Ворон

— Это латынь, — строго поправил Иван Алексеевич. — Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не будет. Странное соседство, вы не находите? Запутался Антон Григорьевич.

Это было единственное, с чем я искренне согласился.

— А посмотрите дальше! «И везде невообразимая тишина — только комары ноют и стрекозы летают. Никогда не думал, что они летают по ночам, — оказалось, что зачем-то летают. Прямо страшно».

Осторожно положил страницу и сказал еле слышно, дрогнувшим голосом:

— Сороковой год. Двадцать седьмое сентября.

Потом, будто ему все надоело, достал из внутреннего кармана часы на цепочке — я впервые видел такие, — с мелодичным звоном поднял крышку.

— Однако. Я полагаю, у господина Осокина особые причины?

Обратил ко мне туманное, в плывущих тенях лицо.

Я развел руками.

— Да. Вероятно, причины. — Он учтиво поклонился. — Был весьма рад.

— Взаимно.

Иван Алексеевич открыл дверь и уже на пороге задумчиво произнес:

— А ведь так продолжаться не может. Вы об этом подумали?

— Зело, — ответил я.

Не пропадать же хорошему слову.