Страница 65 из 86
Направляясь в город, овеянный славой гражданской войны, я и мои товарищи, испытывали чувство гордости. Кто же из нас не знал героической обороны Царицына?! О крепости на Волге мне рассказывал маршал Семен Константинович Тимошенко. Перед войной я напечатал о ней очерк в газете «Красная звезда». Степь, по которой когда-то шли красноармейцы на помощь осажденному белыми бандами Царицыну, лежала сейчас перед моими глазами. Но город на Волге был славен не только своими ратными подвигами: вся наша Родина ощущала работу этого могучего индустриального центра. Больше половины тракторного парка страны создали труженики Сталинграда.
Чем ближе подъезжали к нему, тем чаще возникали картины, памятные еще по первым дням войны. По степи в бесконечной полосе пыли брели гурты колхозного скота. Обмахиваясь синеватыми дымками, двигались к речной переправе трактора. Кипели радиаторы слишком перегруженных полуторок. Выли, задыхались моторы. Подводы! На них располагались целые семьи. Этот вид транспорта, как у древних скифов, превратился в кочующие дома.
Медленно бредут густые гурты скота, но еще медленней, поскрипывая колесами, вытягиваются в ленту обозы. Люди в напряжении, они безумно устали следить за обманчиво тихим небом. В нем безнаказанно хозяйничают пепельно-желтые «юнкерсы». Укрыться от них негде. На десятки верст раскинулась открытая всем ветрам, выжженная раскаленным солнцем приволжская степь. Серыми волнами катились по буграм отары овец. Недовольно ревели быки, били о землю копытами. В стороне от проезжей дороги проплывали быстрыми тучками табуны коней.
На ближних подступах к Сталинграду в бурьянах сверкали отполированные до серебристого блеска тысячи лопат. Степь жила, наполнялась человеческими голосами. Жители Сталинграда, вооружившись кирками и лопатами, носилками и тачками, углубляли траншеи, окопы, соединяли их ходами сообщения. Вместе с женщинами, стариками и подростками бойцы тыловых частей устанавливали стальные ежи, или, как их еще называли в Киеве, «испанские колючки». Рубеж обороны укрепляли основательно, насыщая его броневыми башнями, железобетонными колпаками и даже новинкой — сборными дотами. Здесь, очевидно, создавалась последняя оборонительная линия, за которой на правом берегу Волги лежал легендарный город, распростерший свои индустриальные крылья на добрые шестьдесят километров.
Вдали несколько раз показывалась, разрезанная на куски островерхими крышами домов, Волга. Но увидеть всю ее ширь так и не удалось. Окраины Сталинграда, точно такие же, как и Киева, еще дышали стариной: потянулись немощенные улицы с низкими, неказистыми деревянными домиками. Но вскоре на смену хибаркам пришли многоэтажные каменные дома. Возник строгий, по-своему красивый рабочий город с просторными улицами и площадями. В самом центре — железнодорожный вокзал, а за ним шумная, многолюдная площадь Павших борцов с Домом Красной Армии, с большим универмагом и драматическим театром, у входа в который дремали два гранитных льва. Наши машины свернули на довольно опрятную Московскую улицу и остановились возле трехэтажного здания. В этом старом капитальном доме находилась редакция и типография областной газеты «Сталинградская правда». После недолгих переговоров Троскунова с местным начальством редакции фронтовой газеты отвели весь третий этаж, и мы могли расположиться в больших, высоких комнатах, сплошь заставленных письменными столами. Обошли все комнаты с надеждой найти диваны, но их не оказалось, и мы с огорчением подумали, что спать придется на сдвинутых столах, подложив под голову старые подшивки газет.
Каждая комната имела балкон, откуда хорошо просматривалась вся изогнутая, словно казацкая сабля, Московская улица. Справа виднелась площадь Павших борцов, слева — набережная Волги, застроенная в этом месте какими-то старыми сараями, за которыми чернели плоты, белели бока буксиров и покачивались на волнах баркасы.
