Страница 21 из 21
— Воображение! — Фомин усмехнулся. — А факты? Кто видел и слышал?
— Спроси об этом Анатолия Яковлевича! — уверенно парировал Володя. — Он и видел и слышал. Саша сделался опасным для фирмы… И вот в ту ночь Анатолий Яковлевич не спит. Ему нужно еще раз поговорить с Гореловым, припугнуть. Но не возле дома. Анатолий Яковлевич и Саша идут по улице Лассаля в сторону Фабричной. Их случайно видел в ту ночь один дед-голубятник…
— А ты случайно разговорился с этим стариком! — язвительно вставил Фомин.
— Представь себе, я с ним не перемолвился ни словечком! — с достоинством сообщил Володя. — Он рассказывал про этот ночной эпизод не мне, а одному больному. А я действительно по чистой случайности сидел рядом на лавочке. Ты, Фома, только что иронизировал: «сточные воды»… Но ведь о том, что больные — самые осведомленные люди, говорил еще доктор Вернер Григорию Александровичу Печорину.
— Сижу как на уроке, — пробурчал Фомин. — И Гоголя мы сегодня цитировали, и Лермонтова…
— Володя, продолжай, — попросила Валентина Петровна.
— В ту ночь между Анатолием Яковлевичем и Сашей произошел, несомненно, очень резкий разговор. Саша ненавидит обоих братьев, чувствует, что загнан в угол… Наверное, он угрожал… Анатолий Яковлевич поднимает с земли камень… Не сомневаюсь, что он ужасно трусит в этот момент, весь дрожит… Но жестокие преступления и совершаются-то чаще из трусости. А из чего же еще? Ведь не из отваги. Да и такие преступления, какое совершил Горелов, тоже происходят из трусости, малодушия. Марк Аврелий говорил, что самый презренный вид малодушия — это жалость к самому себе…
Володя умолк. Валентина Петровна обратилась к Фомину:
— Коля, это действительно все так и было?
Фомин неопределенно пожал плечами. Но Валентина Петровна не отступала:
— Коля, тебе, наверное, тоже нелегко было добраться до Анатолия Яковлевича. Ведь Саша Горелов ничего не рассказал…
— Я добрался до Анатолия Яковлевича вполне просто, — нехотя ответил Фомин. — Поговорил с помощником мастера Гиричевым, предводителем желтых касок. Он дал показания, что в ту ночь один из его компании был у Игоря Шемякина. Они до часу ночи ремонтировали мопед. Возвращаясь домой, парень оказался свидетелем преступления. Остается добавить, что в ОБХСС уже имелся материал на Анатолия Яковлевича…
— У тебя все просто, — упрекнула Фомина Валентина Петровна. — Поучился бы у Володи, как показывать себя в лучшем свете!
Володя был уязвлен. Но не подал виду.
— А тебе, Фома, не кажется, что свидетелем преступления был не только мальчишка из компании Гири, но и житель Фабричной Ерохин? Он тоже в ту ночь не спал.
— Не исключено, — сухо ответил Фомин. — Но видел Ерохин или не видел? Тут мы останемся в неведении. Даже твои дедуктивные методы бессильны перед Ерохиным, можешь мне поверить…
— Лену очень жалко, — сказала Валентина Петровна. — Она знала, что Саша участвует в махинациях Анатолия Яковлевича?
— Думаю, что отец ей в конце концов раскрыл глаза… — Володя покривил душой. Лена, конечно, и до ссоры Саши с Павлом Яковлевичем о многом догадывалась. Ведь ее первые слова, услышанные Володей, были: «Я так и знала… Я говорила…» — В ту ночь, — продолжал Володя, — Витю Мишакова угораздило поехать на угнанном «Запорожце» по Фабричной. Он видит, что кто-то лежит на дороге, вылезает из машины, подходит, узнает Сашу Горелова… Избалованный сынок Павла Яковлевича не кидается на помощь потерпевшему, а спешит удрать. Но утром он все же сообщает Лене… Ей мгновенно становится все ясно, и она бежит в больницу. Но Саша без сознания, с ним нельзя поговорить, посоветоваться. Лена начинает действовать по своему разумению. Бежит к Саше домой, прячет сберкнижку, затем вступает в переговоры с Анатолием Яковлевичем. Он ей внушил, что разоблачение фирмы опасно и для Саши. Об этом думает малодушно и Саша, лежа на больничной койке. Он отказывается сообщить тебе, Фома, кем было совершено ночное нападение. Мы с тобой думали, что он боялся кого-то, но на самом деле он боялся, что, добравшись до Анатолия Яковлевича, мы раскроем и его участие в хищениях…
Фомин хотел что-то вставить, но промолчал.
