Перед прочтением — сжечь!

— Посылаем, — вздохнул Никанор.

— Что?

— Всё. И всех. Весь этот грёбаный Интернет и вместе с ним всю поэзию разом. Посылаем. Посылаем, брат! Как можно быстрее и как можно дальше. И тащи-ка ты сюда стаканы…

Нервы Никанора не могли больше выдерживать такого демонстративного оскорбления со стороны Мировой Паутины, и он принялся безоглядно и непоэтично пьянствовать. Сначала он вроде бы помнил, как они несколько раз ходили с братаном в ближайший магазин за водкой и один раз подрались там с какими-то парнями, заливавшими что-то про появившихся в городе вампиров.

— Это же даже не персонажи российской мифологии, как они могли к нам попасть? — недоумевал один из укладывавших в рюкзак бутылки «Клинского» парней.

— Да как угодно! — отвечал другой. — После того, как мы разрушили «железный занавес», мы сделались беззащитными перед любым проявлением зла. Не надо даже засылать к нам диверсантов, достаточно внедрить моду на компьютеры, а там… Сегодня уже не только любой вампир, сегодня даже смерть приходит по Интернету!

— Кому пир? — вскинулся, услышав обрывок разговора, Никанор. — Вам пир? А в лоб не хотите, козлы интернетовские? Я щас обеспечу…

Однако обеспечили всё-таки им с Иваном и, получив от молодёжи по хорошему, переливающемуся всеми оттенками лилового цвета фингалу, они взяли с горя в два раза больше водки, чем намеревались, и вернулись домой. Дальше шла абсолютно непросматриваемая зона сознания, в которой потерялся счёт не только выпитым бутылкам, но и прожитым дням, так что он вынужден был пойти на унижение и спросить у Марьи, сколько же времени длится этот их непредвиденный «забег в ширину».

— Да вторую неделю доканчиваете, ироды! — с раздражением выкрикнула она и, задрожав вдруг губами, слезливо добавила: — Иди, Никанор. Ну, пожалуйста… Не порть мне Ваньку.

— Да я чё? Мы больше не будем, честно тебе говорю.

— Вот и хорошо. Вот и иди, пока вы не начали опять похмеляться…

Она помогла ему слезть с кровати, отыскала и подала валявшиеся где-то босоножки, и Никанор и сам не успел заметить, как оказался за калиткой.

Отойдя от Иванова дома, он хотел было пойти самой прямой дорогой, выводящей к остановке рабочего автобуса, на котором можно бесплатно доехать до швейной фабрики, недалеко от которой он жил, но, сунувшись в нужный переулок, увидел, что тот запружен целой сворой хороводящихся собак («С чего это они? — подумал ещё Никанор. — Вроде бы, „собачьи свадьбы“ должны быть зимой, а сейчас ещё только август приближается…») и во избежание неприятностей развернулся и двинулся более длинной дорогой.

«Ладно, пусть так будет дольше идти, зато там, кажется, есть водопроводная колонка», — припомнил он, ощущая нестерпимую похмельную сушь в горле, как пил здесь когда-то по пути к Ивану ледяную прозрачную воду. Воспоминание настолько усилило чувство жажды, что Никанор аж застонал от муки, но улица оказалась длинной, как очередь на квартиру, и вскоре у него перед глазами поплыли тёмные круги, в голове загудело, желудок начали сжимать тошнотные спазмы, и он почувствовал, что ещё чуть-чуть, и он может потерять сознание.

«Хоть бы кого-нибудь во дворе увидеть да попросить напиться», — подумал он, заглядывая за заборы. Но посёлок ещё спал, над садами висела полупрозрачная пелена лёгкого предутреннего тумана, и нигде было видно ни души.

Совсем уже отчаявшись, Стервовеликов остановился, чтобы перевести дыхание и прислушаться к выскакивающему из груди сердцу, и вдруг увидел, как с крылечка одного из домов писает в высокую траву пяти- или шестилетний мальчуган с всклокоченными со сна вихрами и закрытыми глазами.

— Эй, пацан! — позвал он мальчишку. — Малый! Слышь, малый, вынеси-ка мне из дома воды попить!.. Эй?..

Но не желающий просыпаться мальчуган продолжал молча справлять своё дело и на слова Стервовеликова не реагировал. Весёлая жёлтенькая струйка тоненько отзвенела по плотным листьям лопухов, после чего пацанёнок, так и не разомкнув своих сомкнутых во сне глаз, убежал в дом.

— У-у, сучонок! — беззлобно ругнулся ему вослед Никанор и, поскольку никакого иного решения проблемы на ум не пришло, тяжело двинулся дальше, вспоминая, где именно он видел ранее водопроводную колонку.

Небосвод с каждой минутой становился все светлее и светлее, туман в садах окончательно рассеялся, и потому Никанора весьма-таки удивила представшая на одном из перекрестков картина. Он увидел некое странное белоснежное облако чуть ли не прямоугольной формы — как будто кто-то сгрёб весь висевший над посёлком туман и спрессовал его для транспортировки в какое-то другое место в удобный для перевозки брикет. Никанор мог бы запросто избежать встречи с ним, обогнув этот кусок посёлка по соседней улице, тем более, что подсознание словно кричало ему сквозь хмарь похмелья о какой-то поджидающей его здесь опасности, но воспалённый выпитым накануне алкоголем мозг зациклился на мысли том, что именно на этом углу находилась та самая водопроводная колонка, из которой он пил когда-то леденяще холодную воду. Выплывший из памяти вкус этой воды неудержимо потянул его вперед, к этому непонятному сгустку плотного белого газа, застывшего на пересечении улиц Колчака и Чапаева, и, подойдя почти вплотную к чуть колеблющейся белой массе, он неожиданно для самого себя вдруг выкрикнул:

— Э-э!.. Это кто тут?..

В ответ на его хриплый голос из глубины тумана приблизилась к границе облака какая-то смутная тень и попыталась дотронуться своей липкой конечностью до небритого и опухшего лица поэта.

— А ну, пошел на хер! — отмахнулся он, нанеся в туман вялый удар кулаком, и уже хотел было отойти прочь от этого облака, как вдруг почувствовал, что кто-то его крепко держит за ноги.

Опустив взгляд книзу, поэт с ужасом и отвращением увидел, что его ноги оплело какое-то высунувшееся из тумана длинное, точно бы осьминожье, щупальце. Толщина его составляла сантиметров двадцать в том месте, где оно обернулось вокруг ног Стервовеликова, и, наверное, не меньше полуметра там, где его скрывал туман. Было оно серое сверху и почти телесно-розового цвета на той своей внутренней стороне, где рядами располагались присоски — Никанор даже успел разглядеть, как они двигались и шевелились, словно сотни маленьких сморщенных ртов.

Поэт потряс головой, отгоняя это похмельное видение, но наваждение не исчезло. Более того, из тумана выползло ещё одно такое же щупальце и, дойдя до ног Никанора, начало подниматься вверх к его лицу. Глаза его расширились от ужаса, он ещё раз рванулся прочь, но крепко опутанные ноги остались стоять на месте, так что он было чуть не упал на землю.

— Уберите это от меня! — заорал Никанор в истерике. — Эй, снимите это! Уберите с меня эту чёртову штуку!

Но помочь ему было некому, посёлок вокруг ещё спал, и зов о помощи так и остался не услышанным. Зато из тумана появился чёрный лохматый паук величиной с крупную собаку, выступающие, точно у рака, глаза которого блестели красно-фиолетовым, гранатовым огнём. Он деловито приближался к поэту, переступая двенадцатью или четырнадцатью лапами со множеством сочленений — не обычный земной паук, увеличенный, словно для съёмок фильма ужасов, а что-то совершенно другое, может быть, и не паук вовсе. При этом он беспрерывно выстреливал перед собой белые верёвки паутины из отверстия внизу живота. Одна из таких верёвок вскоре зацепила за щеку Стервовеликова и он почувствовал, как его кожу обожгло, точно крапивой, и она сразу же онемела, как будто ему сделали анестезирующий укол у стоматолога.

«А ещё говорили, что после пьянки наркоз не срабатывает», — мелькнула в голове уже абсолютно бесполезная для него и ненужная мысль, и в то же самое мгновение щупальца вдруг мощно сжали вокруг его тела свои кольца, а затем резко дернулись в противоположные стороны, разорвав его на две почти идеально равные половины. Паук стремительно бросился вперед, но ему остались только вывалившиеся на землю внутренности, которые он тут же и подхватил расположенными ближе к голове короткими лапами, мгновенно запихав их себе в чёрную пасть, после чего развернулся и стремительно исчез во всё так же неподвижно стоящем посередине перекрёстка куске тумана…