Железный замок

— Молодец, — ухмыльнулся Ибар, глядя на Прута. — Ты всё сделал правильно. Только так с ними и надо. Только так и выигрываются войны.

Обожжённый наёмник со щелчком вставлял в магазин коричневые патроны, масляно блестевшие в солнечном свете. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Ещё чья-то смерть заняла своё место.

— Нема надо похоронить… — сказал Прут, отдавая Айтеру нож, вымазанный в ярко-красной вязкой крови, блестевшей на солнце. Тот принял оружие с брезгливостью и, не придумав ничего лучше, вытер о штаны, бывшие некогда белыми.

— Соберите рюкзаки! — Ибар вставил новый магазин, передёрнул затвор и поставил автомат на предохранитель. — Скоро у нас будет пир горой, — обожжённый поднял оружие и спросил неожиданно: — У кого есть зажигалка?

Айтер протянул ему плоскую металлическую коробочку.

Двумя короткими движениями Ибар сорвал с заброшенных грядок сухую ботву и отнёс её в дом. Когда наёмник вернулся, следом за ним из дверей повалил густой дым.

— Вот вам и похороны, — глаза Ибара заблестели. — Пошли! Город наш.

Высушенный солнцем дом весело трещал за их спинами, когда они ступили на центральную улицу затаившегося города. Перемазанные кровью — своей и чужой, измотанные, голодные, желавшие отомстить за смерть товарища. Табас, отошедший от действия наркотика, понял, что вся его одежда в крови дикаря, которого он не так давно порезал на ремни. Этот запах — сладкий, металлический — был отвратителен, но в то же время опьянял и взвинчивал. Юноша занервничал, его чувства обострились, а движения стали дёргаными.

Ибар вышиб калитку одного из обжитых дикарями домов.

— Тут кто-то есть? — спросил его Айтер.

— Конечно, — кивнул Ибар.

— Откуда ты знаешь?

— А ты не чуешь вонь? — хохотнул наёмник в ответ.

Во дворе были разбросаны садовые инструменты — лопаты, мотыги, вёдра. Посреди всего этого валялась грубо сшитая из мешковины кукла с пуговицами вместо глаз.

— Прут! Сарай! — скомандовал Ибар, и окровавленный здоровяк потрусил в сторону приземистого здания, выкрашенного облупившейся красной краской.

— Рыба, давай в дом! Хутта, прикрой спину. Особое внимание на подвалы! Вход может быть под ковром, — бойцы убежали, Хутта, вроде, пришёл в норму, только слегка покачивался при беге да был бледен больше обычного.

— Пусто! — разочарованно крикнул Прут, высунувшись из сарая. — Пусто там. Хлам только. Ни еды, ни дикарей.

— Подождём, — ответил Ибар, и тут же, словно отозвавшись на его слова, в доме раздался громкий женский визг.

К нему присоединился Рыба, чей голос никогда до этого не был таким довольным:

— Нашёл! Нашёл! — и спустя несколько секунд, заполненных топотом и глухими звуками ударов, на улицу выкатились две женщины — молодая и старуха, а следом трое детей — один меньше другого. Пол их было трудно определить из-за одинаково короткой стрижки. Младшие ревели, а старший — было понятно, что это мальчик, из-за волчьего взгляда и угловатой фигуры, — насупившись, смотрел по сторонам, стараясь не показывать испуга.

Следом за дикарским семейством на крыльцо вышел Рыба, за спиной которого что-то жевал Хутта.

— Смотрите! Смотрите! — рябой боец протянул остальным бойцам белый полиэтиленовый пакет. — На кухне нашёл!

Дисциплина отряда едва не отправилась в ад, поскольку люди одновременно рванулись к еде, сверкая глазами, и остановить их смог только рёв Ибара.

— А ну, блядь, стоять!.. Раздай всем поровну, Хутта! — скомандовал он и приблизился к женщинам. — Где остальные? Нам нужны остальные, — сказал он, переводя взгляд с одной на другую.

— Нет никого! — с неприязнью пробормотала старуха, пытавшаяся испепелить Ибара взглядом.

— Говори сама, ведьма! — предупредил её наёмник. — Я знаю, что ты врёшь, и смогу тебя разговорить.

— Нету! Ушли все! — повторила старуха громче, и Ибар коротким движением приклада отправил её в нокаут. Лёгкое сухое тело отлетело в сторону от могучего удара в челюсть. Младшие дети захныкали, мальчишка побледнел и сжал кулаки, а Прут громко хохотнул:

— Так ей!

