Страница 11 из 11
Как реагировать на «доказательства» в виде знака хакаристи, который называют финской свастикой, я просто не знаю. Кстати, хакаристи и сегодня можно видеть на знамени финских ВВС, так что, это означает, что Финляндия — это фашистское государство?! Про приказ войскам Юго-Восточного фронта № 213, изданный в 1918 году, вообще постараемся забыть. Действительно, как смотреть на нарукавный знак бойца Красной Армии, на котором красуется желтая свастика?!
С особой энергией опровергается теория о «Войне-продолжении» и утверждение о том, что Финляндия воевала рядом с Германией, но не вместе с ней. А ведь на самом деле так оно и было. В отличие от антигитлеровской коалиции страны Оси представляли собой прекрасную иллюстрацию к известной басне про лебедя, рака и щуку. Их действия были совершенно несогласованными, союзников часто ставили перед свершившимся фактом. Примеры? Сколько угодно. Вспомним хотя бы нападение Италии на Грецию, которое в результате привело к тому, что Германия оказалась вынуждена спасать незадачливого союзника, а начало вторжения в Советский Союз было отсрочено из-за балканской авантюры. Кстати, тут нельзя не напомнить о миролюбивой политике Советского Союза, который в ходе борьбы против фашизма разорвал дипломатические отношения со всеми государствами, подвергшимися фашистской агрессии: 9 мая 1941 года — с Бельгией, Норвегией и Югославией, а
3 июня — с Грецией. Именно так нужно искать себе союзников.
Или вот нападение японцев на Пирл-Харбор, после которого Германия и Италия объявили войну США, а вот Япония даже не подумала ввязываться в войну против СССР. Такая вот у них была координация действий и усилий. Кстати, Муссолини несколько раз совершенно официально заявлял, что ведет свою собственную войну, а Германия тут как бы ни при чем.
Но вернемся к делам финляндским. Сначала наши историки вообще отрицали факт воздушного налета 25 июня, потом были вынуждены признать его, моментально придумав объяснение: мы пытались превентивно нейтрализовать немецкую авиацию на финских аэродромах. Однако здесь случилась промашка ужасная, немецкой авиации на финских аэродромах не было. Нет, если говорить строго, кое-какие самолеты обнаружили, целых 6 дальних разведчиков, а вот немецкие боевые самолеты прибыли в Финляндию только летом 1944 года, и то ненадолго. Поэтому разглагольствования о «спасении Ленинграда от финских налетов» тоже заглохли достаточно быстро. В результате пришлось признать, что Финляндия сама оказалась жертвой нападения, вынужденной начать военные действия против своей воли. Поэтому те же Соединенные Штаты так до самого конца войны Финляндии не объявили, президент Рузвельт ограничивался нравоучительными сентенциями и мудрыми советами. Англия, правда, войну Финляндии все-таки объявила, хотя фактически никаких враждебных действий не предпринимала.
Так или иначе, но финская армия, протянув резину до августа, перешла границу, достаточно быстро заняла утраченные территории и уперлась в линию Карельского УР, который был значительно прочнее хваленой линии Маннергейма. Правда, финны наступали и восточнее Ладожского озера, где вышли на рубеж реки Свирь и тоже остановились. В конце октября 1941 года активные боевые действия завершились всерьез и надолго. Финские войска заняли прочные естественные оборонительные рубежи и дальше двигаться не собирались, но вот о том, что залезать на советскую территорию все-таки не следовало, финское руководство как-то не задумалось.
Именно в этот момент и возникают предпосылки для еще одной альтернативы: а что если бы войскам Оси удалось замкнуть второе кольцо вокруг Ленинграда — вокруг Ладожского озера?
Самым распространенным вариантом данной альтернативы является вариант наступления финнов на юг от Свири, чтобы соединиться с немцами где-то на берегах Волхова. Однако попытаемся посмотреть на ситуацию «без гнева и пристрастия», пусть даже кое-какие моменты покажутся непривычными.
Прежде всего это касается именно действий финской армии. В качестве доказательства агрессивных намерений Финляндии нам, разумеется, продемонстрируют пресловутый приказ № 3 маршала Ман-нергейма, он же «вторая клятва на мече». Вот цитата из него, которую так любили советские историки: «В ходе освободительной войны 1918 года я сказал карелам Финляндии и Беломорской Карелии, что не вложу меч в ножны до тех пор, пока Финляндия и Восточная Карелия не станут свободными. Я поклялся в этом именем финской крестьянской армии, доверяя тем самым храбрости наших мужчин и жертвенности наших женщин». Дескать, маршал грезил о том, как финские войска выйдут на берега Белого моря. Знаете, о чем именно думал Маннергейм, точно знал только Маннергейм, давайте не будем за него домысливать. Прежде всего, кто такой маршал Карл-Густав Маннергейм осенью 1941 года? Всего лишь главнокомандующий вооруженными силами Финляндии. Не меньше, но и не больше. В нормальном демократическом государстве не генералы определяют политические цели войны, а правительство, хотя именно генералам обычно приходится расплачиваться за глупость и амбиции политиков. Так что не следует преувеличивать значение этих трескучих фраз. Обычный торжественный приказ, подобные десятками издаются в любой армии «по поводу» и «в ознаменование». «Солдаты! Сорок веков истории смотрят на вас с этих пирамид!» «Скорее небо упадет на землю, и Дунай потечет вспять!» И что? Дунай по-прежнему впадает в Черное море, а вовсе не в Северное. Вот если бы в этом приказе недвусмысленно говорилось: «III корпусу генерала Сииласвуо выйти на побережье Белого моря», — тогда стоило бы о чем-то рассуждать. Но Сииласвуо такого приказа не получил, более того, Маннергейм посоветовал генералу наступать не слишком энергично, а потом отдал недвусмысленный приказ не взаимодействовать с войсками немецкого XXXVI корпуса. Точно так же VI корпус генерала Талвела, вышедший к реке Свирь, получил приказ не двигаться слишком далеко на юг. Финские войска на Карельском перешейке лишь обозначили намерение штурмовать укрепления Карельского УР, но тем дело и закончилось.
Не будем идеализировать маршала, он был холодным, расчетливым и дальновидным политиком и военачальником. Скорее всего, он трезво оценил скудные возможности финской армии, которая могла разбить себе лоб об укрепленные позиции или тихо и незаметно растаять в лесах Карелии. И если финны сегодня кричат о том, что Маннергейм спас Ленинград, отказавшись нанести удар с севера, это просто Попытка выдать нужду за добродетель, ни к чему хорошему для финнов наступление на Карельском перешейке привести не могло. Зато фактом остается другое. Чуть ли не три года на этом участке фронта вся активность финнов сводилась к стрельбе осветительными ракетами. Также имели место уже совершенно странные случаи, о которых рассказывают рядовые советские бойцы, не генералы, разумеется. Время от времени финны пускали из минометов неснаряжен-ные мины с привязанными к ним банками тушенки. Такая вот странная война получалась. Поэтому, если мы намерены говорить о полной блокаде Ленинграда, нам придется обратить свое внимание на действия Группы армий «Север» фельдмаршала фон Лееба.
Вообще, обе операции в районе Тихвина — и оборонительная, и наступательная — известны незаслуженно мало, хотя в них как в капле воды отразились будущие события куда более крупного масштаба. Начнем с того, что положение Группы армий «Север» в середине сентября 1941 года было далеко не блестящим, настолько не блестящим, что его нельзя было исправить никакими альтернативами. Именно под Ленинградом отчетливо прорисовалась одна из причин, которая привела к краху фашистской агрессии, — явная нехватка сил. А. Исаев пишет, что «одним из серьезных стратегических просчетов немецкого командования в ходе Второй мировой войны было недостаточное внимание к созданию и накоплению резервов». Какое там! Не было у Германии этих самых резервов, в принципе не было — ни людских, ни технических. Так что и накапливать было совершенно нечего. Самый наглядный пример: немцы так и не сумели до самого конца войны возместить потери автотранспорта, понесенные осенью — зимой 1941 года.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте