Солдаты последней войны

В последнее время Поликарпыч стал сильно пить, утверждая, что его жалкой пенсии хватает исключительно на «зеленого змия». Но я-то знал, что это всего лишь отговорка. Дело в том, что как-то он услышал по телевизору, что в свободной и демократической Латвии арестовали и посадили в тюрьму одного из его старых друзей – Александра Комракова. Ветеран, командир партизанского отряда, воевавший за освобождение Латвии от фашистов, потерял на фронте не только свою руку, но и здоровье. Подлечившись, после войны Комраков остался там жить, обзавелся семьей. Сегодня же, что после пяти десятков лет, прошедших со дня Победы, латвийские власти объявили его военным преступником, воевавшим на стороне «оккупационных войск» против свободы и независимости суверенной Латвии…

Такое ощущение, что весь мир сошел с ума. Или просто его к этому подтолкивают?

Тогда мы всем двором пытались убедить Поликарпыча, что никто уже давно не верит телевизионной чепухе, которую зачастую придумывают те, с кем он же и воевал. Но в ответ Поликарпыч только махал руками. И бубнил.

– Кому вы рассказываете, я и так все знаю. Дело ж не в этом. Слова-то какие сказаны!.. А слово не воробей… И подхватят его, и подхватят. Да и получается, что все было зря. Все…

И, уже не слушая наших доводов, направлялся в винный магазин. Где и отводил душу.

Тем не менее каждый День Победы в нашем дворе появлялось новое деревце. Правда, после случая с Комраковым своих орденов Поликарпыч больше не надевал…

И сегодняшним вечером я увидел привычную картину. Навстречу мне, слегка шатаясь, брел Поликарпыч. Как всегда небритый, в рваных кедах и майке с Микки Маусом. За ним молча и гордо шествовала процессия собак. Нет, не дворовых. А породистых, аристократичных красавцев. Их было штук пять. Я на вскидку выделил суетливого белого пуделя с нелепым розовым бантом на боку, курносого задиристого пикинеса, тут же рядом плавно ступал огромный важный долматин. И за ними еще две собаки, породы которых я не знал, но был уверен, что они далеко не из простых.

– Опять ты, Поликарпыч, за старое, – пожурил я его, зная, что все бесполезно. – Смотри, заловят тебя. Отпустил бы ты их на все четыре стороны, а бутылку я тебе сегодня проставлю.

– Так разве я виноват? – недоуменно прикинулся простачком Поликарпыч. – Сами за мной увязываются, не гнать же их. Сам посуди, дом свой они уже не отыщут, а где им горемыкам сегодня-то ночевать? Не привычные на улице, поди пропадут.

Поликарпыч настежь распахнул дверь подъезда и пропустил вперед колонну аристократов. Они переглянулись между собой и все же решили идти с ним. Мне оставалось только развести руками. Я прекрасно знал, что будет дальше. Как всегда, все повторялось уже больше года…

Однажды Поликарпыч заметил, что его ужасно любят собаки. Как-то вечером по пути из «Вина-водки» он поманил какого-то заплутавшего пуделя огрызком колбасы и тот мигом побежал следом, словно его никогда не кормили. Старик пригрел его у себя, а утром встретил во дворе отчаявшуюся хозяйку из соседнего дома. Та бегала взад-вперед, приставая к прохожим и взахлеб описывая своего четвероногого друга. Узнав, что собаку «нашел» Поликарпыч, она чуть не упала ему в ноги, от радости готовая на любое вознаграждение. Но тот скромно отказался от всего, довольствуясь только бутылкой.

С тех пор поиск «пропавших» собак превратился в маленький бизнес. Мало того, что собаки в Поликарпыче души не чаяли, для облегчения дела он познакомился со всеми собаками округа. И как только темнело, выходил на свой промысел, а уже утром раздавал «находки» по той же нехитрой бутылочной цене. Впрочем, спустя некоторое время его бизнес осложнился тем, что все собачники в близлежащих окрестностях его уже хорошо изучили. И Поликарпычу пришлось территориально расширять свой бизнес. Он даже привлек к нему мальчишек, которые бегали по дворам, сообщая убитым горем собачникам о судьбе их питомцев.

