Мыслящий тростник

— Мы еще увидимся, — пробормотал он. — Я приду к вам снова.

— Когда хотите, дорогой мсье, — сказала мадам Астине, отирая веки, на которых слегла расплылась краска. — Я так счастлива, так счастлива, что познакомилась с вами… — И ее зеленые, удлиненные тушью глаза влажно мерцали обещанием…

Марсиаль вернулся домой в восторженном состоянии, в котором смешалось отрадное сознание собственной доброты, редкостной чувствительности (недаром же он заплакал горючими слезами при воспоминании о покойном друге — чего еще можно требовать?) и сладкая уверенность в утехах, которые ожидают его, когда он снова посетит подругу Феликса. Но так как ему не хотелось давать волю сластолюбивым мечтам, ибо это вынудило бы его лишний раз признать свое неискоренимое легкомыслие, он постарался отогнать от себя мысль, которая пока еще его смущала (позже все утрясется…). По счастью, мадам Астине дала ему в руки средство одолеть эту маленькую психологическую трудность: трефовый король! Вообще-то Марсиаль не верил в такой вздор, но сейчас ему было удобнее поверить, и он поверил. «Я чувствовал, что в ее жизни кто-то есть!» И он до тех пор подстегивал свое воображение, пока не разбудил дремавшую ревность.

Вечером, когда они заканчивали ужин, он полушутливым-полуинквизиторским тоном приступил к Дельфине с расспросами. В самом деле, что она все-таки делает в этом клубе? Чем там заняты женщины? Просто болтают? Обмениваются кулинарными рецептами? Почему она ни разу не позволила ему проводить ее туда? По глазам жены Марсиаль сразу понял, что она разгадала, куда он клонит.

— Этот клуб уже давно не дает тебе покоя, — заметила она.

— Согласись, что у меня есть на то причины. Ты окружаешь его такой таинственностью!

— Можно мне узнать, что ты насочинял в своем воображении? — с улыбкой спросила она.

— Ничего определенного… Я верил тому, что ты мне говоришь.

— Будь иначе, мне было бы обидно.

— Отчего обидно? Что у меня возникли подозрения?

— Что ты мне не доверяешь.

— А с другой стороны, слишком большое доверие тоже может отчасти… В общем, когда муж даже мысли не допускает, что его жена… Если он ни капли не беспокоится, стало быть…

— Ну, договаривай, — смеясь, сказала она. — Обычно ты не запинаешься.

— Я хочу сказать: слишком большое доверие со стороны мужа может быть даже отчасти оскорбительно для жены. Значит, муж считает, что его жена неспособна ему изменить.

— Все зависит от того, какой смысл вкладывать в слово «неспособна». Если речь идет о том, что для нее это невозможно по моральным соображениям, ничего тут оскорбительного нет.

— Ну так успокойся: я всегда считал, что ты неспособна изменить мне по моральным соображениям.

— Ну что ж, ты не ошибся.

— Но… скажи откровенно: у тебя никогда не было такого искушения?

— Было, — без колебаний ответила Дельфина.

Она выдержала взгляд мужа, который стал вдруг пытливым и грозным.

— Ты об этом думала? — спросил он, понизив голос. — Ты могла об этом думать?

— Да. Тебя это удивляет?

— Из простого желания отплатить мне, потому что ты знала, что я сам… Или тебе понравился кто-то другой?

— Я встречала многих мужчин, которые мне нравились. Знаешь, за двадцать пять лет!..

— Кто же это, например? Сейчас же назови их имена.

Она рассмеялась от души:

— Зачем они тебе? Все это дело прошлое, да и вообще никогда не было ничего серьезного.

— Ты не допускаешь, что я могу ревновать?

— Уверена, что ревнуешь. Но это уж последняя капля. Обращаться со мной так, как ты обращался (шутливый тон и улыбка смягчали серьезность ее слов), и в то же время ревновать.

— Я мужчина, а не жалкая тряпка, — заявил он с достоинством.

— Увы, да. Самый что ни на есть типичный мужчина, — вздохнула она.

— И ты еще жалуешься! Я дал тебе счастье…

— Я этого не отрицаю, Марсиаль.

— Я перед тобой виноват, я тоже этого не отрицаю. Но признайся, что нам все-таки было хорошо вместе.

— Я и признаю. Разве я тебя когда-нибудь в чем-нибудь упрекала?

