Страница 17 из 45
Прежде всего, анты заняли значительную часть Прутско-Днестровского междуречья. Районом наиболее плотного антского расселения и тогда остались земли в бассейне Верхнего и Среднего Днестра с прилегающей частью междуречья. Антское население (в основном хорваты) здесь абсолютно преобладало над словенским[110]. На юге Среднего и в Нижнем Поднестровье возник в VI в. второй очаг расселения антов в регионе. Анты (тиверцы) осели на правом, западном берегу реки и по ее притокам (Реуш, Бык и др.). Реже встречаются антские поселения вниз по Пруту. Здесь обосновались отдельные разрозненные группы антов. У моря и дельты Дуная анты не селились[111].
Основной поток западной миграции двинулся в уже занятые словенами земли Буковины, к югу от верховий Прута. Довольно плотно заселив эту область, анты тронулись вниз по Сирету, местами переходя реку. В итоге древнейшие словенские поселения Буковины и Молдовы (Рашков, Кодын, Гореча, Ботошаны) оказались смешанными по составу населения, антско-словенскими. Отдельные чисто антские поселения возникли в междуречье Прута и Сирета[112].
В итоге своего продвижения по долине Сирета и вдоль Карпат на юг анты заняли довольно обширные пространства в древней Дакии — позднейшую Буковину, Молдову, северо-восток Мунтении (Валахии восточнее Олта). Они вышли к Дунаю немногим выше его дельты[113]. Значительная часть этой территории (по крайней мере, на севере) была уже освоена словенами. Отношения между двумя группами славяноязычного населения в то время были мирными. Анты были более многочисленны и лучше организованы. Они без каких-либо конфликтов селились на словенских поселениях или чересполосно с ними.
Мирное совместное проживание словен и антов отмечено, прежде всего, на поселениях Буковины и Северной Молдовы (Кодын, Гореча, Каменка и др.). Некоторые из них, как уже говорилось, возникли как словенские еще до прихода антов. Словене расселялись вместе с антами и дальше на юг, в Подунавье, что отмечено в археологическом материале Мунтении. Корчакская и пеньковская керамика сочетаются в чуть более позднем могильнике Сэрата-Монтеору (северо-восток Мунтении)[114]. В политическом плане более сильные анты, конечно, лидировали в этом симбиозе.
Родственные словене не оказали сопротивления антской миграции. Зато она натолкнулась на естественную враждебность местного романизированного дакийского населения, сосредоточенного в горных областях. С немногочисленными словенами дакийцы сосуществовали в основном мирно, но приход многолюдного, хорошо организованного потока переселенцев не мог не вызвать осложнений.
Отголоски преданий о враждебности «волохов» сохранились в Повести временных лет[115]. Косвенным их подтверждением может служить восприятие славянами (именно в Дакии) мифологизированного образа римского императора Траяна. У румын Троян — эпический герой. Сербы же и восточные славяне восприняли его как враждебное божество подземного мира.
К 540-м гг. анты лучше других придунайских соседей империи были обучены навыкам войны в горной местности[116]. Выработаться эти навыки могли только в Карпатах и в длительной борьбе с местными жителями.
Вместе с тем сопротивление дакийцев, хотя бы упорное и продолжительное, не могло быть организованным и действенным. Славянское (анто-словенское) расселение беспрепятственно продолжалось. Аборигенам, лишенным политической организации и давно брошенным империей на произвол судьбы, в итоге оставалось только отступить в недоступные и ненужные завоевателям горы или смириться.
В последнем случае они могли оставаться на своих землях. Серьезной угрозы для антов подчинившиеся местные жители не представляли. Славяне воспринимали их в первую очередь как пастухов. Потому славянское название восточных романцев волохи перекликается с именем «скотьего бога» славян Волоса.
Острее всего конфликт проявился при первом приходе антов на Буковину. Недаром с начала VI в. совместное проживание аборигенов и словен на тамошних поселениях прерывается[117]. Неассимилированные потомки создателей культуры карпатских курганов были вытеснены на юг или в горы. По мере продвижения антов дальше на юг, однако, напряженность между пришельцами и местными жителями спадала. На ряде поселений Молдовы и Мунтении (Ботошаны, Тырпешти и др.) совместное проживание словен и антов с волохами отмечено и в VI в.[118]
Волохи, селившиеся со славянами, неизбежно включались в славянское общество и в политическом плане подчинялись антам и словенам. Скорее всего, именно это имел в виду ученый грек середины VI в., когда не без презрения говорил о «данувиях», что они «подчиняются и повинуются всякому»[119]. Тот же автор (Псевдо-Кесарий) приписывает им воздержание «от обжорства» и даже вегетарианство[120]. Это может быть отголосок каких-то повинностей данубиев, связанных с поставками скота антским и словенским племенам.
Особенно ярко симбиоз славянского и восточнороманского населения проявился в рамках культурной группы Ипотешти — Кындешти — Чурел (иногда выделяется в особую археологическую культуру). Ее основными создателями были словене, носители пражско-корчакской культуры. Увлеченные миграцией антов и отчасти смешавшиеся с ними, эти словене заселили земли немногим южнее и западнее основных земель сородичей — в Центральной и Северной Мунтении, местами приближаясь к Дунаю. Отдельные группы позднее продвинулись и дальше на запад, даже за Олт, в Олтению. Именно эта культура VI–VII вв. с преобладанием и возрастанием корчакского элемента, соответствует придунайским словенам, о которых говорят греческие авторы и русская летопись[121].
Первоначально дунайские словене должны были входить в антскую племенную общность как некая автономная единица. Судя по некоторым типично «пеньковским» находкам (отдельные типы керамики, бронзовые пальчатые фибулы[122]), анты жили на поселениях типа Ипотешти вместе со словенами, постепенно растворяясь в их среде.
Третьим этническим элементом культуры Ипотешти — Кындешти — Чурел было местное романизированное население. Рядом со словенами и смешивавшимися с ними антами в Мунтении проживало несколько более развитое в культурном и экономическом плане население, находившееся под воздействием имперской культуры Задунавья. Оно оставило большое количество керамики провинциально-римского типа, изготовленной на гончарном круге. С тем же элементом связаны некоторые находки византийского происхождения на памятниках этой группы. Часть находок можно объяснить пребыванием в среде славян VI–VII вв. пленников из Задунавья. Но количество и качество материала убеждает многих археологов в наличии на поселениях типа Ипотешти постоянного романо-дакийского населения. Оно мирно сосуществовало со славянами и оказывало на них разноплановое воздействие[123]. Это явление было наследием традиций мирного сожительства словен и дакийцев в восточных карпатских областях.
Тесные контакты славянского и романского населения, длительное их совместное проживание подтверждают и языковые материалы. В общеславянском языке появился довольно мощный пласт заимствований из латинского, в том числе и более или менее явные восточнороманские диалектизмы. Выделяется группа терминов, связанных со скотоводством[124], но, в общем, заимствования касаются разных областей хозяйства, быта, обрядности, социального устройства[125]. В свою очередь, восточные романцы заимствовали у славян термины, связанные с земледелием и ремеслом (особенно деревообработкой)[126], мифологические понятия (например, «вырколак» — оборотень, дух затмения).
110
См. карты: Седов. 1982. С. 13, 20.
111
Седов. 1982. С. 20.
112
Седов. 1982. С. 12,13,19–20. Ср.: Федоров — Полевой. 1973. С. 293–296.
113
Федоров — Полевой. 1973. С. 293–294; Седов. 1982. С. 20.
114
Balcano-Slavica. 1972; Федоров — Полевой. 1973. C. 296–297; Седов. 1982. С. 19.
115
ПСРЛ. Т. 1. Стб. 6, 11.
116
Proc. Bell. Goth. VII. 22:1; Свод I. С. 186–187 (ср. примечание Л.А. Гиндина, В.Л. Цымбурского и С.А. Иванова — Свод I. С. 233. Примеч. 118).
117
Славяне и их соседи. 1993. С. 178.
118
Федоров — Полевой. 1973. С. 294.
119
Псевдо-Кесарий (Свод I. С. 254). Некоторые исследователи считали фисонитов (данубиев) Псевдо-Кесария мифическим народом, что противоречит их четкой локализации. Л. Нидерле отождествил их в итоге со славянами-дунайцами (Нидерле Л. Славянские древности. М., 2000. С. 485), что с учетом противопоставления словен и фисонитов в автора совершенно невероятно. Скорее всего, данувии — тогдашнее самоназвание рипианов (в Дакии по обе стороны Дуная), которые, по словам Псевдо-Кесария, называют Данувием Дунай (Свод I. С. 255).
120
Свод I. С. 254.
121
Федоров — Полевой. 1973. С. 297–298; Согща М. Die Slawen im Karpatisch-donaulandischen Raum im 6–7 Jh // Zeitschrift für Archaologie. 1974. B. 7; Kurnatovska Z. Die «Sclaveni» im Lichte der archaologischen Quellen // Archeologia Polska. Wrocław, 1974. Vol. 15.
122
См.: Федоров — Полевой. 1973. С. 293,298; Седов. 1995. С. 95–100.
123
Федоров — Полевой. 1973. С. 298.
124
*byvolъ, «буйвол, вол» (ЭССЯ. Вып. 3. С. 158–159); *саръ, «козел» (ЭССЯ. Вып. 3. С. 172–173); *košara, «загон для скота» (ЭССЯ. Вып. 11. С. 183–185); *mьrtьčina, «падаль» (ЭССЯ. Вып. 21. С. 151 — возможно, отчасти связано с исконнославянским *mьrtvьčina) и т. д. К балканским романским могут быть отнесены те заимствования из классической и народной латыни, которые отложились в восточной группе южнославянских языков (болгарском, македонском), а также заимствования с более или менее ясными восточнороманскими диалектными чертами. Им противостоит группа альпийских романских заимствований, отсутствующих или слабо представленных в восточных южнославянских языках (например, *xolča, *loktika).
125
Термины, связанные с бытом (*ban’a, *jьstьba, а также *bьtь, *bьtarь, «бочонок»), денежным обращением (*cęta), садоводством и растительностью вообще (*čeršьna, «черешня», *kdun’a, «айва», но и *baka, «ива»), виноделием (*mьstь, «муст») и др. — см.: ЭССЯ.
126
См., в частности: Рикман Э.А. К вопросу о славянских чертах в народной материальной культуре Молдавии // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. 1954. Вып. 56.