Страница 19 из 108
— Истинно так! — проскрипела эта грымза. Прошу прощения, благородная госпожа. Только когда вы дальше дослушаете, тоже грымзой сочтёте. — Серьёзнейшие обстоятельства вынудили меня приехать из восточных провинций в стольный град. Мне вас рекомендовали… Вы, говорят, способны с любым делом управиться, а плату берёте умеренную.
— Ну, это не совсем соответствует истине, — господин чуть улыбнулся, и поди пойми, что он имел в виду: то ли про любое дело, то ли про умеренную плату. — Но верно ли я понимаю, что вы путешествуете инкогнито и не хотите открыть тайну даже мне?
— Незачем вам имя моё знать, — проворчала эта вроде как благородная госпожа. — Дело-то у меня к вам щепетильное, и хотя сейчас не Старый Порядок, но и молва ни к чему.
— Ну что ж, — вежливо произнёс господин, — прошу вас, присаживайтесь в кресло. Коли тайна имени столь важна для вас, то не смею допытываться. Но верна ли моя догадка, что вы женщина вполне состоятельная и способны оплачивать услуги соответствующего рода?
— Да уж договоримся, — буркнула она. — И прикажите подать вина!
Господин дёрнул шнурок, звякнул колокольчик и в кабинет вбежал Алай. Я так понял, что он где-то совсем рядом был, может, за дверью подслушивал, потому что тут же бухнулся на колени, причём сперва перед госпожой, а после уж перед господином. В сторону чулана он даже не посмотрел — умный, понял, что даже взгляд лишний может быть опасен.
— Принеси подогретого красного вина, — велел господин, — с пряностями и корицей! Да поживее, не то кое-кому сегодня будет очень больно и очень стыдно!
Метнулся Алай, и пока не вернулся, таинственная госпожа о деле своём не говорила, а жаловалась на тяготы путешествия. Дескать, дороги хуже некуда, в трактирах противно и останавливаться — в комнатах клопы, готовят скверно, прислуга грубая. Трижды карета ломалась, один раз лошадей менять пришлось, а главное — опасно стало на дорогах, разбойники шалят. Никто их, правда, пока не видел, но все знают, что их сейчас несметное множество, потому что война близится и бессовестные мужики, опасаясь призыва в войско, бегут в леса и промышляют там грабежом честных путников. Власти же местные ничего не делают, потому что ничтожества, трусы и выскочки.
Видно было, что не хочет она сразу о главном. То ли вина ждёт, то ли просто не знает, как начать.
Ну, Алай недолго копался — и пары-тройки минут не прошло, как прибежал с подносом. Господин его кивком отослал, дождался, пока госпожа серебряную чарку опорожнит, и напомнил:
— Так в чем же состоит ваше дело, сударыня?
Сударыня, значит, выпила, кружевным платочком губы утёрла — и начала рассказывать. Не стану вас томить подробностями — уж больно глупо да скучно было. Но суть такова: она уже немолода, и есть у неё молодой сосед, граф, родовитый, бедный да холостой. Ну и возникло у них знакомство, а там и пламенная любовь и всё такое прочее. И уж так он её любил, что и не передать. Но ещё с весны начала она, тётка то есть эта, замечать, что как-то уже охладело графское чувство. Стала вынюхивать, что да как, людей своих посылала разведать, ну и выяснилось. Завелась у графа молоденькая зазноба. Стерва, тварь подзаборная. Без роду без племени, трава поганая. И граф предается с ней гнусным утехам, а про любовь истинную, пламенную — с тёткой то есть — уже и подзабыл.
— Понимаю, сударыня, ситуация житейская, — сказал господин. — Но какой же помощи вы хотите от меня, скромного столичного аптекаря?
— А то сами не понимаете? — хихикнула тётка.
— Вы хотите получить от меня целебные снадобья, которые умерили бы вашу душевную боль и восстановили бы прежнее, благостное расположение духа?
Мне показалось, он издевается.
— Что за чушь! — вскричала тётка. — Мне вас рекомендовали как сведующего человека.
Она так это слово «сведующего» произнесла, будто пальцами таракана сдавила.
— Прошу вас, выражайтесь яснее, — широко улыбнулся ей господин. — Ибо, как учит нас премудрый Памасиохи, многие беды происходят от того, что люди в важной беседе не до конца понимают намерения друг друга — и оттого делают ложные выводы и принимают опрометчивые решения.
Ну, она и выразилась. Вот слушайте, слушайте, почтенные братья, это уже прямо в яблочко будет. Короче, восхотела она соперницу свою извести. Но не так, чтобы травить или резать. Всё должно как бы само случиться. Или болезнь внезапная да скорогубящая (только не заразная и не отравление), то ли несчастье какое — потолок обрушится, лошади понесут…
— А я-то здесь при чём? — господин Алаглани аж руками развёл.
— Говорили мне, — шепнула тётка безымянная, — что вы можете. Что есть у вас такая сила, есть знания тайные…
Ох уж и жарко мне под тюфяком стало! От любопытства жарко: что ей господин ответит?
— Почтенная госпожа! — ответил он. — Боюсь, что произошло досадное недоразумение. Вы поверили ложным слухам — но я вовсе не чародей и никогда даже и в мыслях не приближался к этому мерзкому делу, безусловно запрещённому Высшей Волей и ещё в недавние времена сурово каравшемуся Праведным Надзором!
— Так я же заплачу! — заскрипела она и вытащила из-под корсета увесистый мешочек, позвенела им.
— Сударыня, — вздохнул господин, — уберите ваше золото. Прошу простить мою дерзость, но вы встали на ложный путь. Подумайте о своей бессмертной душе, не пятнайте её несмываемым грехом. Вы уже немолоды, скоро предстоит вам отправиться в тот путь, коего не избежать никакому человеку… не лучше ли попасть туда без крови на руках?
Ох уж она орала! Аж стёкла звенели и перья в чернильнице тряслись. А господин сидел напротив, кота гладил и ничего не ругань её не отвечал. А когда выкричалась она — и что так этого не оставит, и что с местом главного аптекаря заранее может он попрощаться, ибо стоит ей лишь слово шепнуть могущественным особам… и что издевается он над бедной вдовой — то вновь дёрнул он шнурок. Прибежал Алай, на всякий случай вновь на колени бухнулся.
— Проводи высокородную госпожу! — велел господин. — Да смотри, будь предельно почтителен с благородной дамой! Не то сам знаешь! Всего наилучшего, сударыня! Не смею более задерживать! Да хранит вас Творец Изначальный от всякого зла!
Ну и убралась тётка.
А я под тюфяком лежу — и слышу, как часы медным боем время отбивают. Шесть раз стукнуло. Скоро ужин. И меня, поди, Тангиль давно уж хватился. Что бы такое наплести ему!
Лист 11
Продолжаю я рассказ о том длинном-длинном дне. Лежу я, как вы помните, в чуланчике под тюфяком, жарко мне, душно и боязно.
А господин всё сидит в кресле. Тут опять Алай скребётся.
— Господин, — говорит. — Там какая-то просится… На вид из простых, и одета худо. Звать?
Повернулся к нему господин.
— Раз просится — зови. Или ты забыл — я никому не отказываю в приёме.
Муторно мне стало, и глаза щиплет, и в ушах звон, и в животе льдина! Если с новой посетительницей он долго проваландается, то всё, гробовая крышка. Но посматриваю, конечно, в щёлочку.
Вошла в господский кабинет тётка, помоложе той грымзы, но вовсе не юная красавица. Лет, наверное, под сорок, платьишко до пят — серое, застиранное, на голове платок чёрный, чуть не по брови.
— Доброго вам здравия, господин Алаглани, — промолвила. А голос ничего, тёплый голос, не то что у предыдущей.
— И вам того же, сударыня!
Удивил меня господин. Ведь видно же, из низов тётка, посудомойка там или прачка, а он из кресла встал, поклонился — не так низко, как высокородной, а всё же поклон есть поклон, и в гостевое кресло усадил.
— Господин Алаглани, — сказала тут она, — я и не надеялась, что вы согласитесь меня принять. Я-то не из знатных, не из богатых. Муж мой покойный на заказ делал скрипки да лютни, а как помер в позапрошлом году, так и совсем обнищали мы, приходится заказы искать — шитьё, вязание… Но простите, я не об этом… Я…
— Могу ли я поинтересоваться, каково ваше почтенное имя? — перебил ее господин.