Страница 3 из 108
— И что? — спросил я с замиранием, почти не притворяясь. — Наказали?
— Если бы! — скривился Алай. — Господин ему вообще слова не сказал, а только на другой день приехала телега, парой быков запряжённая, а на телеге — трое здоровых таких дядек, по виду вроде не селяне, а приказчики купецкие. Посадили Хосси на телегу, ноги ему верёвкой спутали, чтобы утечь не вздумал, и уехала телега за ворота. Вот. А ещё перед Дамилем был Асараби, его тоже увезли, только вот за что, неведомо. Такой тихий пацан был, зашуганный совсем, слова не проронит. А вот чем-то всё же не угодил.
Задумался я над словами Алая. И ведь не то удивительным было, что господин слуг меняет — такое во всяком богатом доме сплошь и рядом. Но две вещи мне чудными показались. Первая — это насчёт телеги. Ну, не угодил тебе слуга, так отлупи его, другим в назидание, да и вышвырни за ворота, и пусть бредёт куда хочет. Нет — телега какая-то, быки какие-то… Второе диво — это насчёт старших. Почему, как слуге восемнадцать стукнет, так выпроваживает его господин, и даже не выпроваживает, а судьбу ему устраивает — денег даёт, письма рекомендательные? От первого дива веяло жутью какой-то необычной, а от второго — необычной милостью.
Но обо всём этом надлежало потом как следует размыслить, когда пообвыкнусь тут, пооботрусь. Нам спешить некуда, наши жернова, как сами знаете, мелют медленно. Медленно — да верно.
— А что о работе скажешь? — задал я самый главный вопрос. — Тяжело ль приходится?
И вновь на минутку задумался Алай.
— Да как тебе сказать… Тут, конечно, не рудник и даже не мельница, спину не сорвёшь, но и без дела не сидят. Особенно летом да осенью, у господина аптекарский огород ведь большой, всякие целебные травы, и надо их правильно вырастить, правильно собрать, правильно высушить, а потом из них правильно снадобья изготовить. Силы особой тут не надо, а вот внимание да старание… это да.
Тут-то на меня просветление и снизошло. Появилась у меня догадка, почему взрослых слуг у господина нет. Ежели работа ни силы особой, ни ума не требует, то куда разумнее отроков нанять. Платить им не как взрослым, само собой, а то и вовсе не платить, а только кормить да одевать — а работа будет сделана не хуже. Что же до старания… так воспитывается старание. Уж мне ли не знать! И потому задал я следующий по главности вопрос.
— Дерут часто?
— Это нет, — ухмыльнулся Алай. — Только если кто очень уж постарается. Господин битья не жалует. Меня тут за полтора года ни разу не секли. Тут у нас не розги боятся, Гилар. У нас телеги боятся…
— Ага! — кивнул я с пониманием. Что ж, буду и я бояться телеги. Мне телега совершенно не нужна.
И тогда я задал третий главный вопрос. Хотя, может, и первый.
— А платят-то как?
Алай чуток замялся.
— Ну… не сказать чтобы очень много… Первые полгода вообще не платят, только за харчи работаешь. А потом господин начинает платить, по первому году всего ничего, десять медных грошей в месяц, а со второго года больше, и чем дольше служишь, тем больше получаешь. Тангиль вот серебряный огрим в месяц имеет. Да и тех денег мы не видим, их господин на руки не выдаёт, а только запись ведёт, кому сколько должен. Как уходит слуга, так всё сразу и получает. Даже тем, кого на телеге увозят, и то мешочек полагается.
Да, прямо сказать — ниже среднего. Хотя это для взрослого слуги — ниже, а для моих сверстников и так неплохо. Я даже успокоился слегка. Слишком большая плата меня бы насторожила, а вот когда господин за полугрош держится — это дело самое что ни на есть обычное. Куда более странно, что заработанное не выдаётся на руки. А в город сходить, повеселиться, и всё такое? Похоже, не очень-то отсюда выпускают в город. И это само по себе интересно.
Лист 2
Ну вот, подкрепившись, можно и продолжить, ибо сказано: голодное брюхо к отчёту глухо. И вовсе это не дерзость, а изложение самой что ни на есть сути вещей. Да, я понимаю пользу поста, но сказано ведь и так: всему своё время. А если чему-то бывает время, значит, этому же бывает и не время. Ладно, всё, перехожу к делу.
То есть, опять же, к жратве. Потому что пока меня Алай про здешние порядки просвещал, подоспело время обеда, и мы пошли на двор позади дома. Там длинный стол стоял, над ним навес, а вдоль — узкие скамейки. Судя по длине скамеек и размерам стола, господин Алаглани мог бы прокормить и вдвое больше слуг.
Ну, тут-то я всех и увидел. Не знаю, как лучше — сейчас описать внешность каждого, или по ходу дела? Ладно, по ходу так по ходу.
В общем, я увидел всех, все увидели меня, и прямо скажу — какого-то безумного интереса никто ко мне не проявил. Ну, новый слуга. Оно и понятно — если Хосси неделю уже как на телеге увезли, значит, кого-то нового господин найдёт, работы ведь меньше не стало.
На самом деле интерес ко мне был, и пришлось рассказать свою жалостливую историю купецкого сына, только не за обедом, а уже ночью, как спать улеглись. А за обедом на меня и не смотрели особо.
Кормили сытно: горячая похлёбка из овощей с разваренными бобами, и каша из гречи, с жиром и даже мясом. Не всякий землепашец так обедает, как у господина Алаглани слуги. Да, и здоровенный медный чан стоял с краником внизу, и каждый себе сколько хотел наливал горячего травяного отвара. Алай мне сказал, что травы целебные, всякую болезнь отгоняют. Ну, знамо дело, раз уж у лекаря-аптекаря в услужении, почему бы не воспользоваться?
На стол накрывали двое крепких, коренастых парней лет по пятнадцати — это и были повара здешние, братцы Амихи и Гайян. Они же со стола и убирали, и всё молча. Я как глянул на них, так сразу понял, что всяко надо с этими угрюмцами подружиться. Поскольку сами знаете: куда б ты ни попал, будь поближе к кухне.
После обеда старшой, Тангиль, велел мне вместе с Хайтару таскать воду. Там вдалеке, где уже двор кончается и огород начинается, колодезь был, а во дворе, возле дома — десять здоровенных глиняных бочек, каждая с меня ростом. Чтобы наполнить, надо на деревянные мостки встать. А внизу краник, повернёшь — и потечёт вода. По уму сработано.
Ну, воду таскать — дело нехитрое, хотя утомительное и скучное. Поэтому тут никаких подробностей излагать незачем — нет подробностей. А вот про Хайтару скажу. Моих примерно лет, на вид слегка пошире да покрепче, волосы тёмные, загар деревенский, глаза карие, на левом ухе — большой шрам, похоже, как от ожога. Говорить мы с ним ни о чём не говорили, парень, по всему видать, от природы молчаливый, а значит, не время ещё. Пусть попривыкнет. А работает хорошо, ничего не сказать. По дыханию слышно, как устал, но не ноет и не замедляется. Видна привычка к работе.
И сам я, наверное, в его глазах так же выглядел. Знать, крепко в меня трактир въелся.
И так было до ужина. Потом ополоснулись мы водой из бочек и пошли к столу, под навес. Кормили той же гречей, ну и хлеба ещё было вволю.
А как поели мы — отправились в людскую. Это большая и светлая горница, на первом этаже. Угловая, так что два окна там — северное и восточное. Окна высокие, но при нужде и с улицы залезть можно. Застеклены дешёвым стеклом, через какое если поглядеть, то всё расплывается. Ну, по летнему жаркому времени они, конечно, были открыты.
Сама людская в длину локтей пятнадцать будет, в ширину — десять. А мебели в ней почти и нет — вдоль стен топчаны из досок, а на них тюфяки холщовые, сеном набитые. Показали мне и мой тюфяк, вблизи от двери.
— Ну, рассказывай, — велел старшой, Тангиль. — Что ты за человек, откуда взялся и как вышло, что господин тебя в услужение взял?
Но только я, усевшись на тюфяк, собрался им всё потребное о себе поведать, как прибежал Дамиль — это который лакей у господина, и велел мне к нему идти. Зовёт, мол.
Что ж, коли зовёт — не стоит медлить. Поплёлся я вслед за Дамилем, а заодно и многое в доме разглядел.
Во-первых, лестницу парадную, ведущую на второй этаж, где покои господские — и кабинет его, и спальня, и гостиная, и лаборатория, и ещё какие-то комнаты, о которых я позже узнал.