Страница 40 из 69
И потом, быть может, самое главное не в том, чтобы найти, а в том, чтобы искать. И Марсиаль решил искать. На него вдруг нашла жажда знания, интеллектуальных поисков. До сих пор он был чужд бессмертному инстинкту, который заставляет человечество ломать голову над тайной мироздания. Спячка длилась долго, но теперь пробудившийся вдруг инстинкт властно предъявлял свои права. Да, больше медлить нельзя. Марсиаль начнет обдумывать основные проблемы жизни. Будет читать запоем. В тот же вечер после работы Марсиаль помчался в библиотеку, просмотрел целую полку критических работ и по заголовкам отобрал сразу три десятка книг — тут был и психоанализ, и история философии, и история религии, и социология, и футурология, и разные научно-популярные труды… «Только бы докопаться до истины!» Увы, не было задачи труднее! Но по крайней мере Марсиаль перестанет жить бессознательно, «растительной жизнью». Он познает горделивое удовлетворение от духовных поисков — пусть даже безнадежных. Подобно Никодиму, он родится во второй раз — к духовной жизни.
Часть третья
ПОИСКИ ИСТИНЫ
1
Вилять тут не приходится, это ясно… Нечего играть в прятки. Надо взять быка за рога: существует бог или это всего лишь пустой звук? Если бог существует, если он знает нас, любит и хочет спасти, все остальное не имеет значения. Вселенная приобретает смысл, и нас ждет бессмертие. Но если бог — это всего лишь слово, которое люди придумали, чтобы скрыть свое неведение или утаить от себя свой собственный страх, надо искать другой смысл, другое содержание жизни, надеяться на что-то другое — может быть, на Человека с гигантской заглавной буквы. Однако Марсиаля больше устраивал бог — это было вернее.
На следующее утро Марсиаля разбирало такое нетерпение, что он еле удержался, чтобы с места в карьер не заговорить об этом со своей секретаршей. Но она непременно решит, что он рехнулся или нарочно ее разыгрывает. (Вот вам, пожалуйста, общественные условности! Тебе не терпится задать жизненно важный вопрос, вопрос, от которого, возможно, зависит твой душевный покой, твое счастье. Но разве ты можешь задать с ходу этот вопрос своей секретарше, патрону, первому встречному? Конечно, нет. Тебя тут же упрячут в сумасшедший дом. А ты должен был бы иметь такое право. Ведь люди — братья, черт побери! Они должны протягивать друг другу руку помощи. И, однако, обычаи, условности, чувство такта — все запрещает тебе остановить на улице первого попавшегося прохожего и задать ему такой простой и такой животрепещущий вопрос: «Мсье, вы верите в бога?»)
В одиннадцать часов Марсиаль не выдержал и решил позвонить свояку. «Наверное, я ему надоел. И наверное, он тоже решит, что я спятил. Пусть! Я хочу знать, как он насчет веры. Чего ради откладывать? Юбер-то, без сомнения, разобрался в своих взаимоотношениях с богом. Интеллектуал. Технократ… Да еще педант, каких мало». И потом вообще с какой стати Марсиалю разводить церемонии с Юбером Лашомом? Он позвонил:
— Мне нужно с тобой повидаться.
— Вот как?.. А зачем? (Тон осторожный.)
— Это не телефонный разговор.
— У тебя неприятности? (Тон встревоженный.)
— Нет. Просто мне нужно с тобой увидеться. Поговорить.
На другом конце провода маленькая пауза.
— Послушай, — заговорил Юбер вкрадчивым тоном, — я ничего не имею против, хотя, по-моему, это излишне, ведь вы с Дельфиной послезавтра у нас обедаете…
— Речь идет о беседе с глазу на глаз.
Снова пауза.
— Марсиаль, умоляю тебя, если на тебя нашла очередная блажь, если ты намерен мне сообщить, что не доживешь до девяноста лет или что тебя вводит в искушение коза, полицейский или еще…
— Да нет же, болван ты этакий! — весело расхохотался Марсиаль. — На сей раз дело куда серьезнее.
— Хорошо, если тебе так уж приспичило, приходи. Не скрою, мне удобнее было бы повидаться с тобой в другой раз, но если ты настаиваешь… Так или иначе, я смогу уделить тебе не больше часа. Я очень занят…
— Твоя жена будет дома?
