Ртуть

Капитан издалека разглядел восторженный жест девушки. «Все пропало. Теперь она знает», – подумал он.

Мир отринул его. Корабль его жизни отдал швартовы – так ему показалось. Словно во сне, когда никак не можешь решить, чудесный он или кошмарный. Капитан двинулся к двум молодым женщинам. Стоял конец марта, но с неба лился тот совершенный свет, какой бывает только зимним днем у моря. Может, из-за этого бледного сияния две женские фигуры казались ему такими далекими?

Он все шел и шел, и не бы по конца этому пути. Ему вспомнилось высказывание эфиопского мудреца, которого он знавал лет сорок тому назад, когда морская судьба забросила его в Африку: «Любовь, – дело великих ходоков». Теперь он наконец понял, как правдивы эти слова.

Он шел к своей любимой, и каждый шаг был изнурителен, как метафизическое испытание. Шагнуть значило поднять ногу и почти рухнуть наземь, но удержаться в последний момент: «Когда я дойду до нее, я не стану больше удерживаться, я рухну.» Неописуемый ужас раскаленными щипцами терзал его грудь.

– Вот идет Капитан, – сказала медсестра.

– Что это с ним? Он шатается, как больной.

Подойдя к женщинам, старик увидел сияющее лицо Хэзел.

– Вы сказали ей?… – спросил он Франсуазу.

– Да, – солгала она. Это был неприкрытый садизм.

Лонкур повернулся к недоумевающей девушке:

– Не сердись на меня. Постарайся понять, даже если простить это нельзя. И не забывай, что я люблю тебя, как никто никогда не любил.

Сказав это, он побежал прочь, к острию каменной стрелы, отмечавшей место самоубийства Адели, и бросился оттуда в море.

Хорошему пловцу, даже семидесятисемилетнему, чтобы принять смерть в пучине вод, требуется усилие скорее умственное, нежели физическое.

«Не плыть. Не шевелить ни руками, ни ногами. Быть тяжелым и неподвижным. Обуздать жажду жизни, дурацкий инстинкт самосохранения. Адель, теперь я знаю наконец то, что знаешь ты. За двадцать лет не было ночи, когда бы я не думал о том, как ты утонула. Я не понимал, как это возможно, как вода, первый друг всего живого, может убить? Как твое тело, такое легкое, могло стать тяжелее колоссальной толщи воды? Теперь я понял: ты избрала самый логичный конец. Вода и любовь, – колыбель всякой жизни: ничто больше не дарит ее так щедро. Умереть от любви или умереть от воды, или от того и другого вместе – значит замкнуть круг, перепутать вход с выходом. Принять смерть от самой жизни».

Хэзел истошно визжала. Франсуаза удерживала ее обеими руками.

Голова старика ни разу не показалась на поверхности воды.

– Он умер, – ошеломленно произнесла наконец молодая девушка.

– Наверняка. Он вряд ли был амфибией.

– Он же покончил с собой! – возмущенно воскликнула Хэзел.

– Что верно, то верно.

Девушка разрыдалась.

– Ну, будет вам. Старик свое пожил.

– Я любила его!

– Какая чепуха. Да вам дурно делалось от одной мысли, что он к вам прикоснется сегодня вечером.

– Ну и что, все равно я его любила!

– Ладно. Прекрасно, вы его любили. Тем не менее, вполне естественно, что он умер раньше вас, учитывая разницу в возрасте.

– Бог мой, да вы ликуете!

– От вас ничего не скроешь.

– Вы его ненавидели?

– Да. Его самоубийство – лучший подарок ко дню рождения.

– Но почему он наложил на себя руки?

– Поди знай, что творится в голове у стариков, – сказала Франсуаза и улыбнулась, подумав, что ей удалось совершить идеальное преступление.

– А те слова, что он слазал мне перед тем, как броситься в воду, – это объяснение его поступка?

– Вероятно, – солгала старшая подруга. – Самоубийцы всегда испытывают потребность оправдаться, как будто это кому-то интересно.

– Как вы жестоки и циничны! Этот человек был моим благодетелем!

– Благодетель хорошо попользовался своей подопечной.

– Попользовался! Вы как будто забыли, что я обезображена.

– Забыть это невозможно. Но к вашему уродству привыкаешь, – ответила молодая женщина, не сводя глаз с дивно прекрасного лица Хэзел.

Они вернулись в дом, одна в слезах, другая – не помня себя от радости, что избавилась от своего врага благодаря искусно подстроенному недоразумению.

Пока питомица Капитана плакала на своей кровати, убийца наводила справки. Дела Лонкура вел нотариус из Танша. Франсуаза позвонила ему и узнала, что своей душеприказчицей Капитан назначил ее, а единственной наследницей была Хэзел.

«Побольше бы таких сознательных покойников», – подумала мадемуазель Шавень.

Когда были улажены скучные формальности, медсестра сообщила девушке:

– Вы теперь владелица колоссального состояния. Чего бы вам хотелось?

– Остаться на Мертвом Пределе, чтобы никто не видел моего ужасного лица.

– Как раз перед смертью Капитана я говорила, что хочу жить здесь с вами. Вы по-прежнему не против?

Лицо Хэзел просияло.

– Я уже не смела и надеяться! Это мое самое заветное желание!

– Оно совпадает с моим.

– Но вправе ли я принять такую жертву? Ведь вы красивы, вы могли бы жить в большом мире, среди людей.

– Меня к ним совсем не тянет.

– Как это возможно?

Вместо ответа Франсуаза крепко обняла свое сокровище.

– Вы куда интереснее, чем целый мир, – сказала она девушке.

Так свершилась бархатная революция. Мадемуазель Шавень никого не уволила: верные люди всегда могли пригодиться, да и огромные деньги, кроме как на содержание прислуги, на острове тратить было больше не на что. Жаклин и дворецкий продолжали исполнять свои обязанности по кухне и дому.

Франсуаза перебралась из пурпурной комнаты в спальню Капитана. Не так уж редко кратчайший путь к власти лежит через тюрьму. Никому и в голову не пришло оспаривать ее права.

Время от времени Франсуаза ездила в Нё, где ее считали вдовой Лонкура. Она покупала редкие ценные книги, цветы и духи. Двое охранников всегда сопровождали её и несли покупки.

Она непременно делала крюк, не отказывая себе в удовольствии зайти в аптеку, чтобы подразнить своего разоблачителя. Всякий раз бывшая медсестра с елейной улыбкой просила у него термометр. «В память о старых добрых временах», – уточняла она. Аптекарю стоило больших усилий сохранять невозмутимый вид.

Вернувшись на Мертвый Предел, Франсуаза входила в комнату Хэзел, преподносила ей белые лилии и другие подарки, которые выбирала для нее в городе. Девушка сияла. С тех пор, как медсестра заняла место ее опекуна, бывшая питомица Капитана была из седьмом небе от счастья.

– Ну и что с того, что я безобразна? – регулярно повторяла она молодой женщине – Красивая внешность никогда не дала бы мне удела счастливее, чем жизнь с вами.

На самом же деле она хорошела день ото дня, и единственная, кому дано было ею любоваться, блаженствовала.

Лет двадцать спустя случилась война. Обитательницы Мертвого Предела ее почти не заметили и нисколько ею не интересовались.

Только когда неподалеку высадились союзники, они немного посетовали:

– Скорей бы все кончилось. От этих людей столько шума.

Второго марта 1973 года мадемуазель Шавень, войдя в спальню мадемуазель Энглерт, присели на край ее кровати и сказала:

– Сегодня исполняется ровно пятьдесят лет с того дня, как я познакомилась с вами.

– Не может быть!

– Да-да, мы с вами уже не молоденькие.

Они рассмеялись и стали наперебой, вспоминать многочисленных кухарок, которые за эти годы «надорвались у плиты»: Жаклин, потом Одетта, Берта, Мариетта, Тереза. Каждое имя вызывало новый взрыв веселья.

– Вы обратили внимание? – заключила старшая. – Ни одна не продержалась больше десяти лет.

– Неужели мы так много едим? – прыснула младшая. – Или мы и в самом деле чудовища?

– Я-то точно чудовище.

– Вы? Что вы, Франсуаза, вы – святая. Вы пожертвовали ради меня всей жизнью! Если существует рай, его двери уже распахнуты для вас.

Наступило молчание. Бывшая медсестра как-то странно улыбнулась. Помедлив, она произнесла: