Переписка

(* Лесков. T. 11, с. 301. *)

(** Там же, с. 356. **)

Лесков вошел в жизнь Толстого как духовный единомышленник, благодарный и искренний его почитатель, в отличие от остальных собратьев не коривший его за "уход" от искусства, за небрежение своим призванием. Лесков пишет часта, пространно, взволнованно, явно стремясь выговориться, сказать многое о себе, о своем душевном состоянии, о своей работе, начатой и завершенной, о трудной издательской судьбе своих произведений. Он делится своим мнением о недавно увидевших свет легально и подпольно религиозно-философских трактатах Льва Толстого, ни разу не вспомнив при этом, что его корреспондент - еще и замечательный прозаик и романист. Толстой пишет реже, сдержанней, короче, без интимной доверительности, которой проникнуты послания его корреспондента. На эту особенность их переписки обратил внимание сын Лескова: "С Толстым бралась чуждая натуре умягченность тона. Случались сбои. Вообще же чувствовалась напряженность, калейдескопичность сообщаемых злободневных вестей, слухов... Неустанная хвала утомляла хвалимого. Равновесие переписки утрачивалось. Одна сторона засыпала своими пространными письмами другую. Обнажался письменный крен" (*).

(* Жизнь Лескова. Т. II, с. 410. *)

Л.Я.Гуревич так разъяснила возникшие по этому поводу у А.Н.Лескова недоумения: "Отношение его к Толстому у меня на глазах. Что не все было ладно в нем, мне ясно. И Толстой, несомненно, чувствовал это. Толстей говорил: "Да, он мне пишет иногда... Только иногда дан тон какой-то... уж слишком... Неприятно бывает" (*). А в дневнике 12 ноября 1890 года Толстой записал: "получил вчера неприятно льстивое письмо Лескова" (**).

(* Там же. *)

(** Толстой. Т. 51, с. 104. **)

На протяжении почти всей своей жизни Лесков страдал от одиночества, чужой среди литераторов, чужой и демократической интеллигенции, и консерваторам. Толстой - писатель, религиозный философ, родственный по "настроению", духовными исканиями - помог осмыслить все то, что тревожило, наводило на размышления, но не оформилось, не сложилось в концепцию. "Я сам подходил к тому, что увидел у Вас, - не таясь, заявлял Лесков Толстому, - но у меня все было в хаосе - смутно, неясно, и я на себя не полагался, когда услыхал Ваши раэъяснения, логичные и сильные, и все понял, будто как "припомнив", и мне своего стало не надо, а я стал жить в свете, который увидал от Вас... Он несравненно сильнее и ярче того, в каком я копался сам своими силами". И прочтет яснополянский старец строки, что благодаря ему отправитель письма "утвердился в том, до чего доходил, но на чем боялся остановиться". Безусловно, прав его биограф - "хвала утомляла хвалимого". В роли наставника, пророка, провозвестника Толстой чувствовал себя неловко, и от этого ему было не по себе. Но и Лесков прав. Многое из того, что он вычитал в трактатах Толстого, совпадало с тем, что роилось в его сознании, отражалось в картине русского быта, воссозданного им в его замечательной прозе, большой и малой. Оба писателя не принимали официальную церковь, мракобесие ее служителей. Лесков верил, что толстовское "гениальное истолкование христианства" способно "соскрести пометы и грязь купующих и продающих". Вот почему он так настойчиво убеждал Толстого продолжать работу над новыми сочинениями такого рода, как его трактат "Критика догматического богословия". "Мы даже слышали, что вы занимаетесь катехизацией христианской веры... это как раз есть то самое, что нужно сделать и что нынче только вы одни можете сделать". И тем не менее громадное уважение, с которым относился Лесков к своему великому современнику, никогда не переходило в фанатическое поклонение. Лесков никогда не был толстовцем-догматиком. "Он последователь, но не слепой" (*), - заметил как-то Толстой.

(* Фаресов А.И. Против течения, - СПб., 1904, с. 70. *)

Лесков оспаривал в письмах интерпретации евангельских текстов, очень критически относился к толстовцам, к их общинам. "Я замечаю: в этом течении опять преобладание теоризма, - заявил он Черткову. - От практики вашей не жду никакого прочного успеха и в деле переустройства общественного и житейского сознания... Я опасаюсь, что все это движение не оставит даже следа и будет приравнено к "наивным затеям" (*). Лесков не стал ортодоксальным приверженцем "очищенного христианства", он относился к нему критически, проявляя во всем независимость и самостоятельность суждений. Корил он и Толстого, за то, что "для полноты своего нравственного облика не отдал своего имения крестьянам". Pro и Contra слышатся в его высказываниях.

(* Жизнь Лескова, Т. II. с. 404. *)

Яснополянские ответы Лескову носят совсем иной характер, они светские и литературные. После первого свидания с петербургским гостем хозяин дома вынес такое благоприятное для него впечатление: "Какой умный и оригинальный человек" (*). Толстой пишет Черткову, прочитав лесковское "Сказание о Федоре христианине и Абраме жидовине": "Статья Лескова кроме языка, в котором чувствуется искусственность, превосходна. И по мне, ничего в ней изменять не надо, все средства употребить, чтобы ее напечатали у нас как есть" (**). Толстой сразу распознал в Лескове незаурядный талант, самобытную личность художника. Он внимательно, вдумчиво читает тексты опубликованные и новые, полученные от автора. Почти все рассказы и повести его восхищают, ему импонируют, но в своих поэтических разборах он обязательно отметит языковые погрешности, "излишества", "манерность", "кудреватость".

(* Толстой. Т. 86, с. 49. *)

(** Там же, с. 49. **)

Годы сближения с Лесковым отмечены повышенным интересом Толстого к проблемам искусства, раздумьями о его настоящем и его перспективах. Тревогу у Толстого вызывало снижение уровня некоторых современных писателей, "безсодержательность", "внимание к бессовестным пакостям". В письме своему корреспонденту Толстой констатировал; "Вся наша беллетристика всех этих Потапенок положительно вредна". И для Толстого была очень важна встреча с писателем такого уровня, как создатель "Полунощников". Переписка двух великих писателей - неотъемлемая часть нашей культуры, а их долгий диалог, уважительный, бескомпромиссный, доброжелательный, без дани "низкой прозе", мелочам бытия, - поучительный урок для тех, кто осознает, что "гладким, жуирующим" писатель быть не должен. Печатается по изданию: Толстой Л.Н. Переписка с русскими писателями в 2-х т., т. II. М., Худ. лит., 1978, с уточнениями и дополнениями.

1

Вы на днях будете в Москве. - Толстой вернулся из Ясной Поляны в Москву 18 апреля. Он и Владимир Григорьевич Чертков... - С Чертковым и Бирюковым Лесков был знаком и находился с ними в переписке. Бирюков Павел Иванович - один из близких друзей Толстого. После окончания Морской академии служил морским офицером. Под влиянием учения Толстого бросил службу, "опростился", изменил образ жизни. Принимал активное участие в работе издательства "Посредник". Лесков познакомился с ним в конце 80-х годов, когда он стал автором этого издательства и вначале относился к нему с симпатией, но иронически - к его толстовству. "В способность Бирюкова к пахоте не верю. Если он пашет, то я жалею его бедную лошадь" (Жизнь Лескова. Т. II. с. 413). Чертков Владимир Григорьевич - из знатного аристократического рода, служил в конногвардейском полку. Увлеченный идеями Толстого, изменил свою жизнь, стал их активным пропагандистом, создателем издательства "Посредник", а затем в Лондоне организовал бесцензурное издание запрещенных в России сочинений Льва Толстого - "Свободное слово", "Листки свободного слова". Был убежденным толстовцем, преданным и близким другом писателя. Лескова связывали с ним деловые отношений, которые впоследствии изменились (см. письмо 17 и примеч. к нему). Сохранилось 49 писем Лескова к Черткову. Когда я могу у Вас быть... - Свидание Толстого с Лесковым произошло 20 апреля. "Какой умный и оригинальный человек!" - заметил Толстой в письме к Черткову (Толстой. Т. 86, с. 49).