Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 23

— Я полагаю, что вы могли бы воспользоваться представившейся в данном случае возможностью, — сказала Кристина, раздраженная и в то же время развеселившаяся. У этого молодого человека невероятное самомнение. И как он возбужден. Было вполне очевидно, что Ангус вполне оправился от переживаний предшествующих дней.

— Мне очень хотелось бы узнать, мисс Грэхем, не согласитесь ли вы пройти со мной в старинный кабинет математики и рассказать мне по возможности точно о том, что вы видели… Я понимаю, это было бы чрезвычайной любезностью с вашей стороны, — и он бросил на нее озабоченный взгляд, — но это мне очень помогло бы в моем расследовании.

Первым побуждением Кристины было сказать нет. С того ужасного дня она избегала заходить в старинный кабинет математики. И снова идти в школу и вспоминать все в деталях! То, что просил мальчик, было нелепо.

Она уже собиралась отказать ему в резкой форме, когда внутренний голос сказал ей: «Ты — трусиха». И, конечно, это так и было. Ей все равно когда-нибудь пришлось бы зайти в старинный кабинет математики. И лучше сделать это теперь и покончить с этим идиотским страхом, чем под любым предлогом обходить его стороной.

— Хорошо, — сказала она покорно и вышла из машины. — Нам лучше немного подождать, пока все не уйдут из школы.

— И не были бы вы так любезны войти в этот кабинет математики тем же путем, как и в тот вечер? — спросил Ангус.

— В этом случае нам лучше подняться по боковой лестнице, — заметила Кристина.

Они обогнули здание, все было спокойно; поднялись по лестнице и пошли по коридору мимо обеих учительских. К несчастью, когда они проходили мимо женской учительской, вышла Энн Смит. Она подняла брони, и в ее глазах промелькнул огонек, показывающий, что она отлично все понимает, но ничего не сказала.

Около старинного кабинета математики Кристина остановилась в нерешительности. Затем она резко распахнула дверь и вошла.

И с ее губ едва не сорвался крик, когда сидевший за длинным учительским столом человек, плохо видный в полумраке, встал.

Но это был всего-навсего Дэвид. Он подошел к ней и сказал:

— Извините, если я вас напугал. Я как раз собирался пойти в учительскую, чтобы посмотреть, нет ли вас там, и из любопытства присел тут на минутку.

Он увидел Ангуса и сказал:

— Здравствуй, что ты здесь делаешь?

Избегая смотреть ему в глаза и тщательно стараясь, чтобы ее голос звучал как обычно, поскольку ни за что на свете она не позволила бы Ангусу понять, что она не относится всерьез к тому, чем он занимается, Кристина объяснила, а затем спросила:

— Что вы хотели узнать, Ангус?

— Не будете ли вы так любезны сделать то, что вы сделали тогда, мисс Грэхем?

Итак, она пересекла комнату, взглянула на стол, зажгла свет, взглянула опять и понадеялась, что они не заметили, что она немного дрожит.

— Большое спасибо, — сказал Ангус. Ей бросилось в глаза, что он делает записи в блокноте. — А в комнате все было так же, как сейчас?

Она огляделась.

— Я не особенно рассматривала комнату. Но шкаф, вон там, позади стола, был открыт. Стул был немного ближе к краю стола, и тело мистера Уолша было немного наклонено вперед, а циркуль… — она запнулась.

— Фрейзер, — сказал Дэвид, — я думаю, мисс Грэхем тяжело об этом говорить…

— Я полагаю, что это все, что мне надо было узнать, — сказал Ангус. — Мистер Туэчер уже рассказал мне кое-что. Большое вам спасибо, мисс Грэхем. — И очень довольный, он вышел.

— Вам не следовало это делать, Крис, — сказал Дэвид. — Это вас расстроило.

— Немного, — сказала Кристина. — Но он так серьезно к этому отнесся, да и в любом случае я чувствовала бы себя трусихой, не пойди я сюда. Но давайте теперь уйдем.

— Не могли бы вы подождать, Крис, еще только минуту. Вы сказали, что шкаф был открыт?

— Да. Ну и что?

— Ничего. Только зачем открывать шкаф, если…

Он пересек помост и открыл дверь стенного шкафа, слева от классной доски. Кристина прошла следом за ним, и вместе они заглянули внутрь.

Очевидно, что его использовали только изредка, ибо две верхние полки были пусты, а на остальных лежали неаккуратные стопки потрепанных листов с машинописным текстом и связки вырезок из газет.

— Здесь мало что есть, — заметила Кристина.

— Что? — спросил Дэвид. — О, здесь нет ничего важного. Но меня интересует не его содержимое, а дверь. Взгляните на нее.

