Страница 52 из 85
С этой гипотезой хорошо согласуются также данные о черепах из трех местонахождений в районе Чифэна на юго-востоке Внутренней Монголии. Эти черепа датируются V–II вв. до н. э. Краниологическая серия из Хуншаньхоу была описана японскими археологами Мияке, ЁСИМИ и Намба [Miyake, Yoshimi, Namba]. Данные о черепах из Сяцзядяня и Нанынаньгэня были опубликованы недавно в журнале «Каогу сюэбао» [Чифэн…, 157–168]. Японские исследователи указывают на близость краниологической серии из чифэнских каменных ящиков (дольменов) и из захоронений в Ганьсу, вошедших в позднюю, «энеолитическую» группу Д. Блэка [Miyake, Yoshimi, Namba, 1—24]. Действительно, черепа из чифэнских дольменов по всем основным расодиагностическим признакам оказываются очень сходными с черепами древних и современных насельников бассейна Хуанхэ и должны быть, подобно последним, отнесены к северокитайскому типу восточноазиатской расы, составляющей северную ветвь тихоокеанских монголоидов (см. табл. 26). Для рассматриваемой краниологической серии характерны средние размеры горизонтальных диаметров мозговой коробки (при значительной ее высоте), мезодолихокрания, очень узкий лоб, умеренно высокое довольно узкое лицо, тенденция к общему и альвеолярному прогнатизму, сравнительно низкие глазницы, относительно широкий нос. Судя по фотографиям, приложенным к работе Мияке, Ёсими и Намба, черепа из Чифэна обладают сильно выступающими вперед и в стороны скуловыми дугами, низким и плоским переносьем, прямым или слабонаклонным лбом, мало- или среднеразвитым надбровьем. Прямых данных об этнической принадлежности популяции, оставившей эти памятники, у нас нет, но можно предполагать, что это были древние китайцы, жившие в самом северном царстве эпохи Чжаньго — Янь.
По многим важным расодиагностическим признакам со скелетами из Ганьсу и Хэнани эпохи энеолита и ранней бронзы сходны древние костяки из Унги в Северной Корее (недалеко от границы СССР, близ Посьета), описанные Имамура [Imamura,
447—469]. Костяки эти относят обычно к неолиту, так как вместе с ними не найдено металлических вещей, хотя датируются они II тысячелетием до н. э., т. е. периодами Инь и началом Чжоу. Всего около Унги было вскрыто 5 погребений: 4 мужских и 1 женское. Продольный диаметр корейских черепов несколько меньше, чем северокитайских, поперечный диаметр, напротив, больше. По черепному указателю два черепа из Унги принадлежат к брахикранам (86–87), остальные к мезодолихокранам (74–77). Вертикальная ось в группах Д. Блэка и Имамура почти одинаково велика, высотно-продольный и высотно-поперечный указатели — высокие. Наименьшая ширина лба у древних насельников Северной Кореи превосходила, по-видимому, тот же показатель, что у их северокитайских современников. Общая массивность черепов из Унги сравнительно небольшая, надбровье развито средне или даже слабо, лоб прямой или слабо наклонный. Лицо высокое, очень плоское (верхний угол горизонтального профиля — 147–158°). Скуловые дуги полностью сохранились только на двух черепах: в одном случае скуловая ширина очень велика (148 мм), в другом — немного выше среднего (137 мм). Глазницы у описываемых черепов округло-прямоугольных очертаний, носовые кости слабо выступающие, переносье низкое, по указателю нос узкий или среднеширокий. Предносовые ямки сильно развиты, общий прогнатизм отсутствовал, альвеолярный был выражен слабо.
Резкая неоднородность древнекорейских черепов по форме мозговой коробки являлась, возможно, следствием того, что процесс брахикефализации тогда еще только начинался, и в одной популяции наряду с индивидами короткоголового корейско-маньчжурского типа восточных монголоидов были представлены формы мезодолихокефального северокитайского компонента, широко распространенного в то время в бассейне Хуанхэ.
