Сент Ив

— Да-да, как бы вы тогда поступили? — спросил Рональд.

— Честное слово, не знаю, — отвечал я. — Вероятно, колебался бы, как и вы.

— Вот послушайте, — сказал он. — У меня есть один родственник, и я стараюсь понять, как он думал бы на моем месте. Это генерал Грэм из Лайндока — сэр Томас Грэм. Я с ним два знаком, но преклоняюсь перед ним, кажется, больше, нежели перед господом богом.

— Разделяю ваше восхищение, — сказал я, — и у меня есть на то веские причины. Я воевал против него, был побежден и обращен в бегство. Veni, victus sum, evasi [13].

— Как! — воскликнул Рональд. — Вы были у Бороссы?

— Был и остался жив, а этим немногие могут похвалиться, — отвечал я.

— Хорошенькое было дельце, жаркое. Испанцы вели себя хуже некуда, впрочем, как и всегда в решающем сражении. Маршал герцог Беллюнский поставил себя в дурацкое положение, и уже не в первый раз. А ваш друг сэр Томас пожал все плоды, если тут вообще можно говорить о жатве. Он храбрый и находчивый воин.

— Так, значит, вы меня поймете! — сказал юноша. — Я бы хотел заслужить одобрение сэра Томаса. Как бы он поступил на моем месте?

— Что ж, могу поведать вам одну историю, — отвечал я, — и не вымысел, а чистую правду, об этом самом сражении у Чикланы, или у Бороссы, как вы ее называете. Я служил в восьмом пехотном полку; мы отступали, но вам это обошлось недешево. Мы отбили столько атак, что и не счесть, но тут подоспел ваш восемьдесят седьмой пехотный полк; он надвигался медленно, но неотвратимо. Впереди на коне ехал седовласый офицер со шляпой в руке, он объезжал батальоны и что-то спокойно говорил солдатам. Наш майор Виго-Руссильон вонзил шпоры в бока своего коня, выхватил саблю из ножен и поскакал ему навстречу, но при виде этого величавого старца, который держался так спокойно и непринужденно, словно находился не на поле брани, а в кофейне, майор растерялся и поскакал назад. Вы понимаете, они оказались лицом к лицу всего лишь на краткий миг, однако успели обменяться взглядом. Вскоре после этого майор был ранен, взят в плен и отвезен в Кадис. В один прекрасный день пленникам объявили, что их посетит генерал сэр Томас Грэм.

«Помнится, мы встречались с вами на поле брани, сэр», — сказал генерал и взял майора за руку.

Он и был тот седовласый офицер.

— Ах! — воскликнул Рональд, глаза его сияли восторгом.

— Так вот, — продолжал я, — с того дня сэр Томас посылал майору кушанья со своего стола — обед из шести блюд.

— Да, это прекрасная, прекрасная история, — сказал Рональд, — но все-таки это не одно и то же, ведь правда?

— Охотно с вами соглашаюсь, — отвечал я.

Юноша помолчал, сосредоточенно размышляя.

— Что ж, рискну! — воскликнул он наконец. — Мне кажется, это измена государю… и, кажется, за такое преступление следует позорная кара… но все равно, пусть меня повесят, я вас не выдам!

Я был взволнован не меньше его.

— Право, я почти готов просить вас отказаться от вашего решения, — сказал я. — Я поступил жестоко, явившись к вам. Жестоко и малодушно. Вы благородный противник, вы станете благородным солдатом.

Тут в голову мне пришла счастливая мысль, как польстить этому воинственному юноше: я вытянулся и отдал ему честь.

На миг он смутился, весь вспыхнул. Потом сказал с улыбкой:

— Ладно, ладно, надо принести вам поесть. Но, увы, не шесть блюд. Вам придется довольствоваться тем, что мы добудем контрабандой. Вы ведь понимаете, надо еще отвести глаза тетушке. — И он снова запер меня наедине с негодующими курами.

Вспоминая этого юношу, я не могу удержаться от улыбки. Однако, если он вызовет улыбку и у читателя, мне станет совестно. Если сын мой в его годы станет похож на него, это будет отрадно для меня и совсем неплохо для нашей отчизны.

Но при всем том, признаюсь, я нисколько не огорчился, когда вместо него явилась его сестра. Она принесла мне немного черствого хлеба и кувшин молока, в которое, по шотландскому обычаю, щедро прибавила виски.

