Перед прочтением — сжечь!

Глава 6

ПОЭТЫ УМИРАЮТ ПЕРВЫМИ

— …Ну, ты где там загулял, едрёна вошь? — с нескрываемой укоризной в голосе закричал Лёха, когда я, немного отдохнув и приняв после дороги душ, появился на пороге подвала. — Обещал к десятому числу возвратиться, а сам всё не едешь и не едешь!

— Да попутку ждал. Там без машины далеко до дороги идти.

— Ага! Ты там себе комфортный проезд обеспечивал, а мы тут с Виталькой от бандюков должны были отбиваться.

— От каких бандюков?

— От тех самых. Которые с нас свою долю требуют. Или это не ты обещал им выплатить после десятого числа их проценты за «крышу»?

— Ну, я… Только мы ведь все вместе решали…

— Угу. Вот они все и прибежали. А денег пока что не перечислено ни копейки, в магазинах говорят, что реализация идёт довольно медленно, книги покупаются неохотно и вообще… Короче, Виталька тут один был, когда пришли сразу и от Дружбайло, и от Обалдяна, и от кого-то ещё, я их уже всех и не помню.

— И что?

— А то! Устроили ему тут… встречу без галстуков. Лежит теперь дома с сотрясением мозга.

— Выходит, он всё-таки у него был…

— Они нашли. И, кстати, у нас с тобой тоже обещали найти, если в течение этой недели мы не рассчитаемся с ними за «крышу».

— Да на фига нам такая крыша, при которой нас бьют прямо на рабочем месте!

— Так их же приятели и били. Люди Ракитного.

— Ну и… что нам теперь делать? — я уже начал жалеть, что не остался у Светки если не насовсем, то хотя бы ещё на недельку.

— Не знаю. Надо как-то срочно разрекламировать наше издание, чтоб люди его кинулись покупать. Другого способа раздобыть денег у нас просто не существует… Что тут можно придумать, как ты считаешь?

— Хрен его знает… Я ведь его и прочитать-то ещё не успел. Так — одну или две вещички… Так что сейчас вот пойду домой и буду думать.

Я взял со стопок готовой продукции несколько свежеотпечатанных книжек, пожал Лёхе на прощание руку и, стараясь не встретиться взглядом с нашими сволочными охранниками, застывшими на своём «посту» с дурацкими бутылками «Жигулёвского» в руках, повернулся и двинулся по ступенькам к выходу на улицу.

— Кстати, — оглянулся я уже в дверях на Лёху. — Ты случайно не помнишь, что значит слово Вендиго? Мне кажется, я его где-то недавно встречал.

— Ну ещё бы! — встрепенулся Лёха. — Это же имя индейского бога смерти, которое упоминается в романе Кинга «Кладбище домашних животных». Стыдно не знать продукцию собственной фирмы.

— Хорошо, я исправлюсь, — пообещал я и шагнул за дверь.

Солнце уже успело перебраться через забор своего полуденного пика, и мне было даже странно вспоминать о каком-то, столь напугавшем меня нынешним утром, тумане.

Медленно идя под старыми, всё ещё кадящими белым дымом пуха тополями, я смотрел, как мой любимый город живёт своей, казалось бы, раз и навсегда установившейся будничной жизнью. Вон возвращаются с Колхозного рынка (он у нас так и не сменил своего названия, двинувшись в наступившую криминально-капиталистическую формацию под старым социалистическим именем) скучные от своих ежедневных забот домохозяйки с сумками в руках. Вон пролетел куда-то на сверкающем, точно лакированный ботинок, чёрном «мерседесе» владелец сети городских сигаретных киосков Артём Маммутович Браздовский. А вон толпятся перед стеклянной будочкой прессы наши местные «пикейные жилеты», ведущие нескончаемый, как смена дня и ночи, диалог о том, кому бы они не рискнули положить в рот свой палец — Прямилову, Незворотному, Шлакоблочко или Килю.

— …А разве Дружбайло — не голова? — уловил я возглас одного из них, проходя мимо киоска «Горпечати», в витринах которого пестрела традиционная для последних лет палитра из газет «Жизнь», «АиФ», «МК-Бульвар», «Спид-Инфо», «Двое», «Версия» и им подобных. На одной из дальних полок, за спинами расфуфыренных столичных изданий, я увидел также приткнувшийся бедным родственником чёрно-белый выпуск нашего районного «Маяка» с крупно набранной на первой полосе шапкой «НАХОДКА В ЗАБОЕ ШАХТЫ № 3–3 БИС» и рядом с ним — полусогнувшийся серенький листочек «Красногвардейского литератора». Здесь же теперь продавались сигареты, жвачки и презервативы.