Локальные географические различия в пропорциях мозговой коробки восточных монголоидов намечались, таким образом, уже во II тысячелетии до н. э.: на западе (Ганьсу, Хэнань) складывались более длинноголовые формы (протокитайцы), на востоке (Маньчжурия, Корея) — более короткоголовые (предки тунгуо-маньчжуров и корейцев). В этой связи интересно отметить, что корейский язык, по мнению некоторых специалистов, обнаруживает известное сходство с алтайскими языками и, может быть, имеет с ними общее происхождение. Во всяком случае, очень похоже, что расовый состав корейцев, маньчжуров и других народов Маньчжурии (хэчжэ, сибо, солонов, дауров) сложился в процессе взаимодействия восточном онголоидных популяций, близких к северным китайцам, но более брахикранных с различными группами континентальных (северных) монголоидов, к которым с глубокой древности принадлежали палеоазиатские, тунгусские и монгольские этносы Дальнего Востока, Восточной Сибири и Центральной Азии [Чебоксаров, 1947а, 50–56; его же, 1960, I–II; его же, 1965, 76–89; его же, 1965, а или б, 37–59; Cheboxarov, 1966, 1—15; его же, 1970, 1—18; Tcheboksarov, 1973, 1 — 18].
Неизвестно, к сожалению, где проходила в пределах современного Китая и соседних стран древнейшая граница между ареалами расселения монголоидных и европеоидных популяций. Если на северной периферии ареала распространения тихоокеанских монголоидов они взаимодействовали главным образом с континентальными вариантами той же большой группы рас, то на западных границах этого ареала, по крайней мере с неолита и бронзового века, должна была происходить межрасовая метисация между монголоидами и различными европеоидными популяциями, жившими в то время на юге Сибири и Средней Азии.
В Южной Сибири в бронзовом и раннежелезном веках (III–I тысячелетия до н. э.) большинство населения принадлежало к различным европеоидным расам, которым в более ранние эпохи (неолит, а может быть, и верхний палеолит) предшествовали монголоиды континентальной ветви [Дебец, 1948, 61–83; Левин, 1958, 155–177; Алексеев В. П., 1968, 135–164]. Европеоидность носителей афанасьевской, андроновской и тагарской культур ни у кого из советских антропологов не вызывала никаких сомнений. Однако по вопросу о расовой принадлежности популяций, оставивших памятники карасукской культуры (II–I тысячелетия до н. э.), долгие годы велась оживленная дискуссия. Г. Ф. Дебец в работе 1932 г. высказал мысль о широком распространении среди карасукцев дальневосточных узколицых монголоидов, близких к антропологическим типам северных китайцев [Дебец, 193.2, 26–48]. Позднее тот же исследователь писал: «В карасукскую эпоху в Минусинский край проникает некоторое количество переселенцев с юго-востока, относящихся к дальневосточной расе азиатского ствола. Однако эти новые переселенцы отнюдь не были единственным типом населения Минусинского края в карасукскую эпоху и могут быть констатированы только как примесь. У отдельных черепов наблюдаются то разрозненные черты, то даже комбинации признаков, сближающие их с афанасьевскими, а может быть, и с андроновскими. Черепов, полностью совмещающих в себе все признаки узколицего монголоидного типа, пока не найдено» [Дебец, 1948, 82].
Построения Г. Ф. Дебеца встретили поддержку С. В. Киселева, который в своей книге «Древняя история Южной Сибири» дал полную и содержательную аргументацию по проблеме аналогий между памятниками карасука и синхронными памятниками иньского Китая [Киселев, 106–183]. Позднее В. П. Алексеев, использовав при исследовании краниологической карасукской серии методы количественной оценки уплощенности лица, показал, что вьгвод Г. Ф. Дебеца о наличии в составе карасукцев восточных монголоидов несостоятелен, так как черепа этой сер ид отличаются выраженными европеоидными особенностями (см, табл. 26) и напоминают представителей брахикранной памироферганской расы: «Наличие демонстративных археологических параллелей карасукским памятникам в одновременных памятниках Северного Китая и Монголии должно рассматриваться в свете палеоантропологических данных как результат культурного взаимодействия, а не миграции населения с юго-востока в Минусинскую котловину» [Алексеев В. II., 1968, 159]. Очевидно, в эпохи Инь, Восточного Чжоу, Чуньцю и Чжаньго, т. е. до III в. до н. э., восточные монголоиды почти не распространялись за пределы расселения протокитайцев.