Страница 11 из 39
Название «брежане» связано с берегами Одры. Смысл названия «поморяне» прозрачен. Прямое свидетельство о том, что к концу 580-х гг. славяне уже достигли моря, содержится у греческого историка Феофилакта Симокатты. Он рассказывает об обмене посольствами приморских славян «у оконечности Западного океана» с аварским каганом примерно в 588–590 гг.[125]
Общим самоназванием поморских и полабских славян еще и в VII в. оставался термин «венеды». Под этим же именем («венды», «винды», «виниды») они получали известность среди соседей. Однако тесное общение со словенами вело к восприятию венедами общеславянского языка при сохранении диалектных особенностей. Очень быстро венеды переняли и самоназвание корчакских племен — «словене», четко противопоставлявшее их соседним «немцам». Поморские послы в 590 г. уже называли себя словенами.
Хорватский племенной союз
Одним из последствий переселения части антов в Центральную Европу стало возникновение здесь нового политического объединения — хорватского. В раннем Средневековье хорваты занимали территорию Северо-восточной Чехии по обе стороны Орлицких гор и прилегающие районы Силезии. Им, таким образом, принадлежало верхнее течение Лабы[126]. В областях, соседних с областями расселения хорватов, распространены предания о древнем правителе Кроке или Краке. О Кроке рассказывают предания чехов, о Краке — малопольские, приписывающие ему основание Кракова. Тождество имен Крок и Крак было ясно уже польским и чешским хронистам XV–XVII вв. Не отрицает его и современное языкознание[127].
Название «Краков» (Краков град), вне сомнения, происходит от личного имени. Следовательно, за преданиями о Краке должна стоять некая историческая реальность[128]. Представляется, что единственным связующим звеном между вислянами на востоке и чехами на западе являлись «западнославянские» хорваты. С ними и следует связывать возникновение преданий о Краке[129].
В старейшей версии польского предания о Краке, излагаемой хронистом XII в. Винцентием Кадлубком, главный герой приходит к будущему Кракову из «Каринтии»[130]. Для Кадлубка «Каринтия» — синоним дунайской прародины славян. Для нас здесь важен мотив прихода с запада, из придунайских областей. Он указывает на позднейшее (VII в.?[131]) поселение группы хорватов в Верхнем Повисленье. Ядром западного хорватского племенного союза являлись области Северо-восточной Чехии и Южной Силезии.
Чешское предание о Кроке первым сообщает Козьма Пражский. Он весьма краток: «…выделился некий человек, по имени Крок, его именем назван град, заросший теперь уже деревьями и расположенный в лесу, что близ деревни Збечно. Соплеменники считали этого человека совершенным. Он располагал большим имуществом, а при рассмотрении тяжб вел себя рассудительно; к нему шел народ не только из его собственного племени, но и со всей страны, подобно тому, как к ульям слетаются пчелы, так к нему стекался народ для разрешения своих тяжб»[132]. Позднейшие авторы не добавляют к этим скупым сведениям практически ничего важного[133].
Существование древнего града Крокова близ Збечно не подтверждено археологией[134]. Но название урочища, несомненно, восходит к имени Крок, и оно не обязательно должно было быть именно резиденцией правителя. Заметим, что постоянной «столицы» у такового могло и не иметься[135].
Рассмотрим совокупность данных о Кроке. Несомненно, описываемое лицо — племенной вождь. Наименование его в чешских хрониках «судьей» не должно вводить в заблуждение. Этим библейским термином называли славянских князей с их ограниченной (в сравнении с развитыми монархиями) властью еще в X в.[136] Крок у Козьмы Пражского передает власть дочерям. Одна из них становится ведуньей, другая — жрицей, третья — судьей[137]. Таким образом, их отец предстает как носитель высшей сакральной власти — жрец, чародей-прорицатель и судья в одном лице. Кроме того, он передает власть по наследству. Это в целом соответствует нашим представлениям о древнем славянском вожде, носящем титул «князь» или «владыка». Традиция передачи власти по наследству начала уже складываться с середины VI столетия — по крайней мере, у антов, к которым принадлежали хорваты.
