Авалон

Я долго смотрел на картину, на улыбающееся детское лицо ангела, прежде чем дать кораблю единственный приказ — стереть нас из пространства и времени.

Нашему королевству остается начать все заново, с чистого листа. Новый шанс, новая жизнь.

Прежнюю мы стерли. Лорелей, и я. Остается только последний штрих.

Я долго смотрел на Артамис, а потом убрал руку с кнопки, так ее и не нажав. С чистого листа? В этом мире не бывает совершенно чистых листов, не так давно я сам это доказал.

И значит, имело не так уж много значения, насколько они не чисты. Но все-таки, новый шанс у нас был. Начать все с иного начала, с иной строки, с иного имени… с будто бы чистого листа… С новых звезд.

Ангел Артамис уносила меня к звездам.

04.11.2001

СВИНЦОВЫЙ ФОКСТРОТ

Стена. Она выступила из-за ветвей деревьев в пустынной утренней подворотне постепенно, подспудно, вдруг полностью обрисовавшись в то, чем была с самого начала.

«Ты попался,» — неожиданно резким ударом всплыла в моем мозгу четкая мысль, заставшая меня врасплох.

С чего бы?.. Нет, я уже знал, «с чего», но не мог понять — почему это вызвало у меня такую реакцию. Я озадаченно пригляделся к этой стене — торцу обычного четырехэтажного кирпичного здания — неприятно слепой, однородной, сплошь выкрашенной в холодный, болезненный бледно-голубой цвет. Или просто в цвет бледный? В ней не было ни одного окна. «Ни одного выхода», поправил внутренний голос. Просто глухая, непристойно голая, бледная и унылая субстанция, неотвратимая, как сама смерть.

Не замедляя шага, я недоуменно моргнул и слегка тряхнул головой, прогоняя наваждение. Да что это со мной? Обычная стена дешевого дома, в котором есть и выходы, и окна, пусть с других сторон.

Хотя, нет, в глубине души я знал, что те стены, с дверьми и окнами не имеют к этой никакого отношения. Они находятся совсем в другом мире.

И все-таки, все равно совершенно необязательно влетать в нее с разбега, чтобы вышибить себе мозги. Все, что нужно, это просто наплевать на нее, обойти, пройти мимо.

Но что за странное ощущение? Будто возвращающее в детство, в тот старательно забытый момент, когда впервые как следует осознаешь, что когда-нибудь не кому-нибудь, а именно тебе придется однажды отбросить копыта? Или во время еще более раннее, сдобренное первобытным страхом остаться навеки в становящейся тесной утробе. А может, моя душа окунулась еще глубже, в ту непонятную вечность, что предшествовала моему появлению даже в этой утробе. Если эта вечность была того же самого сорта, что и та, что приходит после смерти. Кажется, именно на это она и походила.

Хотя, сильно сомневаюсь, что мертвые могут как-то оценивать свое состояние, так же, как еще не рожденные.

Я прошел мимо, но гнусное ощущение осталось, так, будто эта стена будет передо мной всегда, куда бы я ни пошел.

Странно, я должен был видеть ее много раз, проходя этой дорогой, а обратил внимание только теперь. Или ее не так давно покрасили? Вот так номер.

Я миновал еще один двор, увидел знакомую вывеску, толкнул дверь с табличкой «закрыто», и спустился в темное полуподвальное помещение, прокуренное с ночи настолько, будто его посетители задались целью выкурить самих себя из собственной шкуры. Неудивительно, что к утру они все разбежались. В ядовитом дыму пьяно покачивались висящие на проводах электрические лампочки.

— Привет, Брэйди, — дружелюбно пропыхтел бармен Вилли, выныривая откуда-то из-под стойки. — Тебе как обычно?

— Ага… — выдавил я.

Движением фокусника мой приятель подхватил с подноса стеклянную кружку, и неторопливо нацедил пинту горького. Благодарно кивнув, я тут же отхлебнул треть кружки. Немного полегчало.

— Крейг еще не появлялся? — спросил я.

— Пока еще нет. Ты всегда приходишь первым, — рассудительно заметил Вилли.

Я снова кивнул и с легкой улыбкой выложил на стойку зеленую дискету. При взгляде на нее Вилли как будто заколотило.

— Это продолжение?

— Последние главы.

— Книги, которая никогда не будет издана, — с горечью сказал Вилли. — Не понимаю, почему ты не хочешь заняться этим всерьез.

Я пожал плечами.

— А стоит ли оно того? Мне нравится писать, а не заниматься сбагриванием своей писанины за большие деньги, тем более, за маленькие. И мне не нравится, когда меня редактируют.

— Но ты же отлично пишешь, — упрямо сказал Вилли.

— Это всего лишь развлечение. Мне никогда не убедить себя самого в том, что это серьезно. Так зачем же убеждать других? Все равно, это будет нечестно. Да и заниматься только этой ерундой — честное слово, кажется мне чем-то вроде паразитизма. В этой вещи нет насущной необходимости, она ничего не открывает, никого не сделает лучше и счастливее — этого не делает ни одна книга. Либо это есть в человеке, либо нет, а обратное — лишь досужие вымыслы и вранье, оправдывающее существование этого паразитизма. Впрочем, когда делать нечего, почему бы и нет.

— У тебя странное отношение к себе самому, — обиженно сказал Вилли, бережно пряча дискету в карман.

— Просто честное. Разве это такая уж странность? Но, надеюсь, твои внуки действительно получат от этого какое-то удовольствие, — улыбнулся я.

Вилли с готовностью закивал.

Звякнул дверной колокольчик. На пороге появился Крейг. Я лениво помахал ему рукой. Вилли подхватил с подноса еще одну кружку, и принялся аккуратно наполнять ее.

Крейг задумчиво посмотрел в пустующий зал и решил, что нет пока смысла занимать столик.

— Что новенького? — спросил он, когда Вилли отошел, поставив перед ним наполненную кружку с шапкой пены, неловко устраиваясь на табурете, не слишком подходящем его огромному росту. Это напоминало попытку сенбернара разместиться на жердочке в курятнике.

— Отсутствие вестей — добрые вести, — сказал я. — Кажется, нам пока удается оставаться почти незамеченными.

— Почти, — угрюмо буркнул Крейг. — Никаких вестей от Керри уже год.

— С кем угодно может произойти несчастный случай о котором никто ничего не узнает. Хотя, конечно, вряд ли, — заключил я.

— Но вполне вероятно, что раз нам пока никто не помешал, это может и не иметь последствий.

Я посмотрел на Крейга с раздражением. Само собой разумеется. А я, собственно, о чем толкую? Крейг — надежный парень, но иногда бывает страшным занудой. Наверное, поэтому и надежен. У всякой медали есть две стороны. К чему, например, приводит отсутствие свободы и будущего? К тому, что нас пока еще не уничтожили, только возвратили на пару веков нашей истории назад, чтобы гарантировать то, что мы не сумеем составить конкуренции никому из правящих народов Галактики. Уничтожать нас подчистую, для их высокоразвитой цивилизации, показалось им неэтичным, а вот с тем, чтобы законопатить нас безвылазно на нашем голубом шарике, никаких моральных проблем не было.

Пока мы не высовываем носа и ведем себя примерно, они не обращают на нас внимания. Вот только, введен полный запрет на развитие науки, если кто-то сделает или раскопает хоть мало-мальски интересное открытие, он будет уничтожен, вместе со всеми результатами своего труда. Когда-то казалось просто странным, почему наши корабли не могут долететь ни до одной приличной планеты. С тех пор нам все объяснили. Их просто уничтожали, надеясь, что мы сами потеряем интерес к этим безуспешным попыткам. Ну, а раз не потеряли, пришлось объясниться с нами начистоту и положить предел всем нашим детским шалостям и иллюзиям. Внушение было жестоким. Две трети населения Земли, и в первую очередь все ученые, были истреблены — остальные — для профилактики, и для снятия напряжения проблемы перенаселения. Меньше народа — больше кислорода. Человечеству был нанесен удар, оправляться от которого было прямо противопоказано для здоровья.

Доживайте свой век сами, как хотите, только не высовывайтесь. Вот только, очень трудно не высовываться и оставаться при этом самими собой. Вряд ли это возможно вообще.