Злая вечность

Ответы на анкету

1) Всякое художественное произведение есть живой организм, в котором форма не отделима от содержания. Критик должен с этим считаться и давать оценку полную.

2) Что значит «справедливая» критика?. Всякая критика неизбежно суб'ективна. Критик смотрит через призму своей индивидуальности, и иначе смотреть не может. Все, что требуется от критики, это чтобы она была искренна.

3) Для меня не так. Для меня критика есть встреча душ (писателя и критика). Надо впрочем заметить, что встретиться душам случается довольно редко.

Георгий Песков.

Глеб Струве. Георгий Песков

Называя «магических реалистов» среди зарубежных писателей младшего поколения, Шаршун не упомянул о писателе, к которому эта кличка в каком-то смысле подходила больше всего, — о Георгии Пескове. Под этим игривым псевдонимом (если его расшифровать, то получается перевод имени Жорж Саид, причем фамилию надо читать по-немецки) скрывалась женщина, г-жа Дейша. К Георгию Пескову в передовых литературных кругах отношение было, по-видимому, несколько пренебрежительное: ни в «Числах», ни во «Встречах» имя его ни разу не было упомянуто, и о нем не было речи в послевоенных разговорах о «незамеченном поколении». Отчасти это, может быть, объясняется тем, что Песков стоял в стороне от парижских литературных кругов. Сейчас этот любопытный писатель незаслуженно забыт[1].

Георгий Песков выпустил всего одну книгу рассказов — «Памяти твоей» (1930), в которую вошли рассказы, написанные между 1925 и 1927 годами. Один из них был напечатан в «Современных записках», другие — в газетах. После 1930 года рассказы Пескова продолжали появляться в «Последних новостях», а одна довольно длинная вещь — «Злая вечность» — была напечатана в 1932 году в двух номерах «Современных записок». С середины 30-х годов имя Пескова исчезло из литературы, но автор, насколько известно, до сих пор живет под Парижем; уход его из литературы был добровольным и сознательным актом, продиктованным, по-видимому, религиозными мотивами.

О единственной книге Пескова в зарубежной печати появилось несколько благожелательных отзывов (К. И. Зайцева в «России и славянстве», Ф. А. Степуна в «Современных записках» и др.), но все же этот автор не обратил на себя внимания, которого заслуживал. Ф. А. Степун писал, что в сущности все рассказы Пескова об одном и том же, что «молодой автор… одержим своей темой». Главную тему Пескова Степун при этом определял как «раздвоенность» и уточнял: «встреча внутреннего раздвоения с тем страшным раздвоением русской души, имя которому — большевицкая революция». Слово «одержим», может быть, не совсем подходит к Пескову — для этого Песков пишет слишком спокойно, уравновешенно. И, хотя революция присутствует как фон во многих его рассказах, он не ограничивается революционной тематикой. Сила лучших рассказов Пескова — например, рассказа «Покупательница»[2] — как раз в той спокойной уравновешенности, с которой рассказывается о вещах таинственных и жутких. Главная тема Пескова — таинственное в мире, присутствие в нем непостижимых простым разумом злых и добрых сил. Это роднит Пескова с Гоголем (но стиль его, простой, деловитый, не похож вовсе на гоголевский), а также с Достоевским и Гофманом. Ф. А. Степун писал:

«…Связанный с Достоевским внутренний мир Пескова мог бы быть глубже сообщен читателю, если бы форма рассказов была заострена теми методами видения и высказывания, которые мы связываем с именем Андрея Белого».

Но, может быть, именно в сочетании реалистического метода (в описаниях, в диалоге) с оккультными, потусторонними мотивами — главная сила Пескова; тем более, что Песков отнюдь не грешит излишним реализмом описаний, и сквозь быт у него всегда просвечивает тайна. Есть у Пескова, как указал Степун, рассказы подлинно религиозные, такие, как «Памяти твоей» и «Валькирия», написанные с большой художественной убедительностью:

«…в обоих Песков стоял перед заданием очень большой сложности. Описать появление среди оставленных близких расстрелянного священника — и описать, не превратив чуда в галлюцинацию, — задача громадная. Пескову она удалась. Рассказ, быть может, мог быть написан сильнее, но я уверен он не мог быть написан правдивее. К лучшим рассказам принадлежит также и „Валькирия“. Старая немка Брунгильда Карловна, безбожно коверкая русский язык, переводит в трагическую минуту жизни некоему Евгению Ивановичу „один Grablied“ („надгробная песня“). И в ее переводе, в ее беспомощных словах слышится орган, чувствуется духовная первореальность мира: смирение, доброта, мудрость».

