Страница 58 из 69
Правда, книга была написана Н. П. Старостиным давно. Брат Андрей любил в сердцах бросить старшему: «Ничего ты, Николай, в футболе не понимаешь!»
Режим Эдуард Стрельцов нарушал. О чем искренне признался тренеру сборной СССР Михаилу Якушину: «Вы уж освободите меня, могу подвести вас…»
По части нарушения режима Стрельцов напоминает Джорджа Беста. Или Марадону. И по таланту они где-то рядом. «Непьющие люди в футбол не играют», — по сию пору любят повторять футболисты.
Вадим Никонов, которого я очень любил и за которого болел отдельно, говорил мне:
— Да разве я играл? Я в основном учился играть у великих. Мне повезло, я у профессоров учился.
Под профессорами Никонов понимал Стрельцова, Иванова и Воронина.
Юрий Тишков рассказывал:
— Никонов научил нас многому. Порой самым простым вещам, неожиданно простым, до того простым, что сам бы никогда не додумался. К примеру, пас своему, если на тебе сразу несколько соперников висят и голову поднять некогда. Значит, на гетры смотри. Гетры, они ведь разные. Кати на свои — и порядок!
Никонов, игравший, кстати сказать, под восьмым номером, в честь своего кумира Валентина Иванова, в свою очередь заметил, что премудрость про гетры перенял от них — от профессоров — Стрельцова и Иванова.
Когда о Сереже Шустикове заходила-загуляла недобрая слава любителя «отдохнуть», я с тревогой спросил у его отца, заслуженного торпедовца Виктора Михайловича Шустикова, не пропустившего ни одной тренировки и сыгравшего за «Торпедо» больше всех — 427 матчей, о сыне. Тот неожиданно для меня ответил:
— А чего? Я сыном доволен. Голова светлая, всё видит на поле, соображает. Да и с мячом… Может. Мне еще когда про него Эдик сказал: «Голова светлая!» А он таких вещей просто так не скажет. Ни по дружбе, ни по чему другому… Гуляет? Так это пройдет.
Виктор Шустиков был дружен со Стрельцовым. Именно он приехал встречать его, когда срок Стрельцова закончился.
Тандем Иванов — Стрельцов был лучшим у нас в футболе. Причем дело даже не в забитых ими голах — за сборную и за «Торпедо». Дело в глубине понимания игры, в интуитивном чувстве — где в тот или иной момент находится партнер.
Ни Иванов, ни Стрельцов не могли похвастаться тем, что кто-то еще понимает их лучше, чем они оба два. И уж тем более никто не мог заменить кого-то из них.
Хотя рядом с ними играли выдающиеся мастера. И в «Торпедо», и в сборной.
Константин Иванович Бесков, который, кажется, и поставил их вместе в 1956 году, вспоминал:
«На установке, которую я проводил перед матчем с динамовцами, в центр нашего нападения был назначен Иван Моргунов. Перед ним была поставлена задача: перемещаться и уводить за собой центрального защитника динамовцев Константина Крижевского, который, как я мог предположить, станет опекать Моргунова персонально и вплотную. Значит, уводить в сторону, передвигаясь параллельно линии штрафной площади, в непосредственной близости с ней. А в освобождающуюся таким образом зону центрального защитника динамовцев в нужный момент должны были врываться либо Иванов (если Моргунов уводит Крижевского влево), либо Стрельцов (если Крижевский выманен направо). Наш замысел удался: Крижевский неотступно преследовал Моргунова даже без мяча, тандем Иванов-Стрельцов выполнил свою задачу „засады“, и торпедовцы выиграли.
Следующая встреча — с ЦДСА. Там в центре обороны играл Анатолий Башашкин, который, как правило, сочетал персональную опеку с игрой в зону. Вряд ли, думал я, Башашкин оставит свою зону без присмотра ради „держания“ Моргунова, тут нужен более опасный форвард. Поставлю-ка я в центр атаки Эдика Стрельцова. От него Башашкин далеко отрываться не станет, значит, будет уходить со своего центрального поста, а туда сможет „наведаться“ Валентин Иванов.