— Нет. И зря.

— Зря не упрекала?

— А что тут странного? — проговорил он недовольным тоном. — Оттого что ты смирялась, никогда не жаловалась и даже делала вид, будто ничего не замечаешь, ты меня толкнула… Я пустился во все тяжкие. Меня ничто больше не удерживало. Я считал, что мне все позволено.

— Короче, если ты мне изменял, это отчасти моя вина?

— Ну да, чему ты удивляешься? В каком-то смысле — да. Если бы ты мне устраивала душераздирающие сцены, мы измучили бы друг друга до полусмерти, но я бы чувствовал себя менее свободным. Я постарался бы немного держать себя в узде. А вместо этого…

Безнадежный взмах рукой. Марсиаль повернулся к жене в профиль. Дельфина посмотрела на этот немного отяжелевший, но все еще красивый профиль долгим внимательным взглядом. Потом тем же спокойным голосом сказала:

— Странно, что ты заговорил об этом сегодня. Я сама как раз искала случая поговорить с тобой.

Он ждал, что будет дальше.

— Мне кажется, мы не можем продолжать жить так, как жили в последнее время. В особенности в последние две-три недели. Как, по-твоему, не лучше… не лучше ли нам разойтись?

Он повернулся к ней.

— Я не говорю о том, чтобы развестись, — поспешно добавила она, увидев его ошеломленное лицо. — Но может, нам просто разъехаться… Я много думала все эти дни…

И так как он продолжал смотреть на нее, словно не понимая, что она говорит, она закончила робко, едва слышно:

— Мне кажется, я нашла решение… Я хочу уйти от тебя…

Марсиаль словно в оцепенении по-прежнему не сводил взгляда с жены. И вдруг совершенно неожиданно порывистым движением закрыл лицо ладонями. Дельфина вздрогнула, решив, должно быть, что он плачет. Но когда он отнял ладони от лица, она увидела, что глаза его сухи, и ей показалось, что он не огорчен и не взволнован, а преисполнен решимости, как человек, который узнал наконец правду и готовится мужественно ее встретить.

— Ясно! — сказал он необычайно деловитым тоном. — У тебя кто-то есть.

Она не сдержала улыбки и покачала головой с жалостливым и в то же время насмешливым выражением.

— Не говори глупостей, Марсиаль.

— Тогда я ничего не понимаю, — сказал он. — О чем ты толкуешь?

— А тебе бы следовало понять… При том образе жизни, какой ты ведешь…

— Ты знаешь об этом уже десять лет!

— По-твоему, я должна была привыкнуть? А я, видишь, не привыкла… Впрочем, нет, наверное, я бы еще потянула так некоторое время. Но повторяю, с начала нынешнего года это стало невыносимо… Ты сам прекрасно знаешь, Марсиаль. Надеюсь, все-таки ты отдаешь себе отчет в том, что ты делаешь, как ведешь себя со мной и с другими. Вспомни, какую сцену ты недавно устроил Иветте, что ты ей наговорил… Да, она мне все рассказала. Ты стал грубым, раздражительным. Даже злым. Тебя узнать нельзя. Да и не я одна жалуюсь. Мне звонил один из твоих сослуживцев…

— Это еще кто?

— Мсье Дюкурно…

— А он чего суется не в свои дела?

— Как видно, ты и на службе стал нестерпим. Мсье Дюкурно посоветовал тебе обратиться к врачу.

— К врачу? И это советует Дюкурно… Сам заика, все забывает, путает все дела, и он еще смеет мне советовать обратиться к врачу… Ну и покажу же я ему!

— Нет, прошу тебя! Он обратился ко мне конфиденциально и просил, чтобы ты об этом не знал.

— Нет, подумать только! Я опомниться не могу. Дюкурно!

— В общем, как бы то ни было, ты, бесспорно, очень сильно переменился. Вряд ли это может так продолжаться. Пока дети были здесь, я терпела из-за них. Но теперь…

Выпрямившись, не шевелясь, Марсиаль слушая ее так, будто каждая из этих фраз, высказанных с необычайной мягкостью, поражала его как удар грома. Дельфина потупила взгляд.

— Есть еще другое, — вновь начала она. — Я долго не решалась заговорить с тобой, опасаясь… как ты это воспримешь. Я боялась, что ты будешь смеяться. И все-таки я должна тебе сказать, потому что это очень важно. Наш клуб…