Реквием по Иуде

И Никос Ионидис приступил к работе. Он слетал в Штаты и сдал папирус на хранение в банк — никакого другого, более надежного места, по его убеждению, не существовало. Он изготовил фотокопии нескольких страниц и разослал их по всем крупным университетам, которые имели хоть какое-то отношение к древней истории. Чтобы заинтриговать покупателей, письма были отправлены из Каира, а обратный адрес был александрийским. Естественно, в Александрию Ионидис даже не наведывался. По указанному адресу находилось юридическое бюро, которое оказывало ему некоторые услуги.

Осторожность — прежде всего. Как ни приятна была ему Женева, он все же перебрался в более безопасное место, где легче было затеряться — в Амстердам. Когда стали поступать первые ответы, Ионидис не бросился сломя голову, а принялся тщательно изучать возможности покупателей. Впрочем, их было немного.

Предложения, подписанные директорами библиотек, он отметал сразу. Совсем другое отношение у него было к письмам от спонсоров. Например, норвежский нефтяной магнат содержал музей при университете. Музей носил его имя и не имел определенной направленности — вместе с мазней современных художников там хранились и бивни мамонтов, и платье Мэрилин Монро, и диплом самого спонсора. Древний папирус выглядел бы вполне достойно в такой компании. Особенно если посетителям музея станет известно, за сколько он куплен. А купить его можно всего-навсего за три миллиона долларов.

Услышав эту сумму, норвежец покраснел, как «Феррари», на котором приехал на встречу. Но быстро овладел собой и заявил, что его интересует не весь набор текстов, а только математический трактат. Который, как ему, норвежцу, кажется, стоит около ста тысяч.

Ионидис ответил, что около ста тысяч этот трактат стоил вчера. А сегодня его цена — миллион.

Нефтяник сказал, что ему надо подумать.

Пока он думал, прошло несколько лет, в течение которых Ионидис встречался с другими претендентами. Итальянский фармацевт сказал, что три миллиона для него не деньги, что он немедленно поручит своим юристам готовить текст договора, и прямо завтра же начнет консультации с представителями египетского правительства… При этих словах его масленистые глазки лукаво прищурились. А Ионидис ответил, что с египтянами он сам все обсудит. «Сделка должна быть абсолютно законной», — напомнил фармацевт. «Не сомневайтесь», — заверил его Ионидис и навсегда вычеркнул телефон итальянца из записной книжки.

Производитель мясных консервов из Новой Зеландии тоже не торговался. Но предложил расплачиваться партиями тушенки. Поставки в любую точку мира. Идеальное соотношение цены и качества. Крайне, крайне заманчивое предложение. Но схема расчета получалась слишком сложной, а сложность — сестра опасности. Он пообещал мяснику, что свяжется с ним через год. Или через два.

Не позвонил и через три. Шли годы. Норвежец позванивал, демонстрируя нордическую твердость характера, если не сказать тупость. Папирус спокойно лежал в банковской ячейке. А капитал Ионидиса стремительно уменьшался. Ввязавшись в погоню за миллионами, он перестал считать сотни, а ведь из них складывались тысячи, те самые тысячи, которые были потрачены на разъезды, переговоры и на сбор информации. Однажды он подвел предварительные итоги — и ужаснулся. За восемь лет он не провернул ни одной значительной махинации. Занимаясь продажей папируса, он истратил двести тысяч! И каков результат? Древний манускрипт стал еще древнее, только и всего. Интерес к старинным рукописям угас. В мире творилось слишком много более важных дел. Рухнула Советский Союз, Ирак захватил Кувейт, люди перестали целоваться, опасаясь заразиться СПИДом… Все, на кого рассчитывал Ионидис, постепенно исчезли с горизонта. И когда в его амстердамской квартире раздался звонок от Клары Гольдман, он позабыл об осторожности и помчался на встречу с ней.

«Гольдман» на идише означает «золотой человек». Весьма подходящая фамилия для хозяйки антикварного салона.

Они встретились в ресторане аэропорта. Поцеловались, поздравляя друг друга с Новым годом. Клара заказала жаркое из телятины, Ионидис ограничился чашкой кофе и бокалом воды.

— Я лечу в Штаты, — сказала Клара. — Мой новый клиент собирает коллекцию древностей. Тематика — зарождение христианства. В средствах он не ограничен. У тебя есть что-нибудь для него?

— У меня всегда есть что-нибудь для кого-нибудь, — с небрежной улыбкой ответил Ионидис, едва сдерживая радостное возбуждение.

— Я могу помочь тебе пристроить твой папирус в надежное место, — с такой же небрежной улыбкой ответила Клара. — Конечно, ты вправе ждать, когда твой норвежец наконец согласится с назначенной ценой. Кроме того, никто не мешает тебе обменять каждую букву из писем апостола Павла на ящик новозеландской тушенки. И все же мне представляется более разумным отдать манускрипт тем, кто станет его изучать, а не оставит гнить в банковской ячейке.

Ионидис, потрясенный осведомленностью Клары, попытался закурить и поджег сигарету со стороны фильтра. Эта оплошность рассмешила их обоих и помогла ему взять себя в руки.

— Клара, ты прелесть. Но мне трудно поверить, что ко всем твоим достоинствам вдруг добавился альтруизм.

— Иногда я сама поражаюсь своему бескорыстию, — сказала она. — Но чего не сделаешь для старых друзей! Если хочешь встретиться с этим клиентом, рассчитывай на семьдесят пять процентов.

Ему показалось, что он ослышался.

— Что? Ты заберешь себе четверть?

— Именно. Причем не деньгами, а товаром. Ты отдашь мне Евангелие. А я отдам тебе богатого клиента.

Она говорила спокойно, и с дружеской улыбкой смотрела ему в глаза, а потом, не меняя выражения лица, опускала приветливый взгляд на телятину, которую ловко кромсала ножом и вилкой, обмакивая в соус. Глядя со стороны, никто бы не заподозрил, что за ресторанным столиком идет грабеж.

Но Ионидис был не из тех, кто уступает наглому натиску. Он и сам умел брать за горло. Правда, сейчас ситуация требовала иных приемов.

— Евангелие стоит больше, чем все остальные тексты, — напомнил он. — Ты же наверняка видела мои фотокопии. Наверняка показывала их специалистам. И ты знаешь, что это Евангелие отличается от всех ранее известных.

Он задумчиво поводил сигаретой по краешку хрустальной пепельницы.

— Знаешь, Клара, про себя я называю его Евангелием от Иуды. Понятия не имею, что там написано. Но как только подумаю об этом папирусе, сразу вспоминаю о тех, кто меня предавал. Вспоминаются все мои бывшие друзья, которые с улыбкой вонзали мне нож в спину…

— Это намек? — осведомилась Клара, вытирая салфеткой губы.

— О нет. Ты не способна ударить в спину. Ты приставила тесак прямо к горлу, но сделала это, по крайней мере, честно и открыто. — Он улыбнулся. — Что же, пора признать себя побежденным. Я согласен.

— Ты не побежденный. Ты выиграл, — заверила его Клара. — Поверь, одному тебе не поднять этот груз, он велик даже для нас двоих.

— Что ж, будем молиться Иуде, чтобы помог нам справиться с его наследством, — рассмеялся Ионидис.

Он проводил Клару до стойки регистрации, а затем подошел к телефонным рядам. Позвонил в Александрию и назвал номер рейса.

— Есть у вас кто-нибудь поблизости? — спросил он.

— Да, ее встретят в Бостоне. Как долго должно длиться наблюдение?

— Мне нужно знать всех, с кем она встретится. Буду признателен, если я узнаю это раньше, чем она вернется.

— Не беспокойтесь, — ответил вежливый голос.

Ионидис с довольной улыбкой повесил трубку. Когда сотрудники александрийской конторы отвечали ему «не беспокойтесь», это означало, что их работа будет оплачена по обычной таксе. Если же он слышал в ответ «мы постараемся», то после выполнения задания из юридического бюро приходил счет с указанием дополнительных расходов. Видимо, слежка за Кларой Гольдман не входила в перечень особо сложных заказов.

Но он не ожидал, что уже через два дня сможет позвонить по присланному из Александрии телефонному номеру.

— Мистер Файн? У меня есть то, что вам предлагала наша общая знакомая, — сказал он без лишних предисловий. — Где мы можем встретиться, чтобы осудить детали?