Зодиак

ЛСД идет вразрез с принципом Сэнгеймона Тейлора. ЛСД – сложная молекула, и соответственно мне от нее не по себе. Но иногда попадаешь в ситуацию, настолько ужасную или требующую такого напряжения сил, что ничто другое не помогает.

Поэтому членский билет сожгли, пепел развеяли, а кокс Фиска вдохнули. И за затыкание трубы взялись с утроенным пылом.

Ребята из «Трэвел лодж» чуть опоздали, но тоже впряглись в работу. Я остался на берегу, наблюдая, как собираются журналисты и представители властей. Телевизионщики снимали, как я надуваю детский бассейн. За таким занятием трудно выглядеть десантником – надо было приволочь насос.

Для успеха акции следовало поднять токсины со дня моря и отправить в лучевые трубки телевизоров, а поскольку диффузора не видно, это будет непросто. Ведь предъявить-то мы могли лишь группку ныряльщиков с аквалангами, которые исчезали в воде с салатниками и прокладками и возвращались без них. Поэтому приблизительно к тому времени, когда подтянулись последние журналисты, я сел в «Зодиак» и позаимствовал Тома с салатниковой операции. Мы смотались на «Иглобрюх», забрали оттуда переносной насос и вернулись на берег. Том сплавал к диффузору и приставил входной шланг насоса к дыре, а я втащил «Зодиак» на берег и опустил выходной шланг в детский бассейн. Операторы слетелись как мухи на мед. Я специально выбрал бассейн с симпатичным желтым дном, чтобы черная слизь «Швейцарских Сволочей» заплескалась в нем как можно зрелищнее.

Мы качали ее, пока бассейн не заполнился почти до краев. Наряду с «Зодиаками» и скафандрами, детские бассейны – любимое оружие в моем арсенале. Сегодня нам повезло, потому что отходы смотрелись поистине скверно. Иногда компании сбрасывают в океан дрянь, прозрачную, как вода, и трудно убедить людей в том, что она опасна. Затем мы налили еще два пятидесятипятигаллонных бака (их мы послезавтра прикуем к дверям здания Сената штата Нью-Джерси) и на том отключили насос. Сходив к «омни», я набрал номер.

В любой крупной корпорации есть собственный телефонный лабиринт, свои лакомые номера и тупики, свои оголтелые «цепные собаки» и сахарные «добрые дяди». Через лабиринт «Швейцарских Сволочей» я уже прошел из Бостона по междугородней линии с неограниченным числом звонков. Поэтому я три или четыре раза набрал номер с добавочным, пока не добрался до нужной секретарши, а она соединила меня с управляющим заводом.

– Да? – сказал он довольно сонно. Я глянул на часы «омни»: половина девятого.

– Это Сэнгеймон Тейлор из «ЭООС Интернэшнл». Как поживаете?

– Что вам нужно?

– У меня все хорошо, спасибо. Мы обнаружили большую трубу, которая выходит в океан и прямо в воду сбрасывает значительный объем опасных отходов. Вы превысили предельно допустимые нормы по всем шести загрязняющим веществам, на которые у вас есть лицензия «ФАООС». А поскольку речь идет об отравляющих веществах, вы противозаконно подвергаете опасности жизнь и благосостояние всех, кто живет в данном регионе, иными словами, большого числа людей. Поэтому… э-э… мы сейчас закрываем диффузоры, и я рекомендовал бы вам перестать сбрасывать отходы – по вполне очевидным причинам. Если захотите с нами связаться, мы в Блю-Киллс-бич. Запишите наш номер телефона.

– Послушайте, приятель, если вы считаете, что это какая-то там завалящая труба, то сильно ошибаетесь.

Тогда я дал ему полное описание трубы и того, что мы предпринимаем, дабы ее заткнуть.

К тому времени окно «омни» превратилось в своего рода телеэкран для журналистов. Я опустил стекло и переключил телефон на конференц-связь, чтобы разговор было слышно полностью. В целом он получился спокойным и профессиональным – никаких фейерверков. Я из кожи вон лез, стараясь быть вежливым, а те, кому доверяют огромные химические предприятия, умеют держать себя в руках (в отличие от их боссов), – в общем, «между нами, технарями». Это пиарщики и менеджеры высшего звена слетают с катушек, поскольку ничего не смыслят в химии. Им даже в голову не приходит, что правда не на их стороне.

Через полчаса наши ныряльщики доложили, что из трубы ничего больше не поступает.

К тому времени я уже превратился в укротителя полномасштабного цирка. Каждую бригаду с оператором требовалось вывезти на «Зодиаке», побаловать сногсшибательным рывком через прилив, дать шанс заснять ныряльщиков, пройтись по палубе «Иглобрюха» и погладить корабельного кота. Дебби тем временем осталась на пляже умиротворять тех, кто ждал своей очереди, давая интервью, рассказывая анекдоты и старые «боевые» байки, – а после встречать небольшую армию чиновников корпорации. По счастью, она словно создана для этого: привлекательная, невозмутимая, остроумная и исключительно симпатичная. Не какая-нибудь конфузящаяся радикалка/феминистка/лесбиянка, на которую они рассчитывали.

Для мастодонта такого масштаба «Швейцарские Сволочи» сработали быстро. Они уже отксерили свои пресс-релизы, как всегда, напичканные стандартной ахинеей про капли из пипетки в железнодорожной цистерне и трудах химической промышленности на благо общества. Ну, сами знаете: «Эти соединения быстро и безопасно растворяются в концентрированном растворе двуокиси кислорода и хлористого натрия, содержащем некоторые другие неорганические соли. Звучит устрашающе? Вовсе нет. На самом деле вы не раз купались в этом растворе – просто так химики называют соленую воду». Как раз такие остроты любят красть у них, а после выдавать за собственные тележурналисты, на мажорной ноте завершая репортажи перед тем, как слово снова возьмет робот-ведущий. Звучит гораздо оптимистичнее и бодрее, чем рассказ о раке печени и о том, для чего нам нужны детские надувные бассейны.

Когда я вернулся, привезя из увеселительного круиза репортера местной телестанции, пиджаки уже полностью мобилизовались. На пляже они поставили раскладной столик – так, чтобы фоном ему послужил чахлый лесок на их территории. Тактическая ошибка с моей стороны! Мне следовало бы натянуть вдоль заграждения транспарант, чтобы они не смогли его использовать. У нас в «омни» ведь есть большой рулон – зеленый с белой подкладкой, – поэтому я попросил Дебби с Таней смастерить что-нибудь на скорую руку.

Под одну из ножек столика подложили пачку пресс-релизов, потому что пляж спускался к воде – как это обычно бывает с пляжами. Не стоило надеяться, что поднимающийся прилив подмоет его и опрокинет. Я поборол искушение поспособствовать процессу насосом, но это было бы откровенным ребячеством и слишком походило бы на прямое нападение. Главный пиарщик расхаживал, утопая в песке, который струйками лился в его открытые ботинки ручной работы. На пляж даже приволокли визажистов, чтобы те припудрили вызывающие доверие лица пиарщиков.

Когда смотришь на то, как крупная корпорация запускает свою пиар-машину, чувствуешь себя до крайности ничтожным. Первые несколько раз я пугался, но, по счастью, со мной были ветераны «ЭООС», бывалые погромщики пресс-конференций. Нужно атаковать на двух уровнях: подвергать сомнению то, что говорят пиарщики, и одновременно саму пресс-конференцию, разрушая телевизионные чары.

Я поманил Артемиду поближе к берегу. Как только очередной пиарщик начал свое заготовленное заявление, я ей кивнул, и она громко взревела мотором на холостом ходу, заставляя беднягу повысить голос. Это очень важно. Они хотят выглядеть СМИ-хладнокровными, как ДжФК, а если заставить их кричать, они становятся СМИ-истеричными, как Никсон. Я начал подумывать о вчерашней щетине и как бы бросить такую тень на лицо пиарщика. Пустая идея, да и вообще для нас слишком мудреная.

Пиарщик развернул плакат с пипеткой и цистерной. Я побежал к «омни» за своим – с банановой кожурой на футбольном поле. Он говорил про хлорид натрия и двуокись кислорода, я парировал, мол, если назвать динамит тринитротолуолом, он не станет от этого безопаснее. Раскатав карту завода и карту Блю-Киллс, он показал, где большая труба проходит под городом к пляжу. Меня это вполне устроило. Если хочет показывать, как токсичные отходы текут под жилыми домами, пусть его. Я вообще не мог понять, о чем он думает. Зачем ему на это упирать? Полистав их пресс-пакет, я нашел ту же карту, подземная труба на ней была отмечена маркером. А ведь именно ее им следовало бы скрывать.