Страница 6 из 11
В семье Арчи с трудностями, вызванными иммиграцией, справлялись совершенно иначе. Члены семьи, оказавшись в новой стране, будто воспроизводили пережитые лишения, превращая пассивное в активное, то есть перенося модель потери на семейные взаимоотношения. Того, кто выходил из себя, исключали из семьи, и он никогда больше в нее не возвращался. Тех, кто отличался от прочих, также не терпели. Если вам случалось поругаться с одним из членов семьи, этот человек уже не мог вас простить, никогда не разговаривал с вами и даже не признавал вашего существования. Учитывая, что отец наблюдал в семье – своей первой и наиболее влиятельной социальной группе, – неудивительно, что его девизом стала пословица «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь».
Арчи, средний из троих детей, тоже был любимчиком своей матери. Но он не занимал в семье ответственного положения. Судя по всему, с ним нянчились, баловали и не отпускали далеко от дома. Безусловно, сильная привязанность моей бабушки к нему во многом объяснялась тем фактом, что она была отрезана ото всех членов собственной семьи, а позже – от отца Арчи и своей единственной дочери. Арчи и его мать срослись, как сиамские близнецы.
Арчи был преданным сыном. Именно ему мать уготовила роль своего знаменосца, с ним отводила душу, и именно он был ее верным союзником в борьбе против собственного отца во время их недолгого и несчастливого брака. Арчи не помнил, чтобы хоть раз сказал своей матери «нет» или: «Ты знаешь, мама, а я вижу ситуацию по-другому». «Ты хоть раз не согласился с ней или выразил собственное мнение?» – спросила я его. «Нет, – ответил он. – Никогда. В этом не было смысла».
Возможно, демонстрация собственного голоса в семье моего отца считалась актом протеста и измены, влекшим за собой риск отчуждения. Арчи был свидетелем того, как однажды его старшая сестра бросила вызов матери и была за это отлучена от семьи. Отношения, ожесточившиеся в новой стране, объединяла история горя и потерь, которые никогда не обсуждались и даже не упоминались. Так, никто никогда не спрашивал бабушку о ее семье и не интересовался событиями из ее прошлого, о которых сама она не говорила. И всякий раз, когда один из членов семьи отца отказывался признавать мнение другого, возникал эмоциональный накал.
Невозможный треугольник
Когда мой отец женился, ситуация усугубилась. Роуз, обладавшая приветливым нравом и хорошо ладившая со всеми, возненавидела мать Арчи. Она обвиняла ее в том, что та испортила характер сына, избаловала его и что она слишком властная. Пока напряжение между двумя главными женщинами в жизни отца нарастало, он совершенно не мог понять, как определить свою роль в этом треугольнике. Его мать просила: «Пришли денег!» Роуз заявляла: «Мы не отправим деньги. Нам самим не хватает». Его мать говорила: «Вы должны переехать в Калифорнию, чтобы помогать мне». Роуз отвечала: «Мы не уедем из Бруклина». Арчи, не умевший разговаривать ни с одной женщиной в элементарнейших обстоятельствах, разрывался между преданностью обеим, и это парализовало его. Оказавшись в таком интенсивном эмоциональном поле, он не мог понять, каково же его собственное мнение. Мысль об отчуждении либо от матери, либо от жены была невыносимой, но он чувствовал, что должен выбрать между ними. Он «решал» проблему, говоря «да» обеим (или, по крайней мере, не говоря «нет»), а затем потихоньку пытался успокоить каждую из них.
Например, когда наша семья гостила у его матери в Лос-Анджелесе, та настаивала, чтобы Арчи искал там работу, потому что хотела, чтобы он жил рядом с ней на Западном побережье. Каждое утро он надевал парадный костюм и говорил ей, что отправляется на поиски работы. На самом же деле он садился в автобус, ехал в парк и возвращался уже вечером. Моя мама была так расстроена этим фарсом и так злилась на свекровь, которую винила в поведении Арчи, что собрала чемодан и полетела в Сиэтл – пожить у подруги. Мне тогда было всего четыре года, но я помню это ужасное напряжение между ними. Моделью поведения Арчи стало притворство, а не выражение личного мнения. Он вступил в конфронтацию с обеими женщинами своей жизни, не делая этого напрямую. И поступая так, потерял самоуважение.