— …Ещё какая голова! — согласился кто-то из его собеседников. — Я бы ему палец в рот ни за что не положил! Не-е, ни за что.

— Эт точно, — подтвердили, закачав седыми головами, и другие…

Пройдя мимо них, я пересёк небольшой прямоугольный скверик и вышел на совершенно безлюдную в это время суток площадь перед гостиницей «Высотная». Вечером её, как правило, запруживают и проститутки, и всякого рода шантрапа, продающая или покупающая тут дозу наркоты для укола, а в дневное время суток на ней делать нечего, и она пустует. Бросив чисто машинальный взгляд в сторону сверкающего стеклянными дверями подъезда гостиницы, я увидел, как на её крыльцо взлетает затянутый в свои любимые чёрные джинсы и чёрную вельветовую рубаху поэт Ян Голоптичий.

«Какая же это шлюха назначила ему здесь столь раннее свидание? — подумал я мимоходом. — Не иначе, как нас опять осчастливила своим визитом Машка Исламова! Если это так, то впереди почти наверняка намечаются какие-то внеочередные выборы…»

Однако догадка моя не оправдалась. Не потому, правда, что этих выборов не намечалось вовсе (может быть, они и затевались, но в связи с навалившимися впоследствии на город ужасами, все политические дела вскоре вообще перестанут иметь какое бы то ни было значение), а просто потому, что поэт бежал в гостиницу по приглашению не самой Исламовой, а её близкой московской подруги — тележурналистки канала «Ню-ТВ» Гилены Пацюк, которой она, узнав, что той предстоит командировка в Красногвардейск, передала телефон нашего местного секс-символа.

Звонок столичной теледивы застал поэта за сочинением передовицы для очередного выпуска «Красногвардейского литератора», в которой он в пух и прах разносил выпущенный нами одним из первых и уже давно продающийся во всех магазинах города и района роман Стивена Кинга «Сияющий». Перелистнув две-три первые страницы и решив, что этого вполне достаточно, чтобы говорить о нём в безапелляционно-разгромном тоне, он как раз подводил работу к тому особенно удачному на его взгляд пассажу, в котором собирался натыкать носом в дерьмо и местную власть, и нас с нашим проектом, и, главное, критика Антона Северского, когда вдруг раздалась дребезжащая трель телефонного аппарата и, подняв трубку, он услышал заигрывающе-призывный голосок московской фифочки. Щебеча, словно вырвавшаяся из клетки канарейка, та передала ему горячий привет от Исламовой и намекнула, что она только что приняла освежающий душ и жаждет познакомиться с секс-символом города Красногвардейска не по телефону, а, так сказать, в непосредственном контакте.

Забыв обо всей своей писанине, Ян стремительно сбросил с себя застиранное домашнее трико тёмно-синего цвета с отвисшими на коленях пузырями, вскочил в висевшие наготове на спинке стула джинсы, попшикался одеколоном с названием «MAN IS MAN» и чуть ли не вприпрыжку понёсся на зов ожидающей его в гостиничном номере самки.

Если бы, кроме стеклянных дверей, у гостиницы «Высотная» были такими же ещё и стены, то можно было бы видеть, как, не дожидаясь лифта, он пулей взвился на второй этаж и, прошмыгнув по пустынному в это время дня коридору, выстучал по двери 217-го номера какую-то нетерпеливую бодренькую мелодию, вроде арии «Сердце красавицы склонно к измене». Постояв в томительном ожидании несколько невероятно долгих секунд и не дождавшись никакого шевеления с той стороны, Янчик повторил свой стук с такой силой, что белоснежная плоскость восприняла эти усилия как попытку своего открывания и медленно поплыла внутрь номера. Подтолкнув её снаружи, поэт, полыхая всё более багровеющим от возбуждения лицом, шагнул в апартаменты.

Но там — было пусто.

Обведя взглядом помещение, он на какое-то время задержал его на вываленных прямо на диван кружевных трусиках и лифчиках, хмыкнул про себя при виде рассыпанных на тумбочке блестящих пакетиков с кондомами, завистливо пересчитал сложенные рядом в небольшой штабель разноцветные сигаретные блоки и только потом обратил внимание на лежащий посередине стола листок, хотя тот и был оставлен здесь явно с таким расчётом, чтобы его заметили первым. Это оказалась адресованная ему записка, в которой красивым женским почерком было написано: «Милый Янчик! Не обижайся и не скучай, мне пришлось срочно выбежать на улицу, чтобы взять интервью для моей программы. Через пару минуточек я буду в номере и щедро вознагражу тебя за ожидание. Целую, твоя Гиля».