— Наконец Лену пускают к Саше, — продолжал Володя. — Она передает ему обещание Анатолия Яковлевича: не выдашь — оставим в покое. Недоверчивый Саша настоял, чтобы Анатолий Яковлевич самолично явился к нему и подтвердил свое обещание. Анатолий Яковлевич согласился на это — я видел его там, в больнице, собственными глазами. Он вышел от Саши, утирая слезы… Лена по своей наивности полагала, что теперь все в порядке. На что рассчитывал опытный Анатолий Яковлевич? Он был весь охвачен страхом… А Саша Горелов… — Володя повернулся к Фомину: — Саша, когда все уже, казалось, было улажено, вдруг взбунтовался!.. Он все-таки не безнадежен. Не явись ты в тот день, Горелов, быть может, сам пришел бы к тебе с повинной.
Валентина Петровна молча собрала тарелки, понесла их на кухню. Володя видел, что ей больше ни о чем не хочется расспрашивать. Фомин взял остывший чайник и пошел за ней. Володя остался поразмышлять в одиночестве. Он ощущал, что сегодняшний его рассказ получился совсем не таким, как прошлый детектив с похищением четырех фотоаппаратов из фабричного клуба. Тогда Володя все-таки выступил защитником Васьки Петухова. А сейчас?.. Зачем было вмешиваться в чужую жизнь, если никого не удалось спасти, оправдать?..
«У этих двоих, у Лены и у Саши, впереди еще много трудного, — размышлял Володя, пытаясь представить себе желтую комнатенку, так впечатляюще описанную Фомой, с дверью, покрашенной только со своей стороны. — Спасти себя могут только они сами, если научатся заботиться не только о маленьком собственном счастье. Человек может претендовать лишь на столько счастья для себя, сколько он может дать радости и добра другим…»
Валентина Петровна вернулась в комнату, достала из буфета варенье в хрустальной вазе на высокой тонкой ножке — такие вазы для варенья особо любимы в Путятине еще с прошлого века. Из кухни доносилось звяканье тарелок — Фомин усердно мыл посуду. Валя подсела к Володе, ласково заглянула в глаза.
— Правда, Коля очень хороший?
Володя молниеносно все понял. «Вот почему Фома сегодня добрый. А я-то воображал, что он радуется благодарности по службе!»
— Фома отличный парень! — Голос Володи не дрогнул. — Когда ваша свадьба?
Валентина Петровна расцеловала Володю в обе щеки.
— Ты на самом деле самый проницательный человек на свете! — И позвала: — Коля, иди сюда! Володя, оказывается, давно все знал!
«Разве я говорил, что давно?» — удивился Володя.
Пришел Фомин в пестреньком фартуке, с кухонным полотенцем через плечо, с мокрыми руками и самоуверенный, как всегда. Володя понимал, что обязан произнести сейчас сердечные поздравления. Что такое счастье?.. Это… Нет, прочь все умнейшие цитаты — надо сказать своими, простыми, искренними словами!.. Но отчего-то не идут на ум обыкновенные слова.
Валентина Петровна незаметно для Володи сделала знак Фомину. Тот вытер руки кухонным полотенцем и сел к столу.
— Слушай, Киселев… Мне нужен твой совет в одном запутанном деле.
— Тебе? — Володя взглянул с недоверием. — Мой совет?
— Ну да! — Фомин стойко вынес Володин испытующий взгляд.
— Попытаюсь… — Володя мог бы торжествовать: «Ты все-таки нуждаешься в моих советах!» — но он предпочел держаться невозмутимо.
«Детская литература», 1980 г.