— Теперь ты! — Ибар повернулся к молодой женщине, параллельно наставив автоматный ствол на детей. — Где все?

— Я не знаю! — выкрикнула она, явно обманывая.

— Эта сука точно врёт! — смеявшийся Прут в окровавленной одежде и с бурыми пятнами на бронежилете выглядел жутко.

— Давай так, — Ибар погладил стволом автомата коротко стриженую голову среднего ребёнка, глядя на то, как в глазах матери пропадает разум, заменяющийся самым мощным женским инстинктом.

— Приведи сюда всех, — тихо сказал обожжённый. — Скажи, что город освободили те, кто возвращался домой из земель северян с богатой добычей, и защитники хотят отдохнуть. Может, выберут себе жён. Еду пусть несут, питьё праздничное. Приведёшь сюда весь табор и, даю слово, я отпущу тебя и твоих выродков. Оставишь хоть кого-то — мы узнаем. Тебе всё ясно? — женщина закивала, не сводя встревоженного взгляда с детей. — Не вернёшься через полчаса — твоим детям конец. Лично глотки перережу, а потом весь этот городишко запалю, чтобы точно никто не ушёл. Время пошло. — Он отошёл в сторону, давая матери пройти, и она, постоянно оборачиваясь и желая сказать детям что-то, но опасаясь выстрела в спину, медленно пятилась к воротам. — Чего ты ждёшь, женщина?! Время идёт! Ну! — прикрикнул Ибар, и пленница, прошлёпав босыми ногами по горячей сухой земле, добежала до забора и исчезла.

— Вход взять под контроль. Прут, смотри за выродками, — раздал указания Ибар. — И всем переодеться в дикарские шмотки. Гвардейские — сюда, на землю, в кучу.

Табас с наслаждением скинул с себя провонявшую потом, изорванную и обожжённую форму гвардии Дома Адмет. Было даже удивительно: прочная добротная ткань не выдерживала нагрузок последних дней — трескалась по швам, рвалась и выцветала под солнцем, а плоти хоть бы что. Солдатской плоти всё было нипочём.

Дикарке хватило десяти минут для того, чтобы собрать всю деревню: гомон десятков голосов приближался, становясь всё громче, люди подобрались. Табас, стоявший на крыльце, видел, как за забором в сторону его дома движутся макушки — в дурацких шапках, кепках и платках, а также непокрытые: седые, тёмные и светлые, выгоревшие на солнце. Деревня не была такой уж большой — Табас насчитал сорок голов, пока не сбился со счёта.

— Прут, уведи мелюзгу. Давай в подвал. — Приказал Ибар, сидевший на крыльце, и здоровяк, сделав страшную рожу, указал детям на дверь. Они подчинились незамедлительно: видели окровавленную одежду, и невеликого детского ума хватило на то, чтобы не дёргаться.

Во двор входили по старшинству: первые старики осторожно просовывали головы, робко осматриваясь и косясь на горевший неподалёку дом, в котором тело Нема превращалось в жирный чёрный дым, поднимавшийся высоко в жёлтое, подёрнутое пылью небо.

За ними шли женщины и дети разных возрастов. Они несли старые пластиковые подносы, коврики и скатерти. На сидевших полукругом вокруг Ибара бойцов смотрели с уважением и восхищением.

Маскировка сработала — у дикарей не возникло и тени сомнения в том, что люди, которые их вызвали не те, за кого себя выдают. Впрочем, в том была заслуга не только обожжённого наёмника, но и длинного пути — бойцы успели загореть и отпустили бороды — все, кроме, разумеется, Ибара. Табас провёл рукой по подбородку, нащупал куцую бородёнку и понял, что очень давно не смотрел на себя в зеркало.

За старухой и детьми оставили присматривать Рыбу, так что они при всём желании не могли причинить проблем этому небольшому шоу с переодеванием, устроенному Ибаром.

Двор быстро превратился в импровизированный стол, на котором было разложено, насколько понял Табас, лучшее, что было у этих голодранцев. Подвявшие овощи, вяленое мясо, сморщенные фрукты и кувшины с грязной водой. К Ибару выстроилась целая очередь из стариков, которые заискивающе скалили гнилые зубы, всячески выражали своё почтение и стремились подсунуть ему своих некрасивых дочерей и внучек. Последней во двор зашла мать, отправленная Ибаром на задание, и Табас поразился тому, как она держалась — ни грамма фальши в поведении, ни единого лишнего взгляда, никакой нервозности, как будто дикари-солдаты были настоящими и никто не держал в заложниках её детей.