Страница 39 из 85
Распространение яншаосцев все дальше на восток приводит к их проникновению на территорию современной провинции Хэнань. Обобщение суммы археологических данных по этому району позволяет сделать еще одно существенное предположение: распространение крашеной керамики в Хэнани связано не только с движением яншаосцев из Шэньси — оно имеет более сложную историю. В Центральной Хэнани столкнулись, по-видимому, два потока населения, один из которых двигался с юга (южная часть Хэнани, север Хубэя). Облик стоянок, объединяемых сейчас в варианте циньванчжай, настолько отличен от того комплекса культурных традиций, который характеризует вариант мяодигоу, что крайне трудно предположить какие-либо генетические взаимосвязи между ними. Различия прослеживаются не только в керамике (здесь своеобразны как формы сосудов, так и типы орнамента), но и в погребальном обряде (ориентировка захоронений) и в строительных традициях. Жилище, раскопанное в Дахэцуне (Чжэнчжоу), принципиально отличается от почти синхронных ему жилищ в Мяодигоу (уезд Шэньсянь, Хэнань) и в то же время находит прямые параллели в ряде стоянок на территории Хэнани, охватывающих значительный хронологический период — вплоть до эпохи культуры цюйцзялин.
В начале III тысячелетия до н. э. расширение ареала распространения позднего варианта культуры яншао приводит к появлению неолитического населения в верхнем течении Хуанхэ. Здесь складывается культура, истоками своими восходящая к мяодигоу, но приобретшая черты значительного своеобразия — мацзяяо.
Можно предполагать, что насельники баньпо говорили на языке, относящемся к сино-тибетской семье языков. На языках той же семьи должны были говорить и создатели культуры мацзяяо. Однако длительное разделение этих сино-тибетских племен на две ветви, одна из которых заселила современную провинцию Ганьсу и часть Цинхая, а вторая продвинулась далеко на запад, должно было привести к их обособлению. Западная ветвь оказалась в ином этническом окружении, нежели восточная: стоянки культуры мацзяяо обнаруживают признаки контактов их населения с племенами более северной зоны степей (на это указывают, в частности, находки микролитов, столь характерных для территорий к северу от Китайской стены, в культурных слоях мачан и баньшань). Эти контакты сопровождались процессами этнического смешения, что приводит к сдвигам в антропологическом типе насельников культуры мац-зяяо, постепенно утрачивающего характерные для яншаосцев специфически «южные» черты — тенденцию к широконосости, альвеолярный прогнатизм и т. д.
Так к началу II тысячелетия до н. э. в бассейне Хуанхэ складываются три региона поздненеолитических культур, создатели которых в той или иной степени отличались друг от друга в этническом отношении: в верхнем течении Хуанхэ — культура цицзя, в среднем ее течении — «хэнаньский луншань», в нижнем— «классический луншань». Первая из них была создана предками тибето-бирманских племен, которых древнекитайские историки называют «жунами»; последняя — «восточными и», говорившими, по всей видимости, на каком-то аустронезийском языке; что же касается «хэнаньского луншаня», то его насельники должны рассматриваться как предки протокитайской этнической общности, сложившейся в этом регионе в конце II тысячелетия до н. э.
Глава 3. Формирование этнической общности древних китайцев
Ся, Шан, Чжоу на среднекитайской равнине
II–I тысячелетия до н. э. — одна из важнейших переломных эпох в истории Китая. Это было время разложения родового строя, возникновения социального неравенства, классов и государства. Именно в эту эпоху на территории Северного Китая возникают сменяющие друг друга раннегосударственные общности Ся (35), Шан (36), или Инь (37), и Чжоу (38), объединяемые в традиционной историографии под названием «трех династий». Интенсивные этногенетические процессы, происходившие в недрах древнекитайского общества одновременно с трансформацией социально-экономических отношений, и привели в середине I тысячелетия до н. э. к возникновению этнической общности древних китайцев.
От мифа к истории
Свои «Исторические записки», задуманные как изложение истории Китая с древнейших времен, Сыма Цянь начинает главой об эпохе «пяти императоров». Сам историк придавал большое значение этой части своего труда. «Я как тенетами весь мир Китая обнял со всеми старинными сказаниями, — писал он, — подверг сужденью, набросал историю всех дел, связал с началами концы, вникая в суть вещей и дел, которые то завершались, то разрушались, то процветали, то упадали, и в верх веков считал до Сюань Юаня, и вниз дошел до нынешнего года… И у меня желанье есть: на этом протяженье исследовать все то, что среди неба и земли, проникнуть в сущность перемен, имевших место как сейчас, так и в дни древности далекой» (перевод акад. В. М. Алексеева) [Китайская классическая проза, 1958, 95–96]; [оригинал см.: Такигава Камэтаро, 1955, т. 9, 2735].
Начиная свое изложение со времен «пяти императоров», Сыма Цянь тем не менее в известном смысле противопоставляет этот период «трем династиям». Историк прямо указывает на то, что использованные им письменные источники содержат во многом противоречивые сведения об эпохе «пяти императоров». Так, «Шаншу» описывает события начиная со времени Яо, тогда как в других сочинениях содержатся данные о его предшественниках. Поэтому Сыма Цянь использовал также и устную традицию. «На западе я доезжал до Кундуна, на севере пересекал Чжолу, на востоке доходил до моря, на юге плавал по рекам Цзян и Хуай. Я посещал места, где старики рассказывали о Хуанди, Яо и Шуне» [там же, т. 1, 140].
Впрочем, сведения о «трех династиях», которыми располагал Сыма Цянь, освещали этот период также неравномерно. Достаточно сказать, что в своих «Хронологических таблицах» Сыма Цянь приводит лишь последовательность правления отдельных ванов и династий Ся, Инь и начала Чжоу, а с 841 г. до н. э. дает хронологию по годам [там же, т. 3, 900—1049].
Так или иначе, в позднейшей китайской историографии изложение истории начиная с «пяти императоров» стало традицией, неизбежным следствием чего было перенесение на этот период той системы социально-политических понятий, которая сформировалась в древнем Китае много позднее.
В конце XIX в. этот порок традиционной историографии стал уже вполне очевидным. «Что цивилизация китайская началами своими восходит к глубокой древности и вырабатывалась постепенно — это неоспоримая действительность, — писал в 1892 г. русский синолог С. М. Георгиевский, — что насадителями культуры и цивилизаторами китайцев являлись императоры Фу-си, Шэнь-нун, Хуанди, Ди-ку, Яо и Шунь — это не более как мифы, — сложившиеся в народе на основе его мифических воззрений» [Георгиевский, 1885, 117].
Аналогичные взгляды высказывались и до С. М. Георгиевского. Один из самых выдающихся китайских историков начала XIX в., Цуй Дун-би, резко критиковал тех, кто «подходит к трем династиям с меркой событий в период Тан и Сун, а к древнейшим эпохам — с меркой трех династий» [Яо Шао-хуа, 80]. Цуй Дун-би следует считать родоначальником того направления в китайской историографии, которое получило значительное развитие в конце XIX — начале XX в. как китайский вариант «гиперкритицизма», свойственного многим исследователям античности на Западе.