Цена предательства: его и ее
Отношения требуют взаимных уступок, но, когда один из партнеров в браке или семье уступает сверх справедливой доли, возникает проблема. Если роль подстраивающегося партнера берет на себя женщина, она иногда очень страдает и в конечном итоге приходит в кабинет психотерапевта со словами: «Что со мной не так?» (а не «Что не так с этими отношениями?»). Но она не думает о том, что значит быть женщиной. Она делает то, что принято в культуре, даже если в наше время это иногда выглядит как карикатура на женственность. По этой причине цена молчания и предательства своего «я», отказа от разговора, действия или ясного формулирования мыслей, от отстаивания своей позиции – этих актов самопожертвования – может на текущий момент ощущаться не так уж остро. Будучи миротворцем, умеющим приспособиться к обстоятельствам, более устойчивой из двух раскачиваемых штормом лодок, она просто делает то, что всегда делали женщины.
Со временем, однако, цена растет. Когда женщина утрачивает решимость говорить и твердо стоять на своем, она часто начинает страдать от депрессии, тревоги, головных болей, хронической озлобленности и горечи. Иногда эти симптомы отражают подсознательный поиск истины, заставляя честнее оценить саму себя, в том числе и то, в какой степени она определяет свои истинные ценности и желания и живет в согласии с ними. Писательница Кэт Дафф говорит: «Иногда мне кажется, что мы окончательно потеряли бы свое “я”, если бы не наши упрямые, неудержимые симптомы, заставляющие нас, требующие, чтобы мы вспомнили настоящих себя и переориентировались в жизни». Мы должны внимательно прислушиваться к своим мудрым симптомам и пытаться расшифровать их, потому что некоторые из нас научились соглашаться, замолкать, отрицать, что существуют или имеют значение несправедливые обстоятельства, а потом называют эту череду компромиссов «жизнью». Но наш организм, наши глубокие бессознательные «я» по-прежнему не так просто обмануть.
В отличие от тихой подстраивающейся женщины, мужчина, чувствующий себя не в силах воспользоваться своим голосом, поступает вопреки самой идее о том, что значит быть мужчиной. Следовательно, он подчас стремится доказать свою мужественность самыми проблематичными способами: жесткостью и агрессивностью, капризностью и притворством или эмоциональным самоустранением из отношений. Он может состоять в отношениях, где никто не будет говорить ему, что делать, а это означает, что он не позволит партнерше оказывать на себя влияние или хотя бы разжалобить. Таковы распространенные реакции мужчин на ощущение полной беспомощности вместо того, чтобы попытаться исправить ситуацию посредством разговора или ясного, мощного и решительного выражения своих мыслей.
Отец совершенно не позволял звучать собственному голосу, всячески избегая его демонстрации. Мы можем примерить на себя проблемы, с которыми он столкнулся. Иногда мы просто подстраиваемся вместо того, чтобы обсудить проблему с партнером или членом семьи, уговаривая себя: «Это не стоит того, чтобы ссориться». Иногда мы отгораживаем, словно забором, ту часть своей личности, которая, как нам кажется, будет мешать отношениям. Мы защищаемся, предпочитая дистанцию настоящей близости. И попадаем в эмоционально напряженный семейный треугольник. А потом не можем оправиться от скрытых потерь. Нас может охватывать невысказанная тоска, о которой никто не говорит, в том числе из-за иммиграции наших предков или других травмирующих событий. Наконец, на нас иногда оказывается сильное давление, чтобы мы забыли уроки о необходимости молчания и о разговорах, усвоенные в семье, где мы родились, – источнике наших первых знаний о том, как вести себя в отношениях с близкими.
Глава 3
Наша первая семья, где мы учимся говорить (или молчать)
С самого начала жизни мы – сыновья или дочери. Наши отношения в первой семье оказывают наибольшее влияние на дальнейшую жизнь и никогда не бывают простыми. Здесь мы впервые узнаем, какие мысли и чувства можно выражать вслух или даже отстаивать как собственные.