— Не знаю. Откуда мне знать? Наверное, будет. Впрочем, может быть, отлучится куда-нибудь. А в чем дело?
— Я хочу поговорить с тобой наедине.
— Хорошо. Скажу Эмили, чтобы она нам не мешала. Стало быть, речь идет о чем-то таком…
— Ни таком, ни этаком. Спасибо. До вечера.
Повесив трубку, Марсиаль повернулся к секретарше и, подперев подбородок ладонью, стал ее пристально разглядывать. Мадемуазель Ангульван подняла голову.
— В чем дело? — спросила она.
— Ни в чем. Просто смотрю на вас. Вы очень хорошо выглядите.
— Спасибо, мсье Англад! Наконец-то я услышала от вас любезные слова. Я отмечу этот день белым камешком.
— Вы что, соблюдаете диету?
— Я? И не думаю. Я хлещу виски.
— А поглядеть на вас, так подумаешь, что вы две недели провели за городом.
— В нашей семье у всех хороший цвет лица. Должно быть, это наследственное.
— Вы, кажется, занимаетесь спортом? Если не ошибаюсь, верховой ездой?
— Да, вы не ошибаетесь. Как только выдается свободная минута.
— По воскресеньям?
— По воскресеньям, и в другие дни тоже. Но почему вы спрашиваете? Вы что, хотели бы…
— По утрам или днем?
— Только по утрам.
— Стало быть, вы пропускаете мессу?
— Случается, — с улыбкой ответила она. — Но это настоящий допрос, мсье Англад!
— Вы ходите к мессе по убеждению или потому, что так принято? — продолжал он и в самом деле с истинно полицейской невозмутимостью.
— А вам-то что до этого?
— Вы меня интересуете, и мне хотелось бы знать, соблюдаете вы религиозные обряды или нет, верующая вы или атеистка.
— Ни то, ни другое.
— Так не бывает. Можно быть либо верующим, либо нет.
— Еще как бывает. Можно быть агностиком.
— Если вы агностик, зачем вы ходите в церковь?
— Хожу туда время от времени, чтобы доставить удовольствие родным. Только и всего. Удовлетворены?
— Нет, — сурово ответил он. — Стало быть, вас не волнуют религиозные и философские проблемы?
— Ни капельки!
Она была холеная, безмятежная, она улыбалась. Как она уверена в себе! Роскошная безделушка, знающая себе цену. Честное слово, Марсиаль ее ненавидел. Дочь богатых родителей, из снобизма, из прихоти, она занимает место в конторе, отбивая хлеб у другой, более дельной девушки, хотя та нуждается в заработке, просто чтобы прокормиться. А эта балованная девчонка еще вдобавок позволяет себе не задумываться над проблемами бытия!
— А кто вы такая, чтобы не верить в бога? — высокомерно спросил Марсиаль.
— А кто вы такой, чтобы принуждать меня в него верить? — невозмутимо возразила она.
— Люди поумнее вас верят в бога.
— И множество глупцов тоже, — сказала она с насмешливой искоркой в глазах. И добавила коварно: — Но я не подозревала, что вы верующий, мсье Англад…
(«Ах, ты, дрянь! Ну, сейчас я тебе задам!»)
— С чего вы взяли, что я верующий?
— Да ведь вы же упрекаете меня, что я безбожница… Так или не так?
— Я упрекаю вас за то, что вы не испытываете сомнений. Впрочем, это тоже, должно быть, наследственная черта. Как цвет лица. Три века пустомыслия и заурядности, понятно, не приводят к глубоким нравственным исканиям.
Он выпалил все это без запинки, с великолепной непринужденностью. Гнев и желание оскорбить удвоили его красноречие. Он пожалел только, что упомянул о «трех веках» и дал повод своей противнице вообразить, будто он причисляет ее семейство к потомственным крупным буржуа. Насчет «трех веков» — это он зря. Надо было придумать что-нибудь другое.
В голубых глазах мадемуазель Ангульван насмешка сменилась откровенной ненавистью. Но Марсиаль не дал секретарше перейти в контрнаступление. Он уже завелся. Ничто не могло его остановить, тем паче мысль о том, что она пожалуется высокому начальству.
— В вашем кругу агностицизм, наверное, такая же распространенная болезнь, как гемофилия у испанских Бурбонов. Вы, конечно, помните картину Гойи — Карл IV с семьей. На лице у всех членов королевской фамилии тоже написано, что они ни о чем не беспокоятся…