Страница 30 из 48
Вид моего кабинета, избавленного от грузинского пятна, внушал оптимизм. Я подумал, что, пожалуй, с заезжим тевтоном из «Шпигеля» справлюсь без подготовки. Придавлю национальной самобытностью и расплющу властной харизмой. Мало ли в истории русские бивали прусских? Поднявший меч от самовара и погибнет.
Я устроился за столом поудобнее, пододвинул поближе папку с цифрами, державно прищурился и приказал Вове-референту:
— Иди зови своего немца…
Мысленно я уже нарисовал себе образ кряжистого бундесбюргера и раскрасил его физиономию в апоплексический красный цвет. Однако в реальности этот Ханс оказался щуплым, бледным, редковолосым, и к тому же по-русски он шпарил, зараза, без малейшего акцента.
Пока оператор из кремлевской пресс-службы привычно настраивал свою камеру и налаживал софиты, мы с немцем мило улыбались друг другу и дипломатично обсуждали всякие пустяки, вроде цвета обивки у моих кресел и полезных гаджетов у его японского мини-диктофона. Затем телекамера заработала, гость сунул нос в свой блокнот и вынырнул оттуда с первым вопросом.
— Уважаемый господин президент, — начал он. — После вашей инаугурации прошло чуть менее полугода, а за это время вы успели десятки раз побывать ньюсмейкером. У вас в России действительно происходит так много нового, по сравнению с остальной Европой, или вы просто стремитесь быть первым на рынке новостей?
Ах ты гнида фашистская, подумал я о немце, продолжая нежно улыбаться. Тебе трудно было хоть намекнуть, про какие сенсации и про какие новости ты толкуешь? Сиди тут и гадай, чего и когда я успел еще сморозить. Хотя ладно, выкручусь. Алгоритм известен.
— Уважаемый Ханс, — задушевно произнес я. — Повседневная жизнь в старой Европе довольно скучна и уныла. И если не случится урагана с наводнением или падения вашего Доу-Джонса, или если очередной психопат не перестреляет дюжину покупателей в супермаркете, вам будет не о чем писать и нечего показывать. А в России жизнь непростая, зато интересная, бурлящая. Каждый день у нас что-то происходит, и я как президент откликаюсь на это. Вообще русские — прирожденные ньюсмейкеры, чему Запад завидует, я уверен. Вы вот пришли ко мне, а не к вашему федеральному канцлеру и не к премьеру, допустим, Норвегии. Верно?
— Но если… — начал было немец.
— Спасибо, снято! — бодро перебил его наш оператор.
Софиты погасли. Кремлевская пресс-службы принялась торопливо сворачивать провода, зачехлять объективы и упаковывать аппаратуру в кофры, чтобы успеть к вечернему эфиру. Герр Зильверс с несколько разочарованным видом вновь уткнулся в блокнот, а я перевел дыхание. Теперь можно не дергаться. Информационный продукт для внутреннего рынка мы худо-бедно произвели, рынок же внешний — не наша забота. На чужие эксклюзивы мы не посягаем. В российских теленовостях дадут единственный синхрон — то есть картинку со звуком: первый вопрос, первый ответ, и хватит. Кому интересно остальное, может читать Der Spiegel в оригинале, пожалуйста. Мы не Китай, у нас нет ограничений на Интернет.
Через пару минут мы остались с немцем вдвоем. Гость из Гамбурга только этого ждал — и сразу же выкатил свой второй вопрос.
— Уважаемый господин президент, — сказал герр Зильверс. — Не так давно на встрече в Российской Академии наук вы упрекнули иерархов РПЦ в непрофильных тратах, несовместимых с финансовым кризисом. Означают ли ваши слова, что некогда идиллические отношения между Кремлем и Московской Патриархией завершились?
Ой-ей-ей, про себя посетовал я, неужто я такого наговорил? Боже, как неудобно. Докатился до ручки со своим популизмом без берегов. Захотел, наверное, сделать приятное академикам — вот и наехал на конкурирующую фирму. Теперь понятно, отчего патриарх просил о встрече со мной: хочет, наверное, узнать из первых уст, не пора ли пастырям переписывать «мерседесы» на родственников и потихоньку сушить сухари. Ну со Святейшеством я разберусь, это легко, а вот дотошному немцу чего прикажешь впаривать? Не могу же я сказать правду: «Ничего не помню, минхерц, упился вдрызг»?
