Страница 80 из 96
«Бандиты», — промелькнуло в голове Третьякова. Часть «спасителей» была одета в казачью форму, но без погон, иные — в штатское платье, на третьих висели дырявые татарские халаты, обнажая давно немытое тело. Всем этим сборищем распоряжался атлетического сложения человек, одетый более прилично. Толстопятов с поспешностью, которой не ожидал от него Дороня, выскочил из тарантаса и, подбежав к главарю, низко склонил стриженную под кружок голову.
— Семену Викуловичу нижайшее почтеньице.
— Здорово, — пробасил тот и сунул ему огромную пятерню.
— С прибытием супруги вашей. Как ее здоровьице? — лебезил заимщик.
Тот махнул рукой.
— Спит. А это кто с тобой? — настороженно спросил он.
— Дезертир один. Парень, похоже, надежный.
— Позови, — главарь уселся на пенек и, не спуская глаз с подходившего Третьякова, неожиданно гаркнул:
— Стоп! — Дороня остановился. — Левое плечо — кругом! — Поднявшись, Великанов подошел к Дороне и, обшарив, вытащил из его кармана револьвер.
— Так-то лучше, — осклабился он. — Где служил?
— В тридцатой дивизии штаба пятой армии.
— Когда утек?
— Нынче весной.
— Где скрывался?
— По пашенным избушкам, а когда и у своих.
— Револьвер где взял?
— У брательника. Он мне и обмундирование дал.
Начали подходить другие бандиты.
— Женат? — продолжал Допрос главарь.
— Холост.
— Не горюй, найдем невесту с французским приданым.
Среди приближенных Великанова послышался смех.
— Шашкой умеешь владеть?
— Никак нет. В кавалерии не служил.
— Выходит, дед твой был казак, отец — сын казачий, а ты… а ты… — обхватив живот руками и колыхаясь от утробного смеха, атаман закончил под хохот: — хвост собачий.
— Ой, умора, — в упоении выкрикнул один из бандитов и схватился за бока.
— Хи-хи-хи! — заливался дробным смехом Толстопятов и, вытирая клетчатым платком слезы, промолвил подобострастно: — Ну и скажет же Семен Викулович. Глико-сь, как отмочил. За его языком не поспеешь и босиком!
Великанов самодовольно погладил усы и подмигнул приближенным: дескать, потешим новичка.
По мере допроса в душе Дорони нарастала глухая злоба:
«Ах, гады, была бы граната, угостил бы вас, сволочи».
— Семен! Что за сход? — послышался женский голос. Придерживаясь рукой за верхнюю перекладину шалаша, показалась Луша. Великанов вскочил. Бандиты поспешно разошлись по местам. Слегка покачивая бедрами, играя нагайкой, Луша подошла к мужу и, смерив холодным взглядом с ног до головы Третьякова, спросила небрежно:
— Что за человек?
— Это я-с привез вам пополнение, Лукерья Егоровна. — Толстопятов сорвал с головы картуз и низко поклонился.
— А-а, Дорофей Павлович, ты здесь! Вот не знала, — певуче произнесла жена атамана. — Милости прошу к нашему шалашу.
Третьяков точно застыл от изумления: женщины такой величественной красоты он не встречал.
Заметив восхищенный взгляд Дорони, Луша повернулась к мужу:
— Куда думаешь зачислить? — кивком головы она показала на Дороню.
— К Ваське к Хохлаткину. Эй, Вась! — помахал Великанов рукой. — Подь сюда.
Придерживая на ходу шашку, к нему подбежал небольшого роста черный, как жук, казак.
— Прими в свой десяток, поставь на вещевое довольствие, — распорядился атаман.
ГЛАВА 8
Голубая армия, как бандиты называли себя, насчитывала в своих рядах около шестидесяти человек. Людской сброд, вооруженный как попало, держался только волей Семена, который частенько пускал в ход огромные кулаки. Основное ядро банды состояло из зажиточных казаков и дезертиров. К ним примкнули уголовники, бежавшие из тюрем, и «зимогоры», лица без определенных занятий и жительства. Делая набеги на села и станицы, они зверски расправлялись с коммунистами и со всеми, кто сочувствовал Советской власти. Душой банды была Луша, жена Великанова. Единственная дочь луговского богатея, связанная родственными узами с верхушкой местного казачества, она имела среди них большой вес. С помощью мужа — в прошлом отцовского батрака, получившего на германском фронте звание подхорунжего, — сумела организовать банду и поднять восстание в Луговой. Властная по натуре, она целиком подчинила Великанова, а через него и голубую армию.
Десяток Хохлаткина, куда был зачислен Дороня, нес караульную службу и на операции, как называли свои набеги бандиты, не выезжал.
Однажды ночью, находясь в секрете и пропуская большую группу всадников во главе с Великановым, Дороня услышал случайно оброненную фразу:
— Продотрядовцы ушли на Дулино.
Дороню охватило волнение: Дулино недалеко от Ново-Качердыка, а там несколько часов езды до Усть-Уйской! Как связаться с Шеметом?
Когда конники проехали, он спросил Хохлаткина:
— Куда это наши?
— Поехали черных кобелей набело перемывать, — ответил тот с усмешкой и, помолчав, неожиданно выругался: — Провались все к чертям!
— А ты что ругаешься?
— Надоело болтаться без толку.
— Силой тебя никто сюда не тащил.
— Знаю, сам залез. Не спросясь броду, сунулся в воду.
— Ты что, на Советскую власть зол, что ли?
— Чего пристал с расспросами? — сердито спросил в свою очередь Хохлаткин. — Перед Лушей хочешь выслужиться? — сказал он уже зло. — И то примечаю, что она на тебя поглядывает. Смотри — узнает Семен, башку свернет. У него за этим дело не станет?
То, что сказал Хохлаткин, частично было правдой: вот уже несколько раз Третьяков ловил на себе пристальный взгляд Луши.
«Как бы не разгадала меня», — Дороню вновь охватывало знакомое чувство тревоги.
Ночь тянулась томительно долго.
«Бежать к своим? Хохлаткин спит. Винтовка рядом, патронов достаточно, да и подсумок бандита полон; можно прихватить. Но куда бежать? Если бы и удалось добраться до Шемета или Новгородцева, что он скажет о банде? Что голубая армия в лесах. Об этом знают и без него. Нет, надо ждать удобного случая». — Вздохнув, Дороня улегся на спину и стал смотреть на звезды. Вот одна из них скатилась и исчезла.
— Не моя ли?
Лес, казалось, был полон таинственных шорохов. Легкий ветерок пробежал по верхушкам деревьев. Третьякова начало клонить ко сну.
Разбудил его предутренний холодок. Дороня поднялся и, раздвигая ветви деревьев, вышел из секрета. Широкая поляна уходила на восток, края ее терялись в предрассветном тумане. По краям шел густой сосновый лес. «Это, должно быть, и есть ленточный бор, — подумал Дороня. — Похоже, что банда выбрала себе место недалеко от станицы Прорывной. Толстопятов больше тридцати километров на своей лошади сделать не мог. Его заимка стоит недалеко от Луговой на юг. Где же север? — Дороня подошел к старой сосне и тщательно осмотрел ствол. — Ага, здесь кора дерева толще и покрыта лишайником. Теперь ясно: бандитский лагерь расположен в горелых колках, на север от заимки Толстопятова. Остается определить кратчайший путь. Но как это сделать? Расположение застав и секретов известно. Количественный состав банды, ее вооружение — тоже. Уйти незамеченным? Это насторожит бандитов, и они могут переменить место стоянки. Нет, надо ждать удобного случая».
Вздохнув, Дороня вернулся в секрет.
Предутренний туман рассеивался. Всходило солнце.
Хохлаткин с трудом открыл слипшиеся веки, зевнул:
— Тебе что, не спится? — доставая кисет с табаком, спросил он.
— На посту спать не полагается.
— Да кто к нам полезет? — продолжая скручивать цигарку, усмехнулся бандит. — Кругом трущоба. От дороги не близко, да и шлепать по болоту кому охота?
— От какой дороги? — как бы невзначай спросил Дороня.
— Ну та, от Луговой на Чалкино.
«Ага, понятно: банда находится в треугольнике Луговая — Чалкино — Трехозерки», — пронеслось в голове Дорони. Скрывая радость, он заметил равнодушно:
— Место выбрано неплохо.
— Еще бы. На случай можно дать тягу в стадушенские леса или в тургайские степи, а там — лови, свищи!