Оба отмеченных Степуном рассказа написаны на фоне первых лет революции, как и «Покупательница» — едва ли не самый трагический по сущности рассказ, в котором прекрасно дана и трагическая бытовая обстановка: бывшие люди, распродающие свое барахло на Сухаревке. При этом у Пескова есть несомненный дар рассказчика; некоторые его рассказы, пожалуй, даже слишком анекдотичны. «Точка зрения» у него все время меняется: есть рассказы, в которых мир показан глазами детей (правда, не по-детски «мудрых», но это не срыв, а нарочно так), — «Чулан», «Бабушкина смерть», «Шурик»; есть хорошие примеры сказа, без излишней стилизации — «Гонец», «Пробуждение».

«Злая вечность» — наиболее честолюбивая по замыслу из вещей Пескова. С оглядкой на некоторые современные проблемы здесь разрабатывается вослед Достоевскому тема «человекобожества», кирилловского своеволия. При этом герой повести, душевнобольной князь, чем-то неуловимым напоминает Мышкина (действие происходит в эмиграции, но эмигрантский быт лишь слегка намечен в сатирических тонах в сцене разговора князя с служащими на заводе в маленьком французском городке бывшими офицерами). Кроме князя, все главные персонажи — французы. В библиотекаре с лицом хамелеона, в похожем на Вольтера антикваре, в кукле, в которую влюбляется князь, чувствуется несомненное влияние Гофмана. В целом «Злая вечность» удалась автору меньше, чем его короткие рассказы, особенно развязка, но это интересная неудача.

Примечания

Г. Песков. Злая вечность (Мировая трагедия)

Впервые: Современные записки, №№ 48–49, 1932. Публикуется по этому изд. с исправлением ряда некоторых опечаток и ряда устаревших особенностей орфографии и пунктуации. Ниже приводится перевод французских фрагментов текста:

С. 8 …anciens officiers — бывшие офицеры.

С. 8 …Perso

С. 8 …madame Meterry veuve — вдовая мадам Метерри.

С. 8 …Ah, ici on sait bien ce qui est chic! — Ах, мы здесь хорошо понимаем, что такое шик!

С. 8 …si bien né — Здесь: такого благородного, знатного.

С. 9 …dupère Boittot — папаши Буатто.

С. 12 …«Oleg le prédicateur» — Здесь: «Олег-предсказатель».

С. 12 …à toutes ces betises-la — все эти глупости.

С. 12 …homme serieux — солидный человек.

С. 12. Est-ce vrai, monsieur, que vous etes prince? — Правда ли, месье, что вы князь?

С. 12 …madame la princesse — мадам княгиней.

С. 14…mutilé de guerre — инвалид войны.

С. 22. Bonjour, monsieur! — Здравствуйте, месье.

С. 28 …antiquité — древность, антикварный предмет.

С. 29 …ancie

С. 34. Ah! ça… ça dépend! — Ах! это… это зависит!

С. 40 …à demi-laine — полушерстяные.

С. 40. Ce sera trop petit pour vous — Эти будут для вас слишком малы.

С. 41…malgré tout — тем не менее.

С. 41. Pas de mal, pas de mal!… C’est dans la rue de St. Pélérin que vous habitez? — Ничего страшного, ничего страшного!… Вы ведь живете на улице Сен-Пелерин?

1

Впрочем, в изданную недавно Издательством имени Чехова, под редакцией В. А. Александровой, книгу «Пестрые рассказы» включен далеко не лучший рассказ Георгия Пескова «Медуза», впервые напечатанный, кажется, в «Последних новостях». Об авторе в книге не сказано ни слова.

2

Этот рассказ, между прочим, был включен известным английским писателем Сомерсетом Моэмом (Maugham), одним из лучших мастеров современной новеллы, в антологию, составленную из лучших и наиболее характерных образцов короткого рассказа в мировой литературе.