— Прошу прощения, — сказала она, — но я не посмела принести вам ничего другого. У нас такая маленькая семья, и тетушка не спускает глаз с прислуги. Я долила в молоко немного виски — это лучше вас подкрепит, ну, а в придачу тут есть яйца. Сколько яиц вам нужно к молоку? Остальные я должна отнести тетушке — под этим предлогом я сюда и пришла. Я думаю, вам будет довольно трех или четырех. Вы умеете их вбивать в молоко? Или лучше мне сделать это самой?

Желая удержать ее здесь как можно дольше, я показал ей свои кровоточащие ладони. Девушка громко ахнула.

— Дорогая моя мисс Флора, не разбив яиц, не сделаешь яичницы, — сказал я, — а сбежать из Эдинбургского замка не безделица. Один из наших, кажется, даже разбился.

— Да ведь вы бледны как полотно и еле держитесь на ногах! — воскликнула она. — Вот вам моя шаль, постелите ее в углу и сядьте, а я собью вам яйца. Видите, я и вилку захватила. В былые времена я бы отлично могла ухаживать за якобитами или ковенантерами! Нынче вечером вы поедите лучше: Рональд принесет что-нибудь из города. Денег у нас довольно, а провизией мы распоряжаться не можем. Ах, если бы мы с Рональдом были в этом доме хозяевами, вам не пришлось бы томиться здесь, в жалкой хибарке! Рональд так вами восхищается!

— Дорогой друг, — сказал я, — бога ради, не смущайте меня еще новым подаянием. Я счастлив был принять его из ваших рук, когда у меня была в том нужда, теперь же, хоть я и нуждаюсь решительно во всем, зато в деньгах у меня недостатка нет. — Я вытащил пачку ассигнаций и протянул Флоре одну бумажку, на которой стояла цифра десять фунтов и подпись знаменитого Абрахама Ньюлендса. — Сделайте милость, возьмите эти деньги на расходы; ведь вы, безусловно, согласились бы, чтобы я взял их у вашего брата, окажись он на моем месте, а я — на его. Мне понадобится не только еда, но и платье.

— Положите деньги на пол, — сказала Флора. — Я не могу остановиться, пока не собью яйца.

— Вы не обиделись? — воскликнул я.

Она ответила взглядом, который уже сам был мне наградой и, казалось, в будущем сулил еще больше. Была в нем и тень упрека и такое тепло и нежность, что я лишился дара речи. И пока она не кончила приготовлять кушанье, я не сводил с нее глаз.

— Ну вот, — сказала она, — теперь отведайте.

Я отведал — и поклялся, что это поистине нектар. Флора собрала остальные яйца, присела напротив меня и смотрела, как я ем. В ту минуту от этой высокой юной девушки веяло материнской нежностью, и на нее невозможно было смотреть без восхищения. Аппетит у меня был хоть куда, и я по сей день удивляюсь умеренности, с которой тогда ел.

— Какое платье вам понадобится? — спросила Флора.

— То, которое приличествует джентльмену, — отвечал я. — Прав я или нет, но, думаю, эта роль подходит мне более всего. По моему замыслу, мистер Сент-Ив (а так я буду именоваться во время предстоящего мне путешествия) будет фигурой в достаточной мере экзотической, и костюм у него должен быть под стать.

— Но тут есть одна трудность, — сказала Флора. — Если на вас грубая одежда, никто не смотрит, как она сидит. Но если речь идет о платье джентльмена… О, тут уж совершенно необходимо, чтобы оно сидело безупречно! А особливо при том, — она не сразу нашла нужное слово, — при том, что манеры у вас несколько необычные и все вас тотчас приметят.

— Увы, бедные мои манеры! — сказал я. — Но что поделаешь, милый друг Флора, человечество принуждено мириться со всеми этими незначительными приметами и различиями. Вот хотя бы вы — вас мигом приметишь даже в толпе посетителей, что приходят в крепость навестить несчастных узников.

Я вдруг убоялся, что спугнул своего доброго ангела, и, не переводя дыхания, стал говорить, какая материя и какие цвета желательны для моего туалета.

— Но, мистер Сент-Ив! — воскликнула Флора, глядя на меня широко раскрытыми глазами. — Мистер СентИв, если таково отныне ваше имя, я не говорю, что все это не будет вам к лицу, но благоразумно ли так наряжаться для дальнего пути? Боюсь, — продолжала она с милым смешком, — боюсь, не слишком ли это сумасбродно!