— У меня прекрасные отношения с Московской Патриархией, — кротко ответил я. — Пре-крас-ны-е, так и запишите. Как глава государства я не вмешиваюсь в экономическую жизнь клира, а как человек крещеный, отношусь к институту православной церкви с безграничным уважением. И я, между прочим, убежден, что возникновение жизни на Земле — не вселенская случайность и не эксперимент каких-то там инопланетян, но акт Божественного Творения… Улавливаете?
— Да, безусловно, господин президент. — Герр Зильверс торопливо зашелестел своим блокнотом. — Раз уж зашла речь об инопланетянах… Извините за бестактность, но в прессу попала запись вашего выступления перед космонавтами в Звездном городке. Вы ссылались на результаты неких исследований по НЛО. В частности, вы говорили, что Гагарин в 1968 году мог не погибнуть в катастрофе, а его могли похитить космические пришельцы…
Ч-черт, пришельцы! Мысленно я содрогнулся. Это уж, братцы, ни в какие ворота. Ну ладно академики — народ пьющий по определению, и мне наверняка наливали чего позабористей. Но чтобы в Звездном городке! Там-то я как ухитрился надраться и нести такую ахинею? Космонавтам же ничего, кроме кагора от радиации, не положено употреблять вовсе. Даже на банкете в честь президента. Может, я сколько-то привез с собой и принял без закуски, среди центрифуг?
— Фальшивка! — рубанул я. — В Звездном городке я, возможно, и выступал, но про пришельцев не говорил. Юрий Гагарин как государственный символ России не мог оказаться в чужих руках.
— То есть вы не верите в инопланетян? — уточнил немец.
— Я верю в Юрия Алексеевича Гагарина, — строго сказал я. — Знаете, каким он парнем был? Настоящим патриотом. Никаким пришельцам он бы живым не сдался. Так что вопрос закрыт.
— Хорошо, оставим тему разумных существ, — согласился герр Зильверс. — Перейдем, если позволите, к неразумным. В Европе с большим интересом восприняли вашу речь в Государственной Думе, по поводу новой системы патронажа вымирающих животных. Идея, чтобы каждый член парламента оплачивал содержание и питание редких особей, многим наблюдателям пришлась по душе…
Ну это еще ничего, с облегчением подумал я, этот глюк хотя бы не опасный, сойдет за эксцентрику. Да и мысль, по большому счету, не такая дурная, даже прикольная. Пусть лучше господа депутаты ценных зверушек берут на содержание, чем своих дорогостоящих шалав. От тех уж точно нет никакой пользы для экологии.
— …Однако многих наблюдателей, — тем временем продолжал немец, — несколько удивила предложенная вами методика: выбирать опекаемых животных по принципу внешнего сходства с опекуном. Не секрет, что из-за этого руководители фракций до сих пор не могут представить окончательные списки, наблюдается перекос в сторону хищников. Как пишет ваша «Парламентская газета», на львов и уссурийских тигров подано в общей сложности триста заявок, на синих китов — две, на утконосов и лемуров — ни одной…
Да ведь это же бунт, разозлился я на депутатов. Кем они себя возомнили — царями природы? Кто им дал право самим решать, на кого они похожи? Ну я им устрою свободное волеизъявление!
— Вы правы, тут недоработочка, — произнес я вслух. — Спасибо за своевременный сигнал. Демократия полезна лишь до известных пределов, дальше стоп. Отныне в России этих скотов будут не выбирать, а назначать сверху, президентскими Указами…
Нет-нет, — поспешно добавил я, увидев, как лицо немца стало вытягиваться по вертикали. — Я не депутатов в данном случае имею в виду, а зверюшек этих редких. Обещаю, что замеченный вами перекос будет устранен. Они, вонючки, у меня строем пойдут патронировать утконосов, шакалов, скунсов, медуз, белых мышей, и пусть только попробуют пискнуть, что на них не похожи… Кстати, я вообще с большим уважением отношусь к фауне, имейте в виду.
— Безусловно, господин президент, это все заметили, — кивнул немец. — Недаром же вы своим любимым фильмом назвали «Том и Джерри»…
Ну вот, доигрался. Взял и где-то выболтал по пьяни сокровенное.