Реквием по Иуде

— Он не тот, за кого себя выдает, — ответствовал князь.

— И кто же он? Женщина? — скрывая усмешку, поинтересовался Трдат.

— Прости, государь, но мне придется начать издалека и вспомнить то, что, быть может, посыплет соль на твои раны, — словно не замечая иронии, ответил гость.

— Говори, я повелеваю!

— Много лет тому назад, — начал князь, — царствующих в Персии парфян Аршакидов, к которым относишься и ты, великий государь, сменил перс Арташир. Он подговорил твоего дядю, Анака, и тот на охоте убил твоего отца Хосрова, а вместе с ним и ваших домочадцев. К счастью, боги, сохранив твою жизнь и жизнь сестры твоей Хосровидухт, свершили возмездие над клятвопреступником. Перед смертью твой отец открыл имя предателя, и наши воины, настигнув братоубийцу, утопили его в реке Аракс. А вместе с ним, как все были уверены, и всех его домочадцев. Но мстители ошибались. В живых остался твой двоюродный брат. Он был спасен братом своей кормилицы и увезен в Кесарию. Там он получил христианское образование, женился на некой Иулитте, которая, родив ему сыновей Аристакеса и Варданеса, вскоре умерла. Он-то и есть наш Сурен.

Царь побледнел.

— Чем ты докажешь это? — спросил он князя.

— А ты спроси его сам, государь. Он христианин, а его вера не позволяет ему лгать, — ответил тот.

— И как ты это все узнал? — в голосе царя прозвучало недоверие.

— Я послал в Кесарию человека, поручив ему разыскать и расспросить людей, знавших Сурена, — с поклоном ответил гость.

— Зачем? Тебе-то какая с этого радость?

Князь отвел взгляд, скрывая смущение:

— Ты очень приблизил его к себе, государь, а мы так мало его знаем… И я испугался, что он может замышлять против тебя…

— Ты честно начал, так не заканчивай ложью! — перебил его царь. — Возможно, ты на самом деле испугался. Но не за меня, а за себя. Я многое вижу из того, что мои приближенные хотели бы утаить. Вижу, но молчу. До поры. Делаю вид, что не замечаю. Вот ты. Я давно наблюдаю твои страдания по моей сестре, Хосровидухт. Слепец! Тебе только кажется, что со стороны этого не видно. Влюбленный человек — он как абиссинец в кругу белокожих людей. С появлением Сурена ты узрел в нем соперника и решил все о нем проведать. А теперь, раскрыв его тайну, захотел расправиться с ним моими руками! Так?

На лице князя не было ни кровинки. Губы его побелели, как саванное полотно.

— Ну что ж. Твой расчет оправдался. Но только отчасти. Ты меня хорошо понял? — спросил царь, грозно посмотрев на гостя.

Тот молча кивнул головой.

— А раз понял, так вели привести его сюда, — процедил сквозь зубы Трдат.

— Да будет так, как пожелает мой государь. Но лучше не сейчас, — дрожащим голосом обратился к нему князь. — Как ты повелевал, после обеда мы отправляемся к святилищу, дабы воздать дары богам за твое воцарение. Возьми с собой и Сурена. Как христианин, он откажется от поклонения. Тогда и схватим его, и он нам все расскажет.

— Хорошо, — после минутного раздумья согласился Трдат и сделал ему знак удалиться.

Во время обеда Трдат, как бы между прочим, поинтересовался у стоящего поодаль Сурена, намерен ли тот присутствовать на жертвоприношении богине Анаит в честь его, Трдата, чудесного воцарения.

— С Вашего позволения я бы остался во дворце. Хочу успеть перевести к завтрашнему дню мысли Гераклита о логосе, — с поклоном ответил Сурен.

— Восемь раз по сто лет прошло с тех пор, как умер Гераклит и уже никуда не спешит. А Анаит не только богиня, но и женщина, и на твоем месте я бы опасался испытывать ее терпение. Собирайся, пойдешь с нами, — усмехнувшись, ответил ему царь и добавил: — Это не приглашение, это приказ.

Сурен побледнел. Он попытался объясниться, но, увидев, что царь уже разговаривает с другими приближенными, с поклоном удалился.

Спустя какое то время процессия с царем и жрецами во главе вышла из дворца и отправилась к храму Анаит. Среди приближенных, следуя воле Трдата, шел и Сурен. Он был смертельно бледен. Но глаза его светились решимостью, как у человека, сделавшего окончательный выбор.

Процессия остановилась у жертвенника. Жрецы, отделившись от всех и окружив капище, начали ритуал. Первым подошел Трдат, а затем, по старшинству, его придворные. Все возлагали к статуе богини цветы и зеленые ветви. Когда очередь дошла до Сурена, царь впился в него взглядом. Но тот не шелохнулся. Волна ропота прокатилась по рядам придворных. Но Сурен не сошел с места. Трдат поднял руку. Все замолчали. Наступила звенящая тишина, которую взорвал окрик Трдата:

— Эй, Сурен! Я же сказал, не испытывай терпения Анаит. Подойди и исполни свой долг верноподданного и армянина.

Эти слова будто вывели Сурена из оцепенения. С первого же дня своего пребывания при дворе, он понимал, что конфликт из-за веры неизбежен. И потому желал лишь одного: верной службой завоевать любовь и доверие Трдата до того, как обнажатся противоречия между их верованиями. Но сейчас он с предельной ясностью осознал — это конец, и другой возможности высказаться у него не будет…

— Я повинуюсь Создателю неба и земли, а не творениям рук человеческих! — воскликнул Сурен. — Ты, государь, властен лишь над моим телом, но никак не душой. Ты можешь казнить меня, можешь миловать. Но даже ты не заставишь меня думать и жить иначе, чем я того желаю.

Царь с изумлением смотрел на Сурена и не узнавал его. Глаза его налились кровью, а ноздри раздувались, как у разъяренного буйвола, голос его был похож на весенний гром, а из глаз разлетались грозовые молнии.

— Я твой верноподданный, — продолжал он, — но ты поклоняешься идолам. А у меня другой Бог, Единственный и Всевышний, Творец всего сущего на земле, в том числе и армянской. Я люблю тебя и почитаю как своего царя и господина. И потому я, как христианин, умоляю тебя — откажись от старых идолов и богов! Обратись в единственную веру, сулящую любовь в царстве твоем и бессмертие в Небесном!

Жрецы наконец пришли в себя от неслыханной дерзости и негодующе возопили, прося Трдата заставить вероотступника замолчать. Царь, словно ожидая этой просьбы, подал знак стражникам, и те мигом заломили руки Сурену. Связав бунтовщика, они бросили его к царским ногам.

— В темницу его, — презрительно бросил Трдат и кивнул жрецам, чтобы те продолжили прерванный ритуал.

Вернувшись во дворец, царь приказал доставить к себе Сурена. Когда того привели, он подошел к нему и, глядя в упор, спросил:

— Правда ли то, что ты приходишься сыном братоубийце Анаку?

— Правда, — не отводя глаз, ответил ему тот.

— Так мы — братья? — усмехнулся Трдат, прохаживаясь перед Суреном.

— Все мы братья по Небесному Отцу.

— Что же заставило тебя прийти ко мне в служение? Желание довершить за отцом его грязное дело? — спросил царь, остановившись перед пленником. — Предатель!

— Нет, и еще раз нет, — с горячностью ответил ему Сурен и продолжил, не отводя взгляда: — Я никого не предал, и не предам вовек. Узнав историю моей семьи, я, как христианин, решил верной службой тебе искупить ее вину.

Покачав головой, Трдат отправился к трону. Заняв свое место, он объявил:

— Богам было угодно, чтобы жизнь этого презренного человека, как, впрочем, и моя жизнь и жизнь сестры моей Хосровидухт, была бы сохранена. А раз они так пожелали, то я не в воле отобрать ее у него. Но как царь и наместник богов на земле, я приговариваю его к заточению до конца его дней в «хор вирап» — за оскорбление, нанесенное нашим богам, и в назидание другим нечестивцам. Да будет так, ибо так сказал я, Трдат, царь армянский!

Скоротечен царский суд. Лишь мгновения отделяют высочайший приговор от его исполнения. И вот ранним утром следующего дня двое конвоиров повели скованного по рукам и ногам Сурена к «хор вирапу» — «глубокой яме», куда по приказу армянских царей сбрасывали воров, разбойников и впавших в немилость ишханов. В ней невозможно было продержаться больше недели; летом несчастные умирали там от жары и жажды, а зимой — коченели от холода. А сейчас в этой яме, внушающей людям дикий ужас, осужден был провести остаток своих дней и Сурен.