Страница 96 из 108
— Мы с батей честные купцы и добрые колесиане, — жарко начал я, сотворив знак колеса. — И в том клянёмся милостью Творца Изначального, над миром обитающего и мир не оставляющего, мольбы наши принимающего и для вечного спасения потребное дарующего.
— Или вы тут считаете, что перевёртыши, сиречь оборотни, есть природная сила, а не дело демонское? — перешёл в наступление господин. — Но будь оно так, Доброе Братство не вылавливало бы оборотней и не жгло бы их. Кому виднее — вам или Братству? А? Вот ты что думаешь? — ткнул он пальцем в того, нетерпеливого. — Дерзнёшь оспорить вероучение, и тем душу загубить?
Мужичок потупился и пробормотал нечто невразумительное.
— Или ты! — указал он на второго, с бородой чуть не до глаз. — Доверяешь в сём вопросе Братству или нет?
— Доверяю, — вздохнул тот. — Нечто можно Братству не довериться?
— А коли так, — продолжил господин, — то сами рассудите: должны ли перевёртыши святых слов и знаков бояться?
— Должны! — сообразил плюгавенький мужичонка с испитым лицом. Я даже задумался: места глухие, откуда берёт-то? Разве что сам гонит…
— Ну так вот, — господин сделал шаг вперёд и толпа отхлынула. — Слушайте меня!
И он начал нараспев читать последование о ниспослании милости Творца. Читал правильно — слегка вытягивая гласную в корне, усиливая напор к середине фразы.
— Ишь ты… — протянул восхищённо плешивый дядька. — Чешет прям как брат Изихругари, покой его душе…
— И ты, сынок, покажи людям, что святые словеса нимало тебе не вредят, — велел господин.
Ну, я и показал. Четверть часа не останавливался — и утренние прошения изложил, и последование к ночных страхов преодолению, и слово призывное на рытьё колодца, и даже последнее братское напутствие тем, коих Творец в Небесный Сад берёт.
— Ну прямо как добрый брат, — восхитился всё тот же лысый. — И откуда в купецком-то сынишке такие познания?
— Брат мой родной, Зиагари, уже двадцать лет как Доброму Братству служит, и до синей рясы дослужился, — охотно пояснил господин. — И Гилар у него в братском общежительстве чуть ли не всю прошлую зиму провёл. Там и поднатаскался. Ну так что? Найдётся среди вас тот, кто скажет, будто перевёртыш — не бесовское создание и потому святые словеса ему пасть не жгут? Молчите? Ну вот то-то!
— А всё ж как объяснить-то, — настойчиво заговорил костистый дед. — Как объяснить, что вы с перевёртышем в одно время и в одном месте оказались?
— И со временем не так, и с местом, — возразил господин. — Лес — он ведь большой. Вот скажи, где та опушка, куда мальчики за хворостом пошли?
Одна из баб молча показала рукой.
— Ну вот! — оживился аптекарь. — К востоку от деревни. А мы с юга шли, и потому никак не могли видеть, что там на опушке той творилось. А чтобы совсем уж твои недоумения, почтенный старец, разрешить, давай-ка спросим уцелевшего мальчика, вроде Хайгари его звать? Спросим, похож ли я на того дядьку. И похож ли сынок мой. Ну? Что стоите-то?
— В лихорадке он мечется, — глухо сообщила его мать. — Что ему сказать, не слышит, а с кем не видно разговаривает…
— А всё-таки давайте посмотрим его, — предложил господин. — Отец мой был лекарем, и с детства насмотрелся я, как он хворых лечил. Судьба иначе повернула, не пошёл по отцовским стопам, торговлишка показалась прибыльней. А всё же кое-что ещё помню. Хуже-то, почтенные, всяко не будет, у вас же тут ни знахаря, ни травницы даже простой…
— Что ж, — кивнул дед-предводитель, — а и в самом деле пойдём. Коли сможешь чем помочь, отблагодарим по скудным прибыткам нашим.
И мы пошли вместе с обществом, которое, похоже, раздумало брать нас в колья. Или, вернее сказать, отложило сию забаву до полного выяснения.
Идти всего-ничего оказалось — три дома. Но толпа с каждым нашим шагом прибывала, и когда мы оказались нужными перед воротами, за нашими спинами собралась вся деревня. И это в жароцвет, первый летний месяц! Вместо того, чтобы в поле корячиться… хотя их можно понять: если оборотень шалит, то лучше уж никуда из деревни не высовываться.
Тётка Асигунайи, расстроенная тем, что общество усомнилось в нашей причастности к перевёртышам, молча отворила ворота, впустила нас в дом. Ну, понятное дело, не всей деревней туда ломанулись, а только мы с господином да главный дед, коего, как выяснилось, Буарагилем звать, и он тут староста.
Хайгари лежал на застеленной каким-то тряпьём лавке, лицо его было красным, волосы растрепались, а пальцы рук, приметил я, всё время двигались. То сжимались, то разжимались. Будто он то ли ягоды собирал, то ли душил кого.
Господин Алаглани сел рядом с ним на корточки, положил руку на лоб. Взял запястье, пощупал пульс. Приподнял веко, хмыкнул. Потом нажал двумя пальцами куда-то под подбородком, и мальчишка открыл рот. Господин внимательно изучил цвет и шершавость его языка, затем слушал дыхание.
— Ну вот что, — сообщил он наконец. — Не настоящая это лихорадка, а просто малец натерпелся страху. Это скоро у него пройдёт, но сейчас надо уксусом его растереть. И пить отвар из стеблей заигрань-травы. Её тут, я видел, немало у вас растёт. Как она выглядит, знаешь? — спросил он деда Буарагиля. Тот молча кивнул. — Ну вот, пошли кого-нибудь собрать, и пусть листья оборвут, нужны только стебли. Промыть, колодезной водой залить, вскипятить и до заката пусть настаивается. И ещё, если есть тут у вас дубы, то заварить ему так же дубовый лист, но пить помалу, половину вот такой чашки в день, — показал он. — Ну а сейчас я что смогу сделаю, чтобы из бреда его в чувство привести. Пусть его разденут выше пояса.
Мамаша Асигунайи суетливо стянула с сына рубашонку, и господин Алаглани начал осторожными и медленными движениями массировать пацану спину. Казалось, он выдавливал на этой худой загорелой спине какие-то знаки. Затем долго растирал ему виски, а я гадал, осталось ли у господина хоть немножко чародейской силы, и если да — потратит ли он её сейчас без остатка. Да, братья, как вы могли во мне усомниться? Конечно, прочёл! Всё прошение о здравии телесном и душевном, причём по длинной форме. Пока наш лекарь-аптекарь массировал, я мысленно читал. И помогло! Потому что где-то так через полчаса мальчишка дёрнулся, завращал глазами, прошептал: «мама» и разревелся. А как отревел, сознание у него ясным стало, больше никого не душил в грёзах бредовых.
— Ну-ка, малой, — заговорил дед Буарагиль, присев на корточки и обхватив его за плечи, — вспомни-ка ещё разок, что вчера вечером вышло. Глянь-ка вот на этого человека и скажи, похож ли на того, коего вы с братом встретили.
Хайгари взглянул на господина без особого интереса.
— Не-а, — заявил он, — нисколечки не схож. Этот же старый и усатый, а тот молодой был, ну вот как наш дядька Мигусай, и волосы у этого короче, да и повыше тот был.
Ну и славно! Обо мне и речь не зашла. Если уж господин на того загадочного типа не похож, то я тем более.
— Ну вот видишь, — укоризненно заметил господин старику Буарагилю. — Плохо быть слишком подозрительным.
— Но ведь кто-то ж им и вправду встретился, — возразил староста. — Или, полагаешь, наврал пацан про высокого дядьку?
— Сейчас и выясним, — сказал господин. Потом, усадив Хайгари на лавку, медленно и внятно заговорил: — Послушай меня, Хайгари. Ты ведь брата своего, Михариля, любишь? Найти его хочешь? Ну вот то-то. А потому рассказывай заново, что с вами приключилось, да подробнее. А я, что не пойму, стану спрашивать. Ладно? Тогда начнём.
Господина многое интересовало, о чём селяне и не думали спрашивать пацана. И насколько темно было в лесу, проникали ли солнечные лучи сквозь древесные кроны, и какого цвета глаза были у дядьки, и не почуял ли Хайгари какого-то запаха знакомого или, напротив, незнакомого, и даже какие пряники он обещал детишкам. Какого цвета была шерсть у зверя, какой формы клыки, сколько было когтей на каждой лапе… Выспросил всё до мельчайшей мелочи. Потом, подумав, сказал деду:
— Пацан ваш не врёт, не сочиняет. Именно это видел он и слышал. Похоже, действительно у вас тут оборотень объявился. И оборотень матёрый, ибо способен оборчиваться ещё до захода солнца. Слыхал я о таких вещах от одного старенького брата, по соседству с нами жил, Галааналем звать. Тот брат по молодости проходил служение своё в Праведном Надзоре, и потому многое знал о повадках оборотней. В общем, так, дядька Буарагиль, вели, чтобы детишек из деревни вообще не выпускали. Не только по тёмному времени, а вообще. За хворостом пусть мужики ходят, и не меньше как втроём, да с кольями. Вдоль всей деревни надо по земле черту провести, осиновым колом, а после спалить тот кол дотла. А что дальше делать, я подумаю. Посижу, повспоминаю, что там брат Галааналь рассказывал, какие подвиги творил…