Кристина посмотрела. Задняя сторона двери была покрыта инициалами и датами, некоторые были вырезаны, некоторые глубоко нацарапаны толстым черным карандашом. Кое-где имя было указано полностью. Она взглянула на Дэвида, он с самодовольной улыбкой провел пальцами по тщательно вырезанным «Д. Р.» и сказал:

— Это мои инициалы. Мне потребовался месяц, чтобы их сделать.

— Очень мило, — голос Кристины прозвучал чуть ли не язвительно. Так как он продолжал нежно смотреть на свои инициалы, то она спросила: — Кроме того, чтобы получить эстетическое наслаждение, вы имели в виду еще что-нибудь, когда открывали шкаф?

— Я объясню. В течение многих лет, самая ранняя дата относится к 1858 году, считалось как нечто особенно важное, поставить свое имя на задней стороне дверцы шкафа в старинном кабинете математики. Надпись необходимо было сделать во время урока, когда в классе находился преподаватель, и для этого надо было учиться в четвертом, пятом или шестом классе. Вырезать свои инициалы, подобно мне, было крупным успехом.

— Я понимаю. Как мило с вашей стороны, что вы мне показали! И теперь мы можем закрыть дверцу шкафа и уйти.

— Пока нет. Я еще не закончил объяснение. Когда им и Фрейзер вошли, я как раз раздумывал, почему Джозеф Уолш находился здесь, это, в конце концов, не его кабинет. Но предположим, что он пришел сюда, чтобы встретиться с кем-то, кто находился в школе и кому потребовалось довольно уединенное место для беседы, и именно, старинный кабинет математики. Совершенно очевидно, что это — подходящее место для встречи. Его знают все.

— Да, я могу с этим согласиться.

— Теперь, когда вы сказали, что дверь шкафа была открыта, это заставляет меня еще сильнее хотеть узнать, не учился ли когда-либо этот неизвестный в академии Финдлейтера. Предположим, что он пришел раньше Джозефа Уолша и имел в запасе несколько минут, что может быть более естественным, чем открыть дверцу и посмотреть на свои инициалы…

Теперь он говорил горячо, и Кристина тоже заволновалась.

— Продолжайте.

— Да, если он — бывший ученик, то это может объяснить еще кое-что. Знаете, что привело полицию в недоумение? Каким образом убийца проник в здание и как из него вышел незамеченным, предполагая, что им являюсь не я, или Туэчер, или Дуглас Баррон, или вы.

— Ах!

— Имеется путь, по которому можно войти в школу и выйти из нее, о котором никто не подумал. Я и сам вспомнил о нем только несколько минут назад. Я сомневаюсь, представляет ли себе даже Туэчер, что… Вы торопитесь домой?

— Да. А почему вы меня спрашиваете?

— Потому, что если нет, то мы могли бы пойти обследовать этот путь. И я покажу вам самые сокровенные секреты академии Финдлейтера. Что вы на это скажете?

— Хорошо, — сказала Кристина. — Когда мы начнем?

— Теперь, — заявил Дэвид, — так как я пришел сегодня в школу пешком, мы должны будем взять ваш автомобиль.

— Мой автомобиль?

— О, да. Самые сокровенные секреты академии Финдлейтера расположены дальше, чем вы думаете. Кстати, у вас в машине есть фонарь?

— Да.

— Хорошо. Итак, пошли.

Дэвид выключил свет. Густые сумерки заполнили старинный кабинет математики, и Кристина была рада его покинуть.

Как только они сели в машину, он сказал:

— Я покажу дорогу. Из школьных ворот поворачивайте налево и поезжайте по Стрейтгейт, а затем еще раз налево. Я покажу вам где.

В глубокой темноте вдоль Стрейтгейт розовым светом светились натриевые лампы. В магазинах изделия из шерсти и ботинки были ярко украшены веселой рождественской атрибутикой, и даже самые небольшие лавочки сверкали рождественскими украшениями. В каждой витрине стоял ярко освещенный, необычайно румяный и веселый Санта-Клаус, а из ботинок и комнатных туфель, котелков и сковородок, грелок и шерстяных перчаток торчали веточки искусственного остролиста. «Посылайте почтовые отправления заранее» — гласило объявление Главного почтамта Данроза. Все эти мелочи, такие обычные и реальные, позволили Кристине отчетливо осознать всю неестественность своего положения: она здесь, вместе с молодым человеком, о существовании которого она даже и понятия не имела две недели тому назад, пытается проследить путь убийцы. Впервые Кристина ясно поняла, какое поразительное изменение произошло. Школа стала другой. Другой стала и она, и жизнь. Это напоминает что-то фантастическое. И избавятся ли они когда-нибудь от этого ощущения?