У самого старика тоже жила собака. Если существуют какие-то критерии непородистых собак, то она переплюнула их всех. Пожалуй, она была самая непородистая. Поликарпыч подобрал ее однажды, когда шел «на дело». Он чуть ли не со слезами на глазах описывал, как она, хромая, грязная, исхудавшая, пристроилась к колонне «найденных» аристократов. Конечно, утром за ней так никто и не пришел. И она осталась жить у старика. Как две капли воды похожая на него. Маленькая, заросшая, неухоженная, хроменькая, очень общительная и очень добрая. Так они вместе и хромали по жизни. Два несчастных существа, одиноких, никому не нужных, побитых жизнью, много испытавших и ничего не получивших взамен. Поликарпыч назвал собаку Тузиком.

И я с невыносимой тоской подумал: по какому праву кучка новоявленных господ сегодня благоденствуют за счет жизней большинства других людей? Когда право на безбедную жизнь принадлежит именно таким как Поликарпыч?..

Как обычно, дома меня никто не ждал. Спать не хотелось и я, развалившись на диване, пускал дымовые кольца в потолок. С наслаждением думая, как пошлю Павла ко всем чертям собачьим. В самый разгар нашего завтрашнего объяснения раздался резкий звонок в дверь.

На пороге стояли мои давнишние дружки, мои верные товарищи и, пожалуй, мои самые близкие люди – Петька Рябов, по кличке Петух, и Шурка Кафтанов, без клички, но с уменьшительно-ласкательным именем – Шурочка, на что он всегда обижался, но так за долгие годы ничего поделать не мог. Всю жизнь мы прожили в одном дворе, закончили одну школу. И настолько привыкли каждый день любоваться рожами друг друга, что когда поступили в разные вузы, поначалу даже обрадовались. Каждый окунулся в суматошную студенческую жизнь с головой, легко заводя новых приятелей, подружек и новые интересы. И только когда такая жизнь изрядно потрепала нас, когда вновь приобретенные друзья предали, подружки бросили, а новые интересы оказались иллюзией и чепухой, мы вновь сблизились. И с преогромным удовольствием вновь стали каждый день созерцать физиономии друг друга. По-настоящему оценив наши встречи.

И вот теперь они, сияющие и румяные от уже выпитого, ворвались в мой дом и тут же на маленькой кухне организовали незатейливый стол. Самый вкусный стол на свете. Такой у нас случался каждый год, когда из своего села приезжала Шурочкина бабушка. Правда, с каждым годом стол заметно скудел, насколько скудела вся деревня. И если раньше мы баловались паштетами из гусиной печенки, пальцем пиханной колбасой, рулетом из свежей телятины, мочеными рыжиками и всякой другой всячиной, то теперь приходилось довольствоваться солеными огурцами и куском сала. Но мы не сетовали на судьбу. Слава Богу, пока что-то есть, а вот что будет в следующем году…

– Ах, какая прелесть! – причмокивает языком Петух, с наслаждением разрезая свежее, розовое, холодное сало и тут же забрасывая кусочек в рот. И от удовольствия зажмуривает глаза. – Ну давай, Кирюха. Разливай.

Я разливаю по рюмкам такую же холодную смородиновую настойку на спирте (от бабушки) и мы чокаемся.

– За бабушку! – хором кричим мы. Уже который год так кричим. – Дай ей Бог здоровья.

– Ай, да огурчики! Малосольные, с перчиком, – не нарадуется жизни Петух, от удовольствия потирая руки. – А что стало с грибочками? Почему сегодня они не украшают наш праздничный стол? Или их тоже уже приватизировали?

– Не-а, – мычит набитым ртом Шурочка. – Их радионуклидировали. Полдеревни отравилось. Вот бабуля и опасается, как бы и с нами чего не вышло. Она же не внукоубийца.

– Хорошая бабушка, – хохочет Петух и тут же с шумом оборачивается ко мне. – А вот ты порядочная свинья, Кирюха. Неужели забыл про сегодняшнее число? Эх, ты! Мы целый день шастаем вокруг такой элегантной бутылки и такой шикарной закуски. И слюнки глотаем. Но, заметь, без тебя не начинали, выдержали! Разве только – исключительно, чтобы скрасить ожидание – выпили по парочке пивка. А ты… Даже не сказал, когда будешь. Свинья ты порядочная. Давай, лучше жарь свою яичницу. А то одним салом сыт не будешь.