Мыслящий тростник

Однако, вот так обвиняя себя, Марсиаль мысленно улыбнулся. Не впервые обзывал он себя мерзавцем, совершив какую-нибудь мелкую пакость или то, что считается мелкой пакостью с точки зрения общепринятой морали и общественного мнения. К тому же, раз он сам себя обвиняет, раз он с такой охотой клеймит себя по-всякому, значит, он еще не окончательно пал… Признать свои прегрешения — это быть уже наполовину прощенным, как утверждает катехизис. Марсиаль считал, что всегда разумнее признавать свои слабости. Он прекрасно ладил сам с собой. Сравнивая себя с другими, Марсиаль был убежден, что в моральном отношении он даже выше большинства окружающих. В конце концов, он никогда ничего не крал, не причинял никакого зла, не совершал грубых бестактностей. Ну а все остальное не имеет значения!.. В области любви, в частности, терпимость его не знала границ. Область эта, самой природой предназначенная для счастья, столь близка к области спорта, ставить рекорды здесь только похвально. Да, если бы Феликс мог увидеть его в эту минуту, он, несомненно, подмигнул бы ему по-братски, как сообщнику. И вообще Марсиаль читал, что герои Гомера, прежде чем предать огню павшего в бою соратника, устраивали веселый пир и, только набивши брюхо, оплакивали убитого. Вот это здоровый обычай, полностью отвечающий человеческой природе, мудрый и искренний. «Я как греческий воин», — подумал он.

Дельфина уснула в кресле с книгой на коленях.

— А, наконец-то! — воскликнула она, проснувшись. — Который час? Двадцать минут третьего! Почему так долго?

— Думаешь, оттуда можно добраться за десять минут? Знаешь, какая даль! У Порт-Сент-Уэна была пробка. Да, представь себе, в полночь пробка! Сразу видно, что ты редко ездишь по Парижу.

— И все же двадцать минут третьего…

— А ты думала это быстро, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Я не мог тут же повернуться и уйти. Я пробыл там не меньше часа. Несчастная женщина все рассказывала и рассказывала… Конца этому не было… И вообще, почему ты меня ждала? Надо было лечь. Что за дикая фантазия меня ждать?

— Я надеялась, ты вернешься раньше…

Марсиаль еще немного поворчал. Обычная тактика, когда чувствуешь себя виноватым, немедленно переходить в контратаку. Дельфина не стала спорить.

— Так ты его видел? — спросила она.

— Конечно, видел, — ответил Марсиаль, разом смягчившись. Он вздохнул с облегчением, оттого что жена так быстро перестала выяснять причину его опоздания. — Он очень красив, — добавил Марсиаль прочувствованно.

— Да?

— Очень! Благородство, умиротворенность и… — Так и не подыскав третьего определения, он сел напротив жены.

— А она в большом горе?

— Рухнула, бедняжка, совсем рухнула.

— Деньги взяла?

— Еще бы! С благодарностью. Отказывалась только для виду.

— Какое это все же несчастье!.. — сказала Дельфина, помолчав.

— Дети вернулись? — спросил Марсиаль, желая переменить тему.

— Нет еще.

— Эти-то с нами не слишком церемонятся, — сказал он, радуясь возможности обвинить кого-то другого. — Правда, они уже совершеннолетние, но все же… Как ты думаешь, чем они, черт их дери, занимаются в такую поздноту?

— Верно, где-нибудь танцуют.

— Танцуют… танцуют!.. Видно, считают, что можно вот так протанцевать всю жизнь! — И Марсиаль скорчил постную мину.

— Ты же знаешь, по воскресеньям…

— Они и на неделе часто возвращаются бог весть когда… Жан-Пьер — это еще куда ни шло: на будущий год его призовут в армию, полтора года он просидит взаперти, но Иветта… Неужели ты полагаешь, что это подходящая жизнь для молодой девушки?

Дельфина пожала плечами.

— Она ведь серьезная девочка и хорошо учится.

— Да-да… Но хотел бы я знать, что она делает, когда не учится? И прежде всего, что это за тип? — спросил Марсиаль, взвинчивая себя.

— Какой тип?

— Ну, этот так называемый писатель, с которым она ходит последнее время.

— Почему ты говоришь «так называемый»? Он издал уже несколько книг, о нем пишут в газетах…

— Вот именно, пишут, и не очень лестно.

— Не понимаю, что ты хочешь сказать?

— Его называют распутником, уж не помню, где я это вычитал. С тех пор как я узнал, что Иветта с ним повсюду таскается, я читаю о нем все, что попадается под руку… Так вот, о нем пишут, что он распутник и еще что-то в таком же роде. Даже сравнивают с маркизом де Садом!

— Ну, это так, для красного словца. Короче, ты что, не доверяешь Иветте?

— Конечно, доверяю… Но согласись, отец вправе беспокоиться.

Дельфина засмеялась.

— Что это на тебя нашло? — спросила она. — Тебя это никогда прежде не тревожило.

— Очевидно, у меня более развито нравственное чувство, чем ты полагаешь!

Она окинула его насмешливо-скептическим взглядом.

— От тебя и не такое услышишь, — сказала она. — Не пойти ли нам спать? Уже давно пора.

— А мне что-то не хочется.

Они поднялись на второй этаж. Когда они дошли до лестничной площадки, кто-то внизу открыл входную дверь и на цыпочках прошел по передней.

— Это ты, Иветта? — спросил Марсиаль, перегнувшись через перила.

Иветта подняла голову и с удивлением посмотрела вверх.

— Почему вы еще не спите? — сказала она, поднимаясь по лестнице.

— Это мы должны у тебя спросить, почему ты не спишь, — возразил Марсиаль. — Поздновато ты возвращаешься!

— Что случилось? Почему вы еще не легли?

— Умер Феликс, — сказала Дельфина.

— Кто?

— Феликс, друг папы.

— Вот как? — спокойно произнесла Иветта. — А я и не знала, что он был болен.

— Он умер внезапно. Папа ездил туда.

— А, вот почему… — Иветта не окончила фразу.

Видно было, что она успокоилась.

— Уф! Как я устала…

— Я тебя не спросил, приятно ли ты провела вечер, — сказал Марсиаль.

— Прекрасно! С десяти часов я танцевала почти без передышки… Прямо на ногах не стою… Ой, прости, — сказала она, смущенно взглянув на отца. — Тебе, наверно, тяжело… Кажется, это твой старый друг?

— Да…

— Спать! Спать! — решительно заявила Дельфина. — Скоро три.

— Спокойной ночи, — сказала Иветта, направляясь в свою комнату.

— Новые порядки? Теперь дети уходят спать, даже не поцеловав отца?

Иветта вернулась и с улыбкой чмокнула его в щеку.

— Спокойной ночи, папа. Я просто очень устала.

Он обнял ее.

— Даже за столом мы с тобой не встречаемся. Вот и сегодня ты не пришла домой обедать.

— С этим занудой дядей Юбером?

— Зануда… Зануда… Может быть, и зануда, но это еще не повод. Существуют и семейные обязательства.

— Ну, брось!

— Для тебя эти обязательства не существуют? — спросил Марсиаль с улыбкой. — Я тебя совсем не вижу, ты возвращаешься бог знает когда и даже не поцелуешь перед сном своего старого отца.

Иветта с наигранной горячностью кинулась ему на шею.

— Ну, теперь ты доволен?

— А этот писатель? Что ему от тебя надо?

— Что значит — что ему от меня надо?

— То, что слышишь. Я спрашиваю, что ему от тебя надо? Ты видишь, она уже показывает когти… — сказал Марсиаль жене. — Говорят, он распутник.

Дельфина уже теряла терпение, но вместе с тем разговор ее все же забавлял.

— Нашли время спорить! — воскликнула она. — Пошли спать!

— Распутник? — переспросила Иветта с гримаской недоумения. — С чего ты это взял? Такой же распутник, как ты, папа.

— Это еще не гарантия. — Марсиаль покачал головой. Вид у него был слегка фатоватый.

— Мы с ним товарищи, — сказала Иветта. — Вот и все.

— Ну, знаешь, не заливай нам насчет товарищеских отношений между двадцатилетней девчонкой и мужчиной лет сорока с хвостиком… Кстати, сколько ему?

В это мгновенье под одной из дверей вспыхнула полоска света и послышался голос мадам Сарла:

— Что случилось? Пожар?

Спокойный тон, которым были заданы эти вопросы, как-то противоречил их смыслу.

— Ну вот, дождались! — прошептала Дельфина. — Разбудили тетю Берту.

— Не страшно, — сказал Марсиаль. — Она всегда просыпается в это время. Пожелаем ей доброй ночи. — Он постучал в дверь. — Можно к тебе, тетечка?