Так мы и сделали. Башашкин действительно не отходил от Стрельцова, который исправно заманивал его то в одну, то в другую сторону от центра обороны ЦДСА. И на освободившееся пространство сразу же вырвался Иванов. У него было минимум два стопроцентных момента, Валентину не повезло, а то бы счет был 2:0…»
Так, с легкой руки Бескова, получился неповторимый тандем Иванов — Стрельцов. Или Стрельцов-Иванов. Они и забивали вместе, и гуляли вместе.
Знаменитая история о том, как они опоздали на поезд, в котором уезжала сборная, как догоняли его на автомашине и как, догнав, каялись и обещали искупить делом — и искупили, забили, кажется, на двоих три мяча, общеизвестна.
И всё же в жизни большими друзьями они не стали. Но относились друг к другу тепло, по-товарищески. Известно, что голос Стрельцова был отмечен тогда, когда решалось — передавать ли команду молодому тренеру Валентину Козьмичу Иванову или искать поопытнее. Стрельцов поддержал Иванова, чья долгая тренерская судьба знала немало счастья.
Валентин Козьмич сотни, наверное, раз вспоминал Эдуарда Стрельцова. Устно и письменно. На собраниях и на турнирах, на открытии памятника и на кладбище, среди друзей и среди журналистов, дома и на работе, по телевизору и в кино.
Это нелегкая доля. Иванов справлялся с ней очень достойно. Но — так мне казалось почему-то — главного о Стрельцове он так и не сказал. Или не обобщил в какую-то большую и важную главу — воспоминание. И, рассказывая о нем, Иванов всегда собирался с духом, — это чувствовалось — внимательно относился к каждому своему слову и даже жесту.
Смерть Стрельцова он переживал тяжело. Я помню его лицо на похоронах. Измученное и скорбное.
Однажды я брал у него интервью, и по делу мы поговорили быстро, а у него была пауза, и он никуда не спешил.
Я спросил, не подумывает ли он о новой книге. Заметил, что теперь можно сказать куда больше, чем позволялось ранее. Иванов усмехнулся:
— Да кто ее теперь издавать будет? И продавать тоже? Теперь же всюду предоплата, а? Да и нужна ли она кому?
Я думаю, что любая искренняя книга мемуаров очень нужна. Про футбол таких книг почти нет.
Как-то спросил Игоря Чугайнова, тоже тренировавшегося у Стрельцова:
— Что же вы такие закрытые люди — футболисты? Про это — нельзя, и про то — нежелательно! Крепостные прямо…
— А ты как думал? — хохотнул он в ответ. — Мы и есть крепостные. Футбол-то игра — командная, может, слышал? Все одной ниточкой связаны…
Стрельцов заканчивал выступление в 1970 году. В том же году заканчивал выступать Лев Иванович Яшин. Стрельцов играл на месяц дольше Яшина. Правда, у него не было никакого прощального матча.
26 сентября в «Лужниках» «Торпедо» проиграло минчанам 0:1, и последний матч Стрельцова смотрело всего-то восемь тысяч зрителей…
На похоронах Льва Ивановича кто-то обратил внимание на то, как плохо выглядит стоящий у могилы Эдуард Стрельцов.
Да и он сам, видимо, чувствовал… И ушел совсем скоро, следом за Яшиным, как выходил вслед за ним на зеленый ковер стадиона в матчах за сборную.
Они ушли в вечность.
Для меня они были и остались очень большими. Очень большими, потому что я видел их — маленьким.
Когда говорят, что вот жаль, что Стрельцов совсем не известен на Западе, я не понимаю…
Вот и Пушкин там тоже не очень известен. Меньше, чем Достоевский.
Зона Стрельцова — Россия, здесь его знал каждый, и любили его, как своего, русского, мастерового, не очень счастливого.
А кто в России был особенно счастлив?
В прошлом футболист разных команд, поигравший и в первой, и в высшей футбольной лиге Александр Ткаченко нашел литературную стезю. Или она нашла его.
Ткаченко стал поэтом и писателем.
Беспощадная по правдивости его книга «Футболь» не имеет аналогов. Причем, я думаю, не только в России. Естественно, что реакция на книгу была различная. Но все соглашались в одном: ничего похожего о футболе они никогда не читали.
Вот один отрывок из воспоминаний Ткаченко. Он не вошел в книгу.