В рассказе Козьмы важно отсутствие связи между Кроком и «праотцом Чехом» — четкое указание на то, что Крок не принадлежал к чехам в узком смысле слова. Важно и то, что Крок возглавляет не одно племя, а племенной союз («народ не только из его собственного племени, но и со всей страны»).
Имя Крок (Крак) не принадлежит к двусоставным «княжеским». Уже это, а также географический разброс преданий (Чехия — область вислян в Малой Польше) наводит на мысль о родовом имени, передаваемом по наследству титуле, которым именовали князя его подданные. В польском предании находим прямое подтверждение. Сын и наследник Крака здесь также именуется Краком[138]. Родовой титул «Крак» («Крок» в чешских преданиях) восходил, скорее всего, к звукоподражательному эпитету бога грозы Перуна. Его потомками и считали себя племенные вожди хорватов, закрепившиеся во второй половине VI в. на северо-востоке современной Чехии. В польском предании Крак выступает, подобно своему мифологическому двойнику — богу грозы, — как змееборец[139]. Сакральная власть князей, основанная на происхождении от «создателя молний», Перуна — Сварога, была принесена на Средний Дунай антами-хорватами.
В преданиях о Краке (Кроке) есть еще один крайне интересный момент. И в польском, и в чешском сказаниях говорится о том, что власть вождя, за неимением наследников мужского пола, переходит к дочерям. О разделе власти дочерьми Крока у Козьмы Пражского уже говорилось. По Кадлубку же, после смерти Крака II, за неимением у него детей, власть приняла его сестра, дочь Крака I — Ванда[140]. Мотив этот не привлек бы особого внимания, если бы не его абсолютная уникальность в славянских преданиях о первобытном историческом периоде. Ни в преданиях, ни в иностранных источниках о женщинах-предводительницах у древнейших славян более нигде не упоминается. Мотив связан исключительно с дочерьми чешского «судьи» Крока и польского «короля» Крака. Такое удивительное совпадение не может не отражать какой-то исторической действительности.
Скорее всего, у хорватов действительно разрешалось наследование власти женщиной при отсутствии у правящего князя мужского потомства. Женщина, таким образом, также признавалась носительницей «божественного» начала, свойственного роду Крака. При этом, кстати, допускалось дробление функций княжеской власти между наследницами (чешское предание о чародейке Кази, жрице Тэтке и судье Либуше). Эти обстоятельства, приведшие со временем, естественно, к прерыванию прямой мужской линии рода, запомнились и в Чехии, и в Малой Польше. Заманчиво было бы связать эту особенность политического устройства хорватов с их происхождением от некогда «женоуправляемых» сарматов.
Недаром Козьма писал о древних чешках: «В то время девушки этой страны достигали зрелости быстро: подобно амазонкам, они жаждали военного оружия и избирали себе предводительниц; они занимались военным делом так же, как и молодые люди, и охотились в лесах, как мужчины; и поэтому не мужчины избирали себе девушек в жены, а сами девушки, когда желали, выбирали себе мужей и, подобно скифскому племени, плавкам [т.е. половцам] или печенегам, они не знали различии между мужской и женской одеждой»[141].
125
Theoph. Sim. Hist. VI. 2: 10–16; Свод II. С. 16–19.
126
Нидерле 2001. С. 128, 132; Седов 1995. С. 311. Хорваты отмечены еще на реке Заале (в начале XII в. — Нидерле 2001. С. 493). Практически не вызывает сомнений, что там они появились вместе с сербами (носителями рюсенской культуры) в VII в.
127
Dlugosz Jan. Roczniki czyli Kroniki slawnego Krolestwa Polskiego. Warszawa, 1962. T. 1. S. 190; Иванов В.В., Топоров В.Н. Крак. Славянская мифология. М., 1995. С. 233.
128
Иванов В.В., Топоров В.Н. О древних славянских этнонимах. Славянские древности. Киев, 1980. С. 38; Slaski К. Walki historyczne w podaniech о poczatkach Polski. Poznan, 1968. S. 23–25.
129
Так и делали некоторые западнославянские ученые XIX–XX вв. (Нидерле 2001. С. 169: «Первоначально (до 560 г. — С. А.) существовало одно большое племя хорватов, которое, по-видимому, и политически было объединено в государство, центром которого был Краков»; Gaczynski J. Zarys dzyejow plemie
130
Mistrz Wincenty. Kronika polski. Warszawa, 1992. S. 11–12.
131
Краков археологически не исследован, и время его основания достоверно не установлено. Однако Краку приписывается монументальный курган около города (Седов 1995. С. 343). Курганный обряд захоронения появился в Малопольше во второй половине VH в. (Седов 1995. С. 18).
132
Козьма Пражский 1962. Гл. 3. С. 35.
133
Далимил (Staroeeska kronika tak recenoho Dalimila. Praha, 1988. Кар. 3. 1–4) ограничился кратким упоминанием о Кроке, всецело основанным на известиях Козьмы. Как всегда, богат на дополнения к древним хроникам Гаек из Либочан (XVI в.), создавший из обрывков древних легенд и собственных домыслов подробную летопись времен Крока (Vaclav Hajek z Libochan. Kronika 6eska. Praha, 1981. S. 52–63). Он «установил» даже точную хронологию и датировал правление Крока 661–709 гг. К сожалению, из многочисленных дополнений лишь предание о справедливом суде Крока может действительно восходить напрямую к фольклору. Многочисленные топонимические предания нанизаны Гаеком на историю Крока, скорее всего, искусственно. История же дружбы-соперничества Крока и Леха, брата Чеха, — домысел самого Гаека, восходящий к хронике Пржибека Пулкавы (XTV в.). Именно этот хронист впервые заимствует у польских авторов легенду о братстве Чеха и Леха. Интересно, впрочем, что Гаек связывает с Кроком больше преданий о заселении страны, чем с Чехом. Именно к временам Крока отнесено открытие в Чехии полезных ископаемых. Он у Гаека приказывает расчистить лесные пространства под пашню, разведывает чешские земли. Это соответствует данным об окончательном освоении Чехии славянами лишь во второй половине VI в.
134
Turek R. Die frühemittelalterlichen Stammegebiete in BohMen. Praha, 1957. S. 32.
135
Гаек связывал с Кроком как Кроков, так и Будеч близ Праги (Hajek 1981. S. 58). Возможно, это след каких-то подлинных преданий. Будеч — один из старейших культовых и политических центров чешских земель. Основан он, впрочем, на рубеже VIII–IX вв. (Седов 1995. С. 313).
136
Например, польского князя Мешко в соглашении с папой о переходе Польши под его покровительство (Щавелева Н.И. Польские латиноязычные средневековые источники. М., 1990. С. 28).
137
Козьма Пражский 1962. Гл. 4. С. 36.
138
Mistrz Wincenty 1992. S. 15–16; Великая хроника 1987. Гл. 1. С. 58. Не вызывает никаких сомнений, что в данном случае речь идет о разных персонажах, а не об одном и том же «раздвоившемся» герое, что произошло в польских хрониках, например с легендарным князем Лешко.
139
Mistrz Wincenty 1992. S. 12–15 (там же список литературы, в которой анализировалось предание о победе Крака над драконом — «Краковским Цмоком»). При любой исторической или мифологической интерпретации справедливой представляется точка зрения В.В. Иванова и В.Н. Топорова, рассматривающих предание как отражение славянского «основного мифа» о битве громовержца со змееобразным противником (Иванов, Топоров. Крак). Таковы же волынское предание о Радаре (где, кстати, фигурирует «змей Краговей») и приднепровские предания о Божьем Ковале. Притом они связаны и с конкретной историей. Предание о Краке и «Цмоке», вне сомнения, местное, краковское, и возвести его целиком к литературным образцам невозможно.
140
Mistrz Wincenty 1992. S. 16–18.
141
Козьма Пражский 1962. Гл. 9. С. 45.