Страница 33 из 108
— Увис, помыл бы посуду. Я сегодня ужасно устала, — как бы между прочим пожаловалась она сыну. Увис бы должен понять, пожалеть… Смешно подумать: чтобы Увис пожалел! Ты его не научила этому, а теперь спохватилась, да поздно, и обязан ли он замечать, когда ты, возвращаясь из школы, бессильно валишься в кресло, даже не сняв пальто, а сумка, полная тетрадей, тяжелая, как гиря, стоит у твоих ног.
Арнольд избавлен от такого зрелища, в это время он обычно уже отбывает на свою «ночную работу». Ему что! Сидит в котельной и сочиняет очередную историю про Нортопо в двухтысячном году. А утром на другую «должность», постой, сколько их у него сейчас, этих «должностей»? Порой кажется, что он работает лишь для того, чтобы сбежать из дома, сбежать от нее…
Это его личное дело, если нравится, пусть разрывается на части. Мужчина в его возрасте должен много работать, все это так. Как, впрочем, и женщина.
Носись челноком туда и обратно!
Увис нарочито громко швырял грязную посуду в посудомойку. Должно быть, рассердился, что ему сразу же не дали уткнуться в книгу. Арика озабоченно наблюдала за сыном: до чего ж он все-таки похож на Арнольда, и ничего в нем от нее, а когда-то они на сей счет так трогательно спорили, на кого больше похож Увис, кого он больше любит.
Кого же он все-таки предпочтет?
Только не Арнольда. Этот Нортопо — последняя ставка Арнольда… «Последний бой за сердце ребенка», как сказала бы Нинон. И чего только в своей головке не придумает Нинон! Нравоучительные проповеди! Проповеди с восьмого этажа!
— Увис, ты потише не можешь или не хочешь? Если это уж так тебе «потрясающе» трудно, — оставь, я сделаю сама! — сердито крикнула сыну.
— Нортопо с парой тарелок управится в момент. Хотя разумней было бы перейти на бумажные тарелки, которые после еды можно без сожалений выбрасывать в окно, где их в определенный час подбирала бы специальная машина. Ты только представь себе, мама: после ужина в урочное время все вышвыривают в окна тарелки!
Откуда у сына этот раздражающий тон? Еще месяц назад не было ни «Нортопо», ни этого тона.
— Увис, прекрати, пожалуйста! Меня не интересует, что вы там с отцом насочиняли, и поосторожней обращайся с посудой!
— Хорошо, мама, к тому же окно нашей кухни выходит не на улицу, а проносить грязные тарелки через комнаты вроде бы не пристало. Посему обзаведемся марципановым сервизом, после еды его можно попросту слопать. Но куда задевалось полотенце, мама?
— Открой шкаф и возьми чистое, — устало отозвалась она. — Почему ты не хочешь пропустить тарелки через сушилку?
Препираться с Увисом было бесполезно. Пока сын разыскивал полотенце, она торопливо достала пачку сигарет и зашла в ванную. Отвернула кран теплой воды, одновременно глянув в зеркало: любовник ей, видите ли, нужен, смешно, право, и чего только Нинон не придумает! Скорей уж над ее старательно причесанной головой в один прекрасный день прольется с неба золотой дождь, как над Данаей Рембрандта!
Нет, на золото с неба надеяться не приходится, к тому ж она совсем непохожа на пышнотелую Данаю, и слава богу.
Шум воды из-под крана действовал успокоительно. Она закурила сигарету. Присела на край ванны, жадно затянулась. Арнольд просил, чтобы, по крайней мере, в присутствии сына она не курила. Так в самом деле лучше — запереться в ванной, да и побыть одной, побыть одной, как на речном пороге в Кулдиге, нужно только закрыть глаза и подгадать температуру воды, какая была в реке Венте пятнадцать лет назад…
«Каждое лето куда-нибудь будем ездить, — уверял Арнольд, — исколесим всю Латвию вдоль и поперек, затем Карпаты, Кавказ, Тянь-Шань, Байкал… Поверь, до старости хватит на что посмотреть! А станем старые, поедем в путешествие в Италию… В Италию полагается ездить в восемнадцать или восемьдесят лет!..»
«Почему же именно в этом возрасте?» — спросила у Арнольда. Она пыталась припомнить, что именно ответил Арнольд. Неужели это так важно, вздохнула она, господи, всего в голове не удержишь. Удивительно, как вообще она помнит тот вечер у речных порогов. Влюбленная парочка, студенты, спустились до Кулдиги в надувной резиновой лодчонке, теплая летняя ночь и одно-единственное мокрое одеяло… Нагишом они забрались под теплый водопад, крепко держались за руки, чтобы их не смыло течением… А на плечи им тяжко обрушивались воды Венты, такое помнишь и через пятнадцать лет. Арнольд собирался на Кавказ, на Байкал, в Тянь-Шань… Где это все? И путешествия в Италию скорей всего ей не дождаться… Что делать двум замшелым старикам в Италии, разлюбившим друг друга еще до, до… до времен Моисея…
Арика не сразу заметила, что сигарета выгорела до самого фильтра.
Подставить бы под кран причесанную голову, смыть весь этот сироп воспоминаний! Сироп не лучшее средство, когда нужно что-то скрепить… Впрочем, что их удерживает? Она сама, Арнольд и Увис, да эта двухкомнатная кооперативная квартирка, эта ванная и не слишком ухоженная кухня с тридцатью восьмью аппаратами… Арнольд, сироп воспоминаний, подобно твоему «Нортопо» (какое дурацкое имя, катится на трех «о», будто на трех колесах), все это не бог весть какие скрепы…
«Что есть человек? Ты хочешь знать? Зачем тебе? Поднимись на лифте до восьмого этажа, выгляни в окно и посмотри на улицу… Взгляни на них с восьмого этажа. Этого тебе мало?»
Несравненная Нинон, как ей здорово удаются «восьмиэтажные» проповеди!
Увис все равно почувствует, что здесь накурено. Глупо играть в прятки в двухкомнатной квартире. Объяснить бы сыну, поговорить с ним по душам, но о чем?
Прокатил ли Арнольд старика по взморью? Сам бы ни за что не додумался…
Арика в душе гордилась тем, что подсказала Арнольду эту экскурсию. Что старик видел, прожив всю жизнь в своей лачуге, — приусадебный участок да пчелы! Арика представила себе, как старого и хворого Лусена обрадовали море и присутствие сына: они бок о бок с берега смотрят в безбрежную даль…
Почему-то ей хотелось обоих Лусенов увидеть на морском берегу. Потом Арнольд мог бы прокатить отца по красивейшим дорогам Курземе, показать то место на берегу Венты, куда они когда-то пристали на своей резиновой лодчонке… Впрочем, какое дело до всего этого старому Лусену! Да и вообще какое дело ей? В конце концов, это отец Арнольда, пусть сам придумывает, чем порадовать старика. Уж теперь-то совсем глупо упираться, как упрямому барану, ну, хорошо, Арнольд все хочет сам, все сам, сам!
«Послушай, Арнольд, уже который год мы никуда не ездим!»
В Арике зрели упреки.
— Смешно подумать — Кавказ, Тянь-Шань, Карпаты, Байкал… Теперь Увис подрос, мог бы тащить на себе рюкзак.
Арика собралась было залезть в ванну. Она обожала ароматную вспененную воду. В ванне она бы выкурила еще одну сигарету, смыла бы с себя усталость длинного трудового дня, самого длинного дня… Хорошо, что завтра праздник.
Только бы Увис не докучал ей своим «Нортопо»… И так день за днем, длинная вереница дней, а под конец надейся и жди, что кто-нибудь отвезет тебя на берег моря.
Арика завернула кран.
Еще три вечерних часа с Увисом. Сын наверняка захочет включить телевизор. Или начнет гонять Арнольдов магнитофон. А ей так хотелось в доме тишины.
Увис одетый стоял в коридоре.
— Ты куда собрался? — удивилась Арика.
— До почты пройдусь, взгляну на новые марки, — не очень уверенно объяснил Увис.
— Разве почта еще открыта?
— Да, мама, я могу поспеть…
— Делай как знаешь, сын, — она вздохнула почти с облегчением. — Чего же ты ждешь?
— Мне бы деньжонок немного! — одним духом выпалил Увис.
Просить деньги он не любит.
Арика не знала, хорошо ли это или плохо. Что она знала про Увиса? Второпях нащупала в сумке бумажку и не глядя протянула сыну. Позднее даже не сможет припомнить, сколько дала ему и зачем вообще отпустила парня в такой поздний час.
Но в тот момент она почти обрадовалась, когда за Увисом захлопнулась дверь.
Арика лениво сбросила с себя одежду, постелила постель и залезла под одеяло. Свернувшись калачиком, она смотрела в окно, где сгущался вечер, дождливый и хмурый майский вечер. Сладкая истома с головы до ног объяла тело.