Московиада

— Я, наверно, именно так и сделал бы, старик, но что-то колено разболелось, — опять разочаровал его ты.

— Ну извини, ну брось ты шутить, земеля, ну дай руку, слышь?!

— Не дам, — твердо пообещал ты. — Будешь в аду — передавай привет. А я все-таки пойду отсюда. Слишком воняет!

И демонстративно, хоть он, наверно, и не видит, ты затыкаешь нос. А он опять в крик — ведь что ему остается — и погружается все глубже и смертельней в бурые, темные, жуткие, теплые московские отходы.

А ты отдаляешься от люка и жмешься к влажной стене коридора, потому что еле стоишь на ногах и слышать не можешь этого крика, а от вони у тебя перехватило дух, и ты чуть не плачешь, потому что тебе жаль-таки старого сукиного сына. С последними его воплями, заклинаниями и захлебываниями гаснет твоя надежда вернуть себе хотя бы авиабилет…

Он барахтался еще минуты три. Довольно сильным оказался. Но наконец-таки отпустил, отцепил судорожные пальцы и скользнул вниз, и объяли его воды до души его, и все затихло в темном подвале Москвы, и только ты, фон Ф., в нем остался, размышляя о том, есть ли хоть капля твоей вины в его преждевременной смерти или должен был ты, рискуя собой, все-таки спасать его аристократическое злодейское тело. И о том, что когда-нибудь, вычищая забитые говном протоки городской московской канализации, бригада лимиты в кислородных масках обязательно выроет из ила его брошку, или золотой зуб, или кошелек — полуистлевший, разбухший, набитый всякой мелкой гадостью…

Но теперь ты оказался в этой дыре совершенно один. Ты, фон Ф., еще и сам порядком не понимаешь, в какую невылазную ловушку попал, дружище. Потому что казалось тебе, что верной дорогой ковыляешь, товарищ, а оказалось — нет. Не тот это был коридор, и все двери в нем — совершенно не те. И все двери в нем закрыты, и все стены замурованы, и отдаленные друг от друга тусклые лампочки не слишком помогают — нет, скорее они существуют только для того, чтобы ты, бестолочь, время от времени убеждался — выхода нет.

Тем более, что уже давно за семь, значит, эта громадина над тобой, этот «Детский мир», закрыт до понедельника, и ходят по нему только два-три мрачных мента, неслышных, как привидения, охраняющие пространство с бумажными голубями. И даже если пробраться наверх, и даже если найти отсюда выход — все равно придется быть задержанным и допрашиваемым, и потом, чего доброго, еще и битым по ребрам и печени, причем, возможно, ногами. Так что существуют для тебя, милый фон Ф., целых два варианта. Первый заключается в том, чтобы каким-то чудом дожить в этой тьме до понедельника, предварительно все-таки отыскав этот проклятый выход, возле которого и затаиться. И утром в понедельник преспокойно выскользнуть из него, насвистывая, да и пойти прочь (в общежитие, к Кириллу, к Гале, в Малый зал консерватории, в пивбар на Фонвизина — далее начинается бесконечное множество подвариантов). Второй основывается на признании борьбы как смысла жизни. Второй вариант — это настойчивый и изнурительный поиск третьего варианта, то есть какой-то неизвестной тебе возможности выбраться — нет, выдраться отсюда. Не задумываясь, ты выбираешь второй вариант, пьяное чучело. Ибо — что тебе еще остается, как не безосновательные надежды на чудесное спасение? И поэтому ты стараешься быть холодным, железным и рациональным. Хотя, когда температура твоего страждущего тела достигает тридцати девяти, это почти невозможно. Но попробуй, любимый, попробуй.

Так вот. Существует подвал, в котором я нахожусь. Это, возможно, какое-то подсобное помещение магазина «Детский мир» или, скажем, Комитета государственной безопасности. Конечно, в погоне за бедолагой-цыганом, царство ему адское, прошло столько времени и пространства, что это может быть, например, 16-й век, эпоха Ивана Грозного. Это подземелье может быть под чем угодно — под Кремлевской стеной, под Успенским собором, под Большим театром, под Центральным телеграфом, под Главпочтамтом, под гостиницей «Метрополь», под ЦУМом, под ГУМом или под каким-нибудь другим говном.

Кстати. Взгляд с точки зрения канализации. Она проходит не так уж и глубоко подо мной. Причем это один из магистральных рукавов — русло, в которое сливаются средние и малые канализационные потоки. Но что еще к этому можно прибавить? А ничего. Потому что когда-то советовали мне мудрые люди изучить схему московской клоаки — в жизни, как в литературе, все может пригодиться, тем более что я хотел описать ее в своем стихотворном романе. Но лень и постоянная занятость женщинами помешали мне это сделать. Из всего, что касается канализационных систем, припоминаю только слово «коллектор», хотя коллекторы существуют и в библиотечном деле. Впрочем, любая библиотека — это огромная (более или менее) канализация человеческого духа. Определение, которое стоит запомнить для своей будущей нобелевской лекции. Эй, фон Ф., кретин, о какой нобелевской лекции ты трындишь, о какой нобелевской лекции, братец? Ты сидишь под землей, пьяный, больной, ободранный, с разбитым коленом, без денег, без авиабилета, ты не знаешь, как отсюда выбраться и возможно ли вообще отсюда как-нибудь выбраться, ты на грани бытия и небытия, фон Ф., и это не шутки, но ты, вместо того чтобы понемногу приучать себя к наихудшему и настраиваться на спасительницу-смерть, начинаешь ни к селу ни к городу приучать себя к наилучшему и настраиваться на Нобелевскую премию. Горько смеяться над тобой, глупый паяц, да и только!

Подождите, друзья, не торопитесь надрывать животы от смеха. Один тут только что нахохотался до отвала. Знаете, чем это кончилось? Поэтому не советую. А что касается безосновательных, как вы говорите, мечтаний о Нобелевской премии, так это только для самовзбадривания. Ведь ее присуждают исключительно живым. Поэтому, чтобы выжить, я должен о ней думать. Потому что мертвые получают какую-то другую премию — от Бога. Мертвые сраму не имут. Мертвым все до одного места. Мертвые не болеют и не потеют, мертвые пчелы не гудят. А я еще хочу погудеть, мои милые, мои золотые. Что ж, любимый фон Ф., ты довольно убедительно, для твоей пьяной головы, изложил свои полуосознанные стремления. Интересно будет наблюдать за тобой дальше. Битте, зетцен зи форт, майн шатц!

Попытаюсь, уважаемые мои внутренние голоса. Возьмем теперь с точки зрения метрополитена. Он всегда привлекал меня своей дикой апокалиптичностью. В таких вагонах я возил бы грешников в ад. Привлекало все, начиная с пропускных турникетов, ужасающих своим металлическим автоматизмом, нескончаемых эсхатологических эскалаторов с зафиксированными фигурами кататоников или вечно убегающими силуэтами параноиков и кончая самими подземными поездами, вырывающимися откуда-то из темноты и испуганно тормозящими на станциях с бандитскими именами, чтобы через пол минуты опять рвануть куда-то в ночь, защемив дверьми чьи-то невезучие руки, задницы, головы.

Так вот, метрополитен тоже должен быть где-то тут поблизости. Со всеми моими допущениями, я нахожусь где-то между станциями «Дзержинская» и «Проспект Маркса» (кстати, ну и компанийка! Но что поделаешь — ловушки тоталитарного прошлого, тут почти все они такие). И любая из следующих дверей, попадающихся мне на пути, может открываться просто на станцию метро. Или прямо на рельсы. Интересно, в каком соотношении по уровню размещения пребывают московское метро и канализация? Что чего выше? Или они представляют какое-то единое и неделимое целое? Ведь имперские архитекторы любили всякие такие штучки. Говорят, тут есть целое ответвление метро, предназначенное только для Сталина. Он ездил себе в мягком пульмановском вагоне, а по обеим сторонам от путей были размещены пыточные камеры со стеклянными стенами. Из окна своего купе великий фантазер любовался тем, как давили яйца его конкурентам по любви к ленинизму. Это тайное ответвление метро не изображено ни на одной из доступных простому народу схем. Все считают, что его и не существует.

Признайся честно, фон Ф., все это ты только сейчас сам придумал! Линия метро, по которой возили Сталина! Пыточные комнаты с прозрачными стенами! А банановых плантаций для верхушки ЧК там не было? А гаремов с двенадцатилетними наложницами для трухлявой кремлевской элиты? Бассейнов, гаражей, ресторанов, аэродромов? Сосновых лесов для прогулок на финских лыжах? Аквариумов с дельфинами и крокодилами для сердечной утехи стареньких военачальников? Не было?!