Страница 7 из 96
На первой неделе великого поста заехала Дарья Видинеева, женщина лет тридцати, с красивым, мягким лицом, серыми спокойными глазами, глядевшими из-под густых черных бровей. Толстые косы, лежавшие короной, как бы подчеркивали важность ее осанки.
Никита Захарович не знал, куда и усадить дорогую гостью. Дарья Петровна заехала будто по делу, но хитрый Никита понял настоящую причину ее визита.
Сергей по обыкновению был с ней сдержан. За чаем Дарья Петровна украдкой поглядывала на его побледневшее лицо. Было заметно, как дрожали ее руки в поисках носового платка.
Ее муж, богатый скотопромышленник и землевладелец, утонул весной при переправе скота через Тобол. Никита Захарович помогал ей в хозяйственных делах. Как-то, поймав пристальный взгляд вдовы на Сергее, повел себя по-иному.
Сейчас, сидя за столом, он всячески старался угодить гостье, нажимая порой на мягкий полусапожок супруги, показывая глазами то на варенье, то на пироги.
— Жду вас на поминки во вторник, — поднимаясь из-за стола, проговорила Дарья Петровна. — Скоро год как скончался муж. Приезжайте всей семьей. — Простившись со стариками и Агнией, она протянула руку Сергею. Юноша, скрывая смущение, шумно отодвинул стул.
ГЛАВА 6
На обеде у Дарьи Петровны гостей было мало. Утром прикатил на рысаке местный исправник, старый холостяк Пафнутий Никанорович Захваткин. Был он по обыкновению навеселе и, выпив несколько рюмок малиновки, окончательно раскис.
— Рано, рано умер Василий Николаевич, — он поднес надушенный платок к покрасневшим глазам и, с трудом ворочая языком, продолжал: — Мужчина, скажу вам, — орел.
Вскоре исправник задремал.
Дарья Петровна сделала слуге знак, и тот, обхватив грузное тело Захваткина, вынес к подъезду, уложил в санки и махнул рукой кучеру.
Пришел соборный протоиерей.
Наконец, не спеша вошли Никита Захарович с женой.
— А где же Сережа? — глаза хозяйки беспокойно забегали по лицу Никиты.
— Задержался. Скоро придет, — тихо ответил он и занял стул.
Василиса Терентьевна поправляла кашемировое платье с воланами, а пока хозяйка занималась гостями, успела осмотреть гостиную. Бархат, ковры, трюмо с множеством безделушек из кости и ореха, мягкая плюшевая мебель, горки серебра и посуды в старинном буфете, украшенном инкрустациями, — все говорило о богатстве дома. Дарья Петровна по случаю поминок мужа оделась в черное платье из тяжелого шелка, которое выгодно оттеняло белизну ее лица и шеи.
Сергей пришел, когда уже закончился молебен и гости усаживались за стол. Глухонемой слуга Стафей, одетый в сатиновую рубаху и плисовые шаровары, стоял за спиной хозяйки. Улавливая ее незаметные для гостей знаки, он выносил из кухни разные блюда. Мясного по случаю поста не полагалось. Никита Захарович по просьбе хозяйки угощал мужчин наливками, которых у Дарьи Петровны было в изобилии, сам пил мало.
Провожая гостей по домам, Дарья Петровна шепнула Сергею:
— Останься.
Молодой Фирсов молча кивнул. Когда закрылась за стариками дверь, Дарья быстро подошла к нему и, заглянув в лицо, спросила:
— Почему такой пасмурный? Не доволен, что остался?
Юноша повернулся к хозяйке и, взяв ее за руки, притянул к себе.
— Дарья Петровна, не хочу тебя обманывать, другая у меня на уме.
— Кто, скажи, кто? — губы женщины задрожали.
— Устинья Батурина, дочь ямщика, — тихо сказал Сергей.
Взгляд Дарьи стал холодным.
— Ты ее любишь?
— Не знаю, — с трудом произнес Сергей и, точно стряхивая с себя тяжесть, сказал окрепшим голосом: — Выпьем, Дарья Петровна, раз справлять поминки, так лучше по обоим.
— По ком еще? — Глаза Видинеевой настороженно прищурились.
— По Устинье, — ответил решительно Сергей, подойдя к столу, наполнил стакан вином и залпом выпил.
— Вот это дело, — повеселела Видинеева.
Доставая икру, она прикоснулась грудью к плечу Сергея. Им овладело непонятное, одурманивающее чувство. Быстро отодвинув стакан, он порывисто поднялся, с незнакомой ему ранее силой грубо обнял Дарью и жадно припал к разгоряченным губам.
…Проснулся он, когда уже было светло. На широкой кровати красного дерева под балдахином, разметав по подушке пышные косы, спала Дарья. На ковре, катая клубок ниток, играл кот. Приподнявшись на локте, юноша долго смотрел на разрумянившееся лицо Дарьи. Боясь потревожить ее сон, тихо оделся и вышел во двор. Здесь его встретил глухонемой Стафей и, восторженно промычав, показал сначала на блестевший купол церкви, потом на дом хозяйки, истово перекрестился, отбросил метлу и, схватив юношу, закружил его с мычанием вокруг себя.
…Вернувшись из гостей, Никита Захарович долго бродил из угла в угол в своей комнате.
— Неужто дурак проворонит свое счастье, а? Ведь капитал-то какой, миллионщица. Господи, вразуми ты его, — шептал он.
Когда часы пробили полночь, он успокоился и пошел в спальню. Василиса Терентьевна спала крепко, пожевывая во сне губами. Никита, двинув жену в бок кулаком, привалился к стене.
Поднявшись на рассвета, он на цыпочках подошел к дверям комнаты Сергея, приоткрыл дверь. Кровать была пуста.
Потирая на ходу руки, Никита зашагал обратно в спальню, зажег лампаду, опустился на колени и, крестясь, подумал:
«Плохой лак попал: борода-то у Савватия святого облупилась, на вершок короче стала, чем у Зосима. Надо прошпаклевать. Сергей ночевал у Дарьи, дай бог удачи».
Перекрестившись еще раз, Фирсов поднялся и облегченно вздохнул.
ГЛАВА 7
Перед пасхой Устинья вместе с горянскими девушками пошла в городской собор.
Войдя в левый предел, где обычно молились женщины, они протискались через толпу ближе к амвону и торопливо закрестились. Двенадцать евангелий читал сам протоиерей. Устинья украдкой разглядывала молящихся. Впереди стояла дородная женщина с мальчиком, сбоку старушка, одетая в старомодное пальто, широкий воротник которого был осыпан блестками. Взглянув через ее плечо, девушка изменилась в лице. Недалеко от царских врат молился Сергей. Рядом с ним дама — в накинутой на пышные плечи ротонде. Трепетавшее пламя свечей освещало молодое, чуть надменное лицо. Сердце Устиньи заныло. Она ревниво следила за каждым движением Сергея. Вот он вместе с женщиной опустился на колени. Она, прижавшись плечом к нему, устремила красивые глаза на икону. Через несколько минут юноша помог ей подняться и повернул бледное лицо к Устинье.
«Нет, не узнал, — с горечью подумала девушка. Сердце билось учащенно. — Не узнал, а может быть, чуждаться стал? Богатая рядом… — К горлу Устиньи подкатил тяжелый ком. — Сергей, Сереженька», — шептала она и, готовая разрыдаться, ткнулась лицом в платок.
Третий удар колокола прозвучал для девушки, как похоронный звон, она опустилась на колени и стала горячо молиться. Стоявшая рядом старушка внимательно посмотрела на нее и прошамкала:
— Молись, молись, отроковица, слова святого писания облегчают душу, и через них тебе будет уготован путь в царствие небесное.
Близко к полночи раздался двенадцатый удар колокола. С зажженными свечами, вделанными в цветные бумажные фонарики, народ повалил из собора.
Оберегая слабо трепетавшее пламя свечи от струи воздуха, Устинья вышла на паперть.
Вскоре под руку с незнакомой дамой показался молодой Фирсов. Что-то оживленно шепча, он приближался к Устинье. Снова заколотилось сердце. Девушка, побледнев, с трудом оторвала глаза от Сергея. Тот прошел, не заметив ее. Устинья до боли закусила губы и, смешавшись с толпой, спустилась с паперти. Сергей помог женщине подняться на подножку мягкого фаэтона и, усевшись рядом, застегнул полость.
— Трогай! — послышался его голос.
Над Марамышем спускалась теплая апрельская ночь. Было слышно, как шумела река, заливая вешней водой небольшие островки, поросшие березняком и мелким кустарником; на стремнине, точно боясь отстать друг от друга, неслись изъеденные водой и солнцем рыхлые льдины. Натыкаясь порой на каменистый берег, они ползли вверх и, падая, рассыпались мелкой шугой. Где-то в выси, в черном, как бархат, небе мягко перекликались казарки[5] и, рассекая частыми взмахами крыльев густую темень, летели стаи чирков. В торговой слободке, чуть ли не в каждом доме, светились огни.
5
Казарки — род степного гуся.