Клуб адского огня

Питер Страуб

Клуб адского огня

Галлюцинации — тоже факты.

Бенджамину и Эмме

Пансионат «Берег», июль 1938

Ровно в девять тридцать утра Агнес Бразерхуд нерешительно подошла к двери «Пряничного домика» со шваброй, ведром и механической щеткой для чистки ковров. Единственная обитательница коттеджа поэтесса Кэтрин Маннхейм в этот час по обыкновению должна была готовить себе завтрак в кухне первого этажа: хрустящие хлебцы и крепкий чай. Агнес выбрала из большой связки, висевшей у пояса, нужный ключ и толкнула его в скважину замка, но дверь почему-то оказалась незапертой и неожиданно распахнулась. В еще большей нерешительности и с закушенной от волнения губой Агнес отважилась шагнуть за порог.

Уперев руки в бока, она крикнула: «Мисс Маннхейм!» Никакого ответа Агнес зашла в кухню и с ужасом обнаружила на полу огромное пятно от пролитого кофе, за ночь успевшее подсохнуть. Вооружившись шваброй и щеткой, она яростно расправилась с пятном. Затем поднялась наверх, проветрила комнаты, в которых никто не жил, и поменяла белье на пустой измятой кровати поэтессы.

Закончив уборку и направившись к соседнему коттеджу под названием «Рапунцель» с его ужасными обитателями (один — нищий хорек, другой — рябой жирный самец, вечно распускающий руки), Агнес забыла об одной из основных заповедей «Берега» и не заперла за собой дверь.

Через час после ланча к той же самой двери подошел писатель Острин Фейн с запотевшей бутылкой лучшего в «Береге» «Пюлиньи Монтраше» в руках. Он постучал в дверь, потрогал ручку и скользнул в дом — там заглянул в каждую комнату и отправился вместе с вином обратно в свой коттедж «Перечницу», где одним глотком опустошил полбутылки, а остатки спрятал в шкафу от соседа по коттеджу, своего более удачливого собрата по перу писателя Меррика Фейвора.

Вечером после обеда хозяйка «Берега» Джорджина Везеролл возглавила делегацию встревоженных обитателей пансионата, которая пересекла лужайку у главного здания и направилась вверх по тропинке к «Пряничному домику». Джорджина навела луч фонарика на замочную скважину и объявила, что дверь не заперта. Выглядывавший из-за ее спины мистер Фейн изумился, как же ей удалось установить это визуально. Джорджина толчком ладони открыла дверь и вошла, громко топая и зажигая повсюду свет.

В гардеробе поисковая партия обнаружила кое-что из одежды мисс Маннхейм; в ванной комнате на первом этаже — ее зубную щетку и другие туалетные принадлежности; на туалетном столике — фотографию двух маленьких девочек, ручки, перья, бутылочку чернил, а также несколько книг, сложенных стопкой рядом с кроватью, которую утром перестилала Агнес. На покрывале поперек кровати лежал темно-сиреневый шелковый халат, лопнувший в проймах. Джорджина двумя пальцами подняла халат, скривила губы и, разжав пальцы, позволила ему скользнуть на постель.

— Очень сожалею, — объявила она голосом, в котором не было и тени сожаления, — но, похоже, мисс Маннхейм просто сбежала.

Ни тогда, ни позже не было найдено рукописей — ни законченных, ни начатых. Агнес Бразерхуд никогда не говорила о своих опасениях до того самого дня в начале девяностых, когда убийцу и похищенную женщину привели к ней, лежачей больной, в комнату в главном здании.

Книга I

Перед рассветом

Во времена, не столь от нас отдаленные, один потерявшийся мальчик по имени Маленький Пиппин проснулся среди глубокой ночи.

1

В три часа ночи Нора Ченсел — женщина, которой вскоре предстоит потеряться, — привычно вздрогнув, очнулась от привычного ночного кошмара и в тысячный раз обвела взглядом помещение. Темно; незнакомая комната, в которой она с трудом различала очертания двух предметов, напоминающих стулья; длинный стол с зеркалом на нем, зияющие черной пустотой глазницы рам с невидимыми картинами и низкий диван, обтянутый полосатой материей. Все это было не просто незнакомым — все было не так, все было неправильно. Где бы она сейчас ни находилась, она не чувствовала себя в безопасности.

Нора приподнялась на локте и пошарила рукой по постели в поисках пистолета, когда-то одолженного на вечные времена у нейрохирурга по фамилии Харвич, впоследствии вернувшегося из ее мира обратно в свой — мир, который оба они теперь плохо помнили. Ей не хватало Дэна Харвича, но об этом она старалась не думать. (Старый добрый Харвич как-то сказал, что пуля в мозгу лучше пули в животе.) Пальцы Норы скользнули по простыне под одну подушку, затем под вторую, пока не наткнулись на шов матраца у другого конца кровати. Она перекатилась на бок и села, услышав приглушенные расстоянием звуки музыки.

Музыка?

Из зеркала на нее взглянуло ее собственное темное отражение, и действительность вдруг вернулась стремительными сериями почти мгновенных узнаваний. Она была дома, среди своих стульев, дивана и картин. Только что Нора одержала очередную победу над демонами прошлого, выкарабкавшись из сна в своей спальне в доме на Крукид Майл-роуд в Вестерхолме, штат Коннектикут, в милом городке, который считал себя городком образцовым; она победила всех демонов за исключением одного, имевшего прямое отношение к реальности, — того, который убил уже нескольких женщин. В один прекрасный день — Нора надеялась, что очень скоро, — убийцу схватят. Именно в этом неустанно убеждал ее муж: как только ФБР и полиция Вестерхолма сделают свое дело, жизнь вернется в свое привычное, спокойное русло. Демон же окажется невзрачным мужчиной, который торговал ловушками для тараканов в хозяйственной лавке, или подстригал живые изгороди и чистил бассейны на Маунт-авеню, или когда-то рождественским утром приходил к вам в дом и, починив горелку газовой плиты, смущенно отказывался от чаевых. Он жил с мамочкой и в свободное время возился со своим автомобилем. А на пикниках был незаменим у гриля.

Нора нисколько не сомневалась, что с ним надо сделать: полдюжины упитанных полицейских должны встать в очередь и, сменяя друг друга, скакать по его ребрам, пока он не захлебнется собственной кровью. Женщина, знавшая так много о демонах, не имела никаких сомнений относительно того, как с такими следует обращаться.

Внизу, кажется, играл струнный квартет.

Дэйви проснулся и наверняка чиркал в своем желтом блокноте, пытаясь что-то в своих записях выправить. Но единственную вещь, которая могла бы исправить то, что еще можно было исправить, он не мог или не хотел сделать — вступить в конфронтацию со своим отцом. А может, он лежит сейчас на диване в гостиной, слушая Бетховена и попивая кюммель — любимый напиток своего любимого автора. Кюммель пах тмином, и от Хьюго Драйвера наверняка тоже пахло тмином, но упомянуть об этом его биографы позабыли.

От Дэйви частенько несло тмином, когда он забирался поздно вечером в кровать. Вчера он поднялся наверх в два часа ночи, а позавчера — в три тридцать. Нора знала точное время, потому что и вчера, и позавчера знакомые кошмары выбрасывали ее из снов в поисках пистолета, который прекрасным июньским днем двадцать три года назад она утопила в уборной полевого госпиталя.

Пистолет теперь ржавел на дне того, что нынче, скорее всего, стало вьетнамским рисовым полем, Дэн Харвич, никуда не выезжая из Спрингфилда, штат Массачусетс, успел развестись и снова жениться, и Нора чувствовала себя отчасти ответственной за эти события. Он ведь тоже мог остаться ржаветь под вьетнамским полем. Невозможно так сильно влюбиться дважды. Вообще невозможно сделать что-то одинаково дважды, разве только во сне. А над снами мы не властны. Словно тигры, они таятся в засаде и ждут, когда мимо пройдет добыча.