. Затем женщина узнает, что стратиг — это и есть ее муж Евстафий. Семья счастливо воссоединяется.
15
См., например, подобные же генеалогические перечни в «Младшей Эдде» (Младшая Эдда. Изд. подготовили О. А. Смирницкая и М. И. Стеблин-Каменский. Л., 1970, с. 11. Серия «Литературные памятники»).
16
Греческая «Александрия» — оригинал славянского перевода — имеет свою сложную историю. В ее основе лежали исторические предания об Александре, в течение времени дополненные многочисленными легендарными и фантастическими подробностями. Как полагают, редакция «Александрии», которая стала известна славянскому переводчику, сложилась к IV в н. э.