Троскунов уехал в штаб Сталинградского фронта, разрешив нам до трех часов дня ознакомиться с городом. Я побывал на всех этажах центрального универмага, купил на всякий случай запасные карандаши и блокноты. А потом пошел побродить по незнакомому городу. Он оказался удивительным. Порой идешь по улице — и вдруг какой-то уголок покажется знакомым-знакомым и напомнит то Киев, то Москву. Но есть у города и свои особенности: громады заводов и волжская ширь. Все это величественно и неповторимо.
С гранитного пьедестала смотрит на родную Волгу бронзовый летчик Хальзунов. Хорошо видна волжская набережная с многими пристанями и причалами. Все там кипит, движется, издали похоже на потревоженный муравейник. Идет беспрерывная посадка на пароходы, баржи и катера. Хотя враг еще непосредственно не угрожает Сталинграду, но эвакуация идет. Речные суда грузятся быстро и, как видно, основательно. Палубы до отказа набиты пассажирами. На рейде не задерживается ни одно судно: пока не гудят в небе косяки пикировщиков, нельзя терять ни минуты. Водный путь уже не такой безопасный. «Юнкерсы» не только бомбят порт, но и минируют фарватер Волги.
Троскунов любит точность: «Ни минуты опоздания». И поэтому частенько посматриваю на часы. Все отпущенные в город явились в указанное время, и сейчас же началось совещание. Редактор был встревожен больше, чем в Балашове, и даже не пытался этого скрывать. Постепенно его тревога передалась всем присутствующим. Неизвестность томила и мучила. Однако то, что мы услышали, не могло нам принести спокойствие.
Шестая немецкая армия под командованием генерал-полковника Паулюса развивала наступление на станицу Нижне-Чирскую и город Калач. Противник рвался к Дону с тем, чтобы овладеть переправами и выйти на левый берег. Цель гитлеровцев ясна: с ходу взять Сталинград, перерезать Волгу. Поэтому через все наши газетные материалы должна проходить основная мысль: ни шагу назад! Стоять насмерть! Отступать дальше некуда! Сталинград имеет первостепенное значение для всего советского фронта. Его защита требует от нас не останавливаться ни перед какими жертвами. Положение советских войск усложнялось еще и тем, что гитлеровцы одновременно наносили удар на Кавказ. Танковая клешня Клейста тянулась к источникам нефти.
— В этой обстановке, — обратился к нам Троскунов, — командование Сталинградского фронта приняло решение нанести контрудар двумя танковыми армиями — Первой и Четвертой, чтобы преградить путь врагу к Волге, не позволить ему прорваться в Сталинград.
Вся наша оперативная группа получила срочное задание — показать стойкость воинов, которые до последнего патрона обороняли свои рубежи и не отступили перед врагом. Отдав распоряжения, редактор пошел знакомиться с типографией, а мы развернули карты Генерального штаба, стараясь уяснить, что же все-таки происходит на пятисоткилометровом фронте — от города Павловска до Верхне-Курмоярской станицы. Однако, не зная расположения войск и направления будущих контрударов, разобраться в оперативной обстановке на дальних подступах к Сталинграду сложно. Поразмыслив, все же пришли к единому мнению: не только Нижне-Чирская и Калач, куда мне предстояло завтра вылететь на «кукурузнике», таили опасность для Сталинграда. Противник, видимо, быстро продвигается вдоль правого берега Дона и угрожает Сталинграду не только с юга, но и с северо-востока. Удар немцев на Калач с последующим выходом на Карповку казался самым опасным. Здесь открывалась удобная и прямая дорога на Сталинград. Но пока все это оставалось лишь догадками.
Когда-то Маяковский написал крылатые строчки: «Мы диалектику учили не по Гегелю, бряцанием боев она врывалась в стих». Так обстояло дело и в редакции. Никто из корреспондентов фронтовой газеты не кончал Академии Генерального штаба, но мы провели год на войне, да на какой еще войне! «Бряцание боев» не прошло для нас бесследно. Постоянное изучение боевого опыта, различных тактических приемов позволило нам шире, масштабнее взглянуть на происходящие события. Пусть мы были узкими, всего-навсего редакционными стратегами, но все-таки людьми, не лишенными здравого оперативного мышления. Обстановка на дальних подступах к Сталинграду напоминала в какой-то мере ту, которую пришлось нам пережить в треугольнике Луцк — Ровно — Дубно, когда наши механизированные корпуса нанесли контрудар по танковой группе Клейста.