Переписка

Ваш Н. Лесков.

59. 1894 г. Сентября 19.

19/IX, 94. СПб. Фуршт., 50, 4.

Мне очень стыдно за глупые слова, которые я написал Вам о Мопассане. По поводу Вашей статьи о нем я принялся за него наново и перечитал все, с хронологическою последовательностью по времени писания. Вы совершенно правы: он рос, и кругозор его расширялся, и то, что он дал, есть дорогое достояние. Моя погудка о несоответствии силы крыльев с рулевою силою хвоста этой могучей и дальнозоркой птицы никуда не годится. Но так как я до сих пор читал Мопассана урывками и не знал времени появления тех и других произведений его пера, то думаю, что и для такого мнения, какое я имел, есть основание; а как такого рода мнения не верны, то надо радоваться, что Вы, Лев Николаевич, написали Вашу критическую статью об этом достойном любви писателе. Благодарю Вас, что Вы дали мне возможность проверить свои понятия и исправить их. Очень интересуюсь тем политическим сочинением, которое выпустила о Вас г-жа Манассеина. У меня был Стасов и молол, что Вы ему об этом писали, но он книги не видал; я болен и не могу ее разыскивать, да и не знаю ее заглавия; писал Любови Яковлевне Гуревич, чтобы она нашла, но она не спешлива; вчера просил Лидию Ивановну, но и эта ничего не знает. А я был, есть и, кажется, буду всегда нетерпячий и не могу успокоиться, пока пойму дело. Я эту даму видел раз в жизни у поэта В. Величко, и она мне показалась какою-то ужасною... Крайняя материалистка, которая все требовала: "Дайте мне твердую положительную веру, с устойчивым основанием". Потом она перешла к своей дружбе с Лампадоносцем и окончила тем, что при его благодати получила развод с старым мужем и вышла за нового, молодого и очень глупого. И вот теперь она, значит, поднесла ему еще свое последнее "мерси"... Я очень хочу прочесть эту книжечку и, может, мог бы кое-как ответить. Если у Вас эта брошюра без надобности, то нельзя ли сообщить ее мне; а я ее возвращу Вам. Иначе, я боюсь, что долго ее не достанешь. Литературная затея Стасова, по-моему, не хороша: это будет какой-то ворох чего попало, без всякой определенной и ясной цели. Особенно жалка возня с письмами и датами: "В котором году вы виделись?" "Где об этом говорили?" "Молился ли он Богу?" и т. п. Не знаю: каковы были письма Николая Николаевича к Вам и девицам Татьяне Львовне и Марии Львовне, но письма его ко мне были маловажны для биографии. Это были шутливые отписки, иногда совсем шалости, даже с шутовскими подписями: я его "благословлял" как "священноересиарх", а он как "Николавра". Что тут вписывать в статью!.. Нет; это не надо. Потом Владимиру Васильевичу хочется, чтобы я написал, что Николай Николаевич говаривал "о художниках", и между прочим о Репине. А он о них говорил много (особенно когда сидел у меня во время писания Серовым с меня портрета), но зачем же все это выволочь на общее позорище и для обиды многих? Владимир Васильевич просит, чтобы "и о нем, что говорилось - и то написать"; но уж это совсем было бы из "Волшебного цирульника". Я ничего этого делать не стану, а постараюсь дать указание: чем Ге был полезен как художник и в чем ему следует подражать. А это, думается, только и надо. Лидия Ивановна вчера говорила, что она что-то переписывала из Вашего катехизического труда и что это было очень хорошо. (Значит: ясно и понятно для разума и благоприятно для религиозного чувства.) Не могу ли я выпросить у Вас хоть что-нибудь из этого труда для того, чтобы получить о нем хоть частное понятие? Меня ничто так не интересовало, как это Ваше сочинение, и притом я болен и тороплюсь ознакомиться со всем, что манит дух мой к свету. Если можно будет, то не пришлет ли мне что-нибудь из этого для прочтения Татьяна Львовна? Я прочту и сейчас же возвращу. Уехали ли Хилковы за границу? Вчера был у меня Петр Ге. В то же время случилась м-ме Бем, и говорили скоро и беспорядочно.

Н. Лесков.

Ваше упоминание о разговоре с художником (в статье о Мопассане) очень замечено в их среде и произвело впечатление, как "зерно, падшее на камень". Я раз после известия о кончине Ге говорил в этом роде с 73-летним Шишкиным, и он говорил утром: "Вы мне ночь испортили: я до утра не спал", и опять делает то же самое, даже без надобности, так как "его часть - сосна". Теперь их подкрепил еще Менделеев, и они, приведя это имя, считают, что все кончено и нечего стыдиться.

Приписка к приложенному письму Л.Я.Гуревич к Лескову.

Из настоящего письма увидите, что книжки Манассеиной нам присылать уже не надо, так как Гуревич ее нашла, но если есть какая-нибудь возможность дать мне ознакомиться с катехизисом, то об этом очень прошу.

Ваш Н. Лесков.

60. 1894 г. Октября 3.

3/X, 94. СПб. Фуршт., 50, 4.

Я очень огорчен, Лев Николаевич, тем, что с брошюрою Манассеиной вышла глупость. Я страстно хотел ответить на нее и думаю, что ответил бы удовлетворительно и основательно, держась почитаемого "отца церкви" Исаака Сирина (не Ефрема), но необстоятельные скорохваты свертели так, что я и не увидал брошюры: а ответ на нее был написан не знаю каким Цицероном и с какою основательностию, но думаю, что это было сделано неумело и потому показалось грубым и невозможным. Они совсем не умеют спорить с достоинством и особенно не способны спорить о христианских толкованиях, и очень жаль, что они за это берутся. Обратите внимание, что есть в Вашем духе у Сирина (Исаака) о молитве: "Те, в ком воссиял свет веры, уже не доходят до такого бесстыдства, чтобы просить у Бога в молитвах: "Дай нам это" или "возьми то", и нимало не заботятся о себе самих" (703). Подвижность и переменчивость ума: "Во всяком разумном естестве перемен бывает без числа, и с каждым человеком ежечасно происходят изменения" (724). Суд. "Судиться не христианского жития дело: об этом нет и намека в учении Христовом" (805). Непротивление. "Пусть тебя гонят, ты не гони; пусть тебя распинают, ты не распинай; пусть тебя обижают, ты не обижай; пусть на тебя клевещут, ты не клевещи". Казнь. "Дело без милосердия, - это то же, что заколение сына в присутствии его отца" (803). Если Вы оправдаете возражение Манассеиной на этих основаниях, то я бы хотел их высказать хоть в "Неделе". Но у меня нет брошюры, и я не нахожу ее нигде, а Любовь Яковлевна и Флексер не дают о ней никакого ясного представления. Нельзя ли Марье Львовне или Татьяне Львовне дать мне хоть мало-мальски верные понятия об основаниях, на которых Манассеина составила свою брошюру? Я, по своим соображениям, думаю, что эту брошюру надо отбросить (так как она есть своего рода "мерси" и составлена "соборне"); но если Вы думаете иначе, то, конечно, пусть будет по-Вашему. Но это не то, что надо оставлять без ответа.

Преданный Вам Н. Лесков.

61. 1894 г. Октября 7. Ясная Поляна.

Получил ваши последние два письма, дорогой Николай Семенович. Вы спрашиваете у меня в предпоследнем письме, не могу ли я прислать вам то, что я пишу, или часть этого. Никак не могу - не то что не хочу, напротив, очень хотел бы, но не могу, потому что все, что написано, так несовершенно, и так отрывочно, и так запутано, и так беспрестанно изменяется, что в том виде, в каком оно теперь, оно не может дать никакого понятия о том, чем бы я хотел, чтобы это было. От того, что переписывала Лидия Ивановна, кажется, ничего уже не осталось. Все это должно быть коротко, но так связано, как свод, который не может держаться без замка. И вот этот-то свод до сих пор еще не сведен мною. Но я не отчаиваюсь и работаю с большим напряжением, радостью и пользою для души. Что касается до книги Манассеиной, то мне очень жалко, что я написал про нее. Она не стоит того, чтобы отвечать на нее. Она лежит у меня без употребления, и я с этой же почтой посылаю ее вам. Вы сами это увидите. Если бы отвечать на все такие книги, то недостало бы времени ни на что другое, а времени мало и все меньше и меньше. Те доводы из отцов, на которые вы указываете, могут быть полезны для некоторых искренно сомневающихся людей и приписывающих значение внешнему авторитету, но я думаю, что таких мало. Я думаю, что человека, который, прочтя хотя только Нагорную проповедь, не говорю все Евангелие, не пришел к убеждению, что непротивление злу насилием составляет основное условие христианского жизнепонимания, такого человека не убедят никакие доводы. От души желаю вам здоровья, и еще больше душевного спокойствия. Очень радуюсь мысли увидеть вас в Москве.