Глотка

– Старый добрый Билли Суэтт подорвался на мине, – прокомментировал Пират.

Он постепенно начинал мне нравиться. Пират знал, что историю рассказывают в основном для меня, и время от времени снабжал ее комментариями, чтобы я мог лучше понять. Он презирал меня не так сильно, как остальные члены похоронной команды. Еще мне нравилось, как он выглядит – довольно-таки вульгарно, но не так противно, как Крысолов. Как и я сам, Пират был довольно медлителен и неповоротлив. Он редко надевал рубашку в дневное время, зато всегда носил на голове или на шее бандану. Позже я поймал себя на том, что невольно подражаю ему, но вскоре москиты заставили меня одеться.

– Думаешь, я этого не знаю? – возмутился Крысолов. Я просто говорю, что... – Он швырнул в темноту сарая еще один труп. – Я говорю, что я тоже был мертв. Целую минуту, а может, и больше.

– И отчего же ты помер?

– От шока. Вот почему я никогда не видел на самом деле, как тело Билли Суэтта разлетается на куски. Ты никогда о таком не слышал? А я слышал. Это случалось со многими ребятами, которых я знал. Или с их друзьями. Умираешь, а потом возвращаешься обратно на этот свет.

– Это правда? – спросил я.

На секунду мне показалось, что Крысолов пришел в ярость. Я поставил под сомнение то, во что он верил, а ведь я был для него никем, пустым местом.

Но Пират тут же пришел мне на помощь.

– Но как ты можешь помнить, что этого парня разорвало, если не видел этого – ты же был мертв.

– Я был за пределами своего тела.

– Черт бы тебя побрал, Андердог, – сказал Отмычка, подхватывая ручку тяжелого мешка, который я чуть было не уронил. Он легко закинул его в сарай. – Что это с тобой такое?

– Никогда не роняй эти гребаные мешки, Андердог, – сказал ди Маэстро, специально роняя свой мешок на бетонный пол. Содержимое мешка зажурчало и забулькало.

Несколько секунд мы продолжали молча разгружать трупы.

Затем снова заговорил Крысолов.

– Так или иначе через пару секунд я понял, что все-таки жив.

– А что заставило тебя это понять? – поинтересовался Чердак.

– Через несколько секунд надо мной склонился парень – и я сразу понял, что имею дело не с ангелами. Я разглядел у него над головой купол парашюта. Снова застрекотали птицы. И тут я понял, что Билли Суэтт – покойник, а на мне лежит то, что от него осталось. А парень говорит мне: «Поднимайся, солдат» Я едва различаю его слова за звоном, стоящим у меня в ушах. Но ты же знаешь, эти придурки привыкли к покорности. Пошевельнувшись, я застонал – у меня болело все тело, каждый дюйм.

– О! – воскликнули в один голос Чердак и Отмычка.

– А ты везучий, сукин сын, – произнес затем Чердак.

– А Бобби Суэтт не попал даже в такой вот мешок, – сказал Крысолов. – Этот дурень просто превратился в пар. – Он взял за ручки очередной мешок, внимательно пригляделся к нему и сказал: – Здесь нет таблички, – а потом швырнул его в сарай поверх остальных.

– Тяжелый, – сказал Чердак. У него была почти круглая коричневая голова, и под кожей его всякий раз, когда он поднимал мешок, играли мускулы. Повернувшись к грузовику, он как-то нехорошо мне улыбнулся, и я попытался догадаться, что ждет меня дальше.

– Наконец я поднялся, пошатываясь, словно пьяный, – продолжал Крысолов свой бесконечный рассказ. – Парень стоит прямо передо мной, и я ясно понимаю, что он невменяем. Но совсем не так, как становимся невменяемыми мы. Я все еще в таком состоянии, что никак не могу понять, в чем разница, но у него были глаза, каких не бывает у живого существа. – Последовала пауза – Крысолов вспоминал. – А все остальные ребята из нашего взвода стоят вокруг и смотрят.

Представьте себе – поганые ярды, а на тропинке – парень, заслоняющий башкой солнце, на которого все они смотрят. И даже лейтенант стоит не шелохнется. Что ж, думаю я, они только что видели, как этот парень поднял меня из мертвых – что же они будут делать дальше. А парень внимательно рассматривает меня, изучает, и глаза у него, как у зверя, который съел всех остальных зверей, сидевших с ним в одной клетке.

– То есть, как у Чердака, – вставил ди Маэстро.

– Это уж точно, – согласился Чердак. – Я не такой, как вы. Я рыцарь, бог войны.

– И тут я вдруг понимаю, что же не так с этим парнем. – На нем рубашка цвета хаки, коричневые штаны, а на земле рядом стоит черный «дипломат».

– Ого, – вставил ди Маэстро.

– К тому же, вся грудь его под рубашкой покрыта шрамами от пенджабских палок. Этот парень упал на пенджабские палки и остался жив.

– Так это был он, – сказал ди Маэстро.

– Да. Он. Бачелор.

– И все это после двадцатидневной миссии. Бобби Суэтт превращается у меня на глазах в красный туман. Я умираю или что-то в этом роде, а никто не двигается, потому что перед ними стоит парень с «дипломатом». «Я – капитан Франклин Бачелор. Я много о тебе слышал», – говорит этот парень. Черт побери, как будто я не знаю. Он говорит, обращаясь ко всем, а сам внимательно рассматривает меня, чтобы понять, насколько серьезно я пострадал. И тут я опускаю глаза на свои руки и замечаю, какого они странного цвета. Даже под пленкой засыхающей крови Билли, я вижу, как руки мои становятся постепенно багровыми. Я поднимаю рукав – вся моя чертова рука точно такого же цвета. И еще она начинает быстро распухать. «Да этот болван превращается в ходячий синяк», – говорит Бачелор и окидывает весь взвод неприязненным взглядом, словно желая сказать, что теперь мы находимся в его мире и лучше нам понять это сразу. И если мы не уберемся из его владений, нам может крупно не повезти. Потом он улыбается нам, а девчонка стоит рядом с ним и держит в руках М-16, а сам парень сжимает какую-то неизвестную мне машину. Я вдруг спросил себя, что же у него в «дипломате», и тут вдруг разом понял все.

– Что понял? – спросил я, и мои «товарищи по работе» опустили глаза, словно разглядывая мешки с трупами. Затем они забросили в сарай два последних трупа, и мы зашли внутрь, чтобы приступить к следующей части нашей не слишком приятной работы. Никто не произнес ни слова, пока ди Маэстро не склонился над ближайшим трупом, чтобы прочесть имя на табличке.

– Итак, ты выбрался оттуда, – сказал он.

– Лейтенант воспользовался рацией Бачелора, и скоро мы были уже на пути к базе. Добравшись туда, мы помылись наконец в душе, поели нормальной пищи. Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Эти шрамы на груди, этот чертов «дипломат», вьетнамская девка – да он устроил себе самый настоящий бал-представление.

– Такие люди ведут свою собственную войну, – вставил Бегун. Это был костлявый коротышка с глубоко посаженными глазам и волосами, собранными в конский хвост, с огромным ножом, висевшим у него на поясе в массивном кожаном чехле, казавшемся продолжением его тела. Он мог поднять вес в два раза больше своего собственного, и поэтому остальные старались не задевать его лишний раз без особой нужды.

– "Зеленые береты" были от меня просто в восторге, – сказал Чердак.

– Несколько из них летели со мной в самолете, – вставил я.

– Мы не могли бы заняться работой? – поинтересовался ди Маэстро, и в течение примерно десяти минут мы молча сверяли таблички на мешках с имевшимися у нас списками.

– И какова же была плата, Крысолов, – прервал молчание не выдержавший Пират.

Крысолов поднял глаза от мешка и сказал:

– Через пять дней после того, как мы вернулись в лагерь, мы услышали, что примерно две дюжины ярдов, участвовавших в рейде, наткнулись ночью на вьетконговцев, число которых не превышало тысячу. Они сумели переправиться за ночь через несколько небольших речушек. Правда, ходили слухи, что тысячу вьетконговцев составляли в основном старики и дети. Однако в ту ночь была проведена блестящая операция.

– А сколько было наших? – спросил я.

– Я слышал только, что пятьдесят-шестьдесят человек из Первого воздушного полка уложили дружеским огнем, – сказал Бегун. – Такое дерьмо иногда случается.

– Дружеским огнем? – удивился я.