Страница 11 из 18
Не надо держаться фантастической теории единства развития человеческого рода: достаточно думать, что, обладая сходной физической организацией и попадая в сходные естественные условия, люди стихийно создавали сходные общественные учреждения, в том числе и государство. Разумеется, какое-нибудь резкое своеобразие в расовых или географических условиях могло и вовсе не привести данный общественный союз к государству, а удержать его на первобытной, догосударственной ступени. Но если разные другие племена все же пришли к государству, то это не могло произойти по причинам, ничего общего между собой не имеющим: причины, приведшие людей к государству, могли быть многообразны, но не принципиально различны, в них обязательно должна быть некоторая принципиальная общность. Это значит, что, каковы бы ни были в отдельных случаях отклонения от общего принципа, этот принцип в основных своих чертах везде проявляется и потому имеет огромное общее социологически конструктивное значение.
Вместо этого П. А. Сорокин ссылается на Дюркгейма, заметившего, что различные народы идут различными путями и что они похожи на различные ветви одного и того же дерева.[41] Но это и значит, что при всем разлитии между отдельными путями и формами развития разнообразных ветвей человечества, между общим ходом развития всех этих путей и форм – есть такая же принципиальная общность, как между ростом ветвей одного и того же дерева (общность типов, форм etc.). Если ботаника не отказывается от построения законов развития растения только потому, что формы и пути этого развития бесконечно разнообразны, то и социологии, если она захочет быть наукой, нельзя объявлять себя несостоятельной в выполнении этой основной задачи всякой науки.[42]
Указанная выше постановка вопроса, во-вторых, исключает также мысль о правовом характере возникновения государства; теперь уже нет возможности сомневаться в чисто фактическом характере процесса образования государства: этот процесс не правовой, а в известном смысле доправовой. «Первичный процесс образования государств, – говорит Еллинек, – был, таким образом, в то же время процессом правообразования, так что государство и право и исторически уже изначала были связаны друг с другом <…> Когда выяснилась беспочвенность естественно-правовых учений, должна была стать ясной и тщетность всех попыток юридически конструировать возникновение государств».[43]
Наконец, в-третьих, невозможно мыслить возникновение государства как скачок, дату которого можно логически установить. То, что этот факт сопровождался насилиями и войнами, не отнимает у него характера долгого и исторически закономерного процесса, начало и конец которого одинаково трудно фиксировать в определенной точке. Указанная постановка вопроса не может дать исторически конкретной в деталях картины образования всех государств, но она имеет целью социологически конструктивным путем вывести общий принцип перехода общества к государству и проследить этот принцип в исторически известных фактах, приведших общество к государству.
Принцип этот сводится к тому, что государство обязано своим возникновением перевороту в экономических условиях жизни родового общества, неравенству, основанному на частной земельной собственности. Изменения в производственных отношениях и разделение общества на классы влекут за собой изменения в организации общественной власти: родовые органы заменяются государственными.
Путь возникновения государства из неравенства, созданного переходом к частной земельной собственности, не является исключительной особенностью государства Афин или Рима. Так, у Рудольфа Гнейста мы находим данные, что даже своеобразное во многих отношениях общественное развитие Англии дает нам аналогичные черты развивающегося государственного порядка.
В Англии возникновение государства у англосаксов совпадает с развитием частной собственности, обособлением военной, административной и судебной функций, беззащитностью земледельческого населения от внешнего врага и от гнета частной собственности. «С окончательным выделением личной собственности главные должности военного и судебного управления переходят к классу крупных землевладельцев, которые с тех пор и получают значительное влияние на общественную жизнь. Благодаря своему имущественному превосходству высшие классы добиваются того, что за них назначается большая вира, они имеют большее значение в войске и на суде, присяге их дается большое значение, наконец, в постановлении судебных приговоров решающий голос принадлежит им же… Тягость воинской повинности, непосильная для мелкого землевладения, невыгодные условия съемки земли и службы у крупных владельцев становятся орудием, при посредстве которых власти, склонные радеть только об интересах высших классов, все устраивают к невыгоде народа… В сердцевину свободных «сотен» врываются господские дворы и находящиеся в зависимости общины, уцелевшие же аллодиальные крестьяне все менее и менее в состоянии защитить себя и выполнить лежащие на них общинные повинности». Развивающиеся противоречия классовых интересов требовали общественной власти, хотя бы условно поставленной вне этой борьбы. В недрах старого общества возникает, развивается и крепнет королевская власть.[44]
Самое возникновение социальной власти из преобладающей силы крупного землевладения рельефно очерчено у Д. М. Петрушевского: «…земля у англосаксов уже стала предметом частной собственности, и этим открылась возможность для возникновения и развития и тех социальных явлений, для которых не было места в германском обществе тацитовской поры. Наряду с людьми многоземельными стали появляться люди малоземельные и люди вовсе безземельные, принужденные брать землю у многоземельных и становиться в зависимые отношения к ним. Земля стала источником власти, социального преобладания». В дальнейшем процесс уменьшения земельных наделов у одних и увеличение их у других усиливался еще от роста населения и от военных столкновений, разорявших малоземельного и делавших его жертвой сильных соседей. «Немалую роль в этом процессе должно было играть и прямое насилие, не встречавшее в этом обществе серьезных преград, в особенности, когда к нему прибегали сильные и власть имущие».[45]
Таким образом, процесс возникновения государства и последующих его преобразований сопровождался насилием одной части общества над другой, в силу чего некоторые теоретики, такие, как Менгер и Гумплович, видели в насилии решающее существо государственной власти. Однако, как мы видели, насилие есть только форма определенного исторического процесса; объективные же, исторические задаги, осуществляемые возникающим государством, не исчерпываются этой формой, и не в ней заключается содержание самого процесса. Содержанием его является создание и укрепление нового общественного порядка. Для возникновения государства, как и для его радикальной перестройки, необходимо не только разрушение старого строя, но и создание нового социально-экономического порядка, т. е. осуществление более высокого типа общественной организации труда.[46]
Что же касается древнейшей, первоначальной связи между политическим господством и социальной функцией, то связь эту Энгельс в «Анти-Дюринге» характеризует следующим образом: «Нам важно только установить, что в основе политического господства повсюду лежало отправление общественной службы и что политическое господство лишь в том случае сохранялось надолго, когда оно исполняло эти общественные функции»; например заведование орошением долин Ганга и Евфрата, без которого там было бы немыслимо земледелие, составляло заботу всех деспотов Персии и Индии. Затем «после того, как политическая сила стала самостоятельной по отношению к обществу и из слуги стала госпожой, она может проявиться в двояком направлении. Или она действует в духе и направлении закономерного экономического развития общества – и тогда между этими двумя факторами не происходит никакого конфликта, и при этом самое экономическое развитие прогрессирует; или же она действует наперекор этому развитию – и тогда она за немногими исключениями обыкновенно разрушает экономическое развитие».[47] Таким образом, в отличие от учений Менгера, изображающего возникновение государства как произвольный акт насилия, марксизм представляет государство как историческую необходимость, которая сковывает и направляет человеческую волю по исторически неизбежным путям. Как на гребне волны, стихийно брошенной на берег, образуется белая пена, так общественная власть возникает на гребне общественной волны, брошенной необходимостью или на новые места (переселение народов), или на враждебное общество (борьба с соседями), или вообще столкнувшейся с широкими организационными задачами (регулирование сил природы или борьба с ними). Таким образом, власть возникает из потребностей общественного развития, но эксплуатирует господствующее положение в своих собственных интересах.
41
Там же.
42
О случайности и необходимости см.: Пуанкаре А. Наука и метод. Одесса, 1910. С. 10–13, 20, 38, 56, 61, 71; Милль Дж. Ст. Система логики симологической и индуктивной. 2-е изд., пересмотр. М., 1914. С. 477–499; Минто В. Дедуктивная и индуктивная логика. 6-е изд. М., 1909. С. 437–451. – О плюрализме см.: Лосский Н. О. Логика: В 2 ч. Ч. 1. Суждение. – Понятие. Пг., 1922. С. 182–187.
43
Еллинек Г. Общее учение о государстве. С. 195, 197.
44
Гнейст Р. История государственных учреждений Англии. М., 1885. С. 12–14.
45
Петрушевский Д. М. Средневековое общество и государство. С. 184–185, 285 (о «сотнях» см. с. 174). – О дальнейшем, более позднем развитии Английского государства и королевской власти см.: Brodnitz G. Kontinentale und insulare Staatsbildung // Zeitschrift f. d. gesamte Staatswissenschaft. 1924.1. S. 21–48.
46
О переходе от капитализма к социализму см.: Ленин В. И. Великий почин // Дзержинский Ф. Э. Речи и статьи по вопросам производительности труда. 2-е изд. М., 1924. С. 50, 51 (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 13); Маркс К. Введение к критике философии права Гегеля. Одесса, 1906. С. 19 (Маркс К. К критике гегелевской философии права. Введение // Маркс К., Энгельс Ф. соч. Т. 1. С. 425–426).
47
Конкретный источник цитирования не указан, (ср.: Энгельс Ф. Анти-Дюринг. С. 188). – Ред.