Ртуть

– Да, потому что не желаете признавать моих заслуг. Благодаря мне Адель-Хэзел живет жизнью сказочной принцессы. Она была создана для этого, а иначе стала бы буржуазной наседкой.

– У женщин более богатый выбор: на свете есть не только сказочные принцессы и буржуазные наседки.

– Есть еще нудные медсестры, обреченные остаться старыми девами.

– Есть еще убийцы. Известно вам, что женщины отлично умеют убивать?

– Если им предоставляется такая возможность.

Лонкур щелкнул пальцами – дверь распахнулась, и на дороге выросли два охранника.

– Как видите, мадемуазель, здесь вам вряд ли удастся проявить себя на новом поприще. Продолжим эту приятную беседу завтра. Оставляю вас с «Кармиллой». Читайте, вы не пожалеете.

Перед тем как закрыть дверь, он добавил:

– Пребывание здесь пойдет вам на пользу. Хоть познакомитесь с хорошими книгами, будете впредь не такой дремучей.

Франсуаза Шавень принялась за «Кармиллу». Она проглотила короткую повесть залпом и получила от чтения массу удовольствия. Потом задумалась, почему же ее тюремщик так хотел, чтобы ни а прочла эту книгу. Уснула она с мыслью, что если бы, как Кармилла, обладала способностью проходить сквозь стены, то достигла бы своей цели.

На следующий день Франсуаза намеренно вела с Хэзел самые невинные разговоры. Она спросила, что та посоветует ей почитать.

– Назовите мне все книги, какие можете. Я начинаю познавать освободительную силу литературы и, пожалуй, не смогу больше без нее обойтись.

– Литература обладает более чем освободительной – спасительной силой. Она спасла меня: если бы не книги, я давно бы умерла. Она спасла и Шехерезаду в «Тысячи и одной ночи». И вас, Франсуаза, она тоже спасет, если когда-нибудь вы будете нуждаться в спасении.

«Знала бы она, как я в нем нуждаюсь!» – подумала узница пурпурной комнаты. Хэзел назвала очень много книг.

– Вы бы записали, а то забудете, – сказала она своей массажистке.

– Не стоит. У меня хорошая память, – ответила та, зная, что их слушают и все уже записали за нее.

В тот же вечер Лонкур явился к ней в комнату в сопровождении четырех слуг: книг оказалось столько, что такая свита была в самый раз.

– Хорошо еще, что моя питомица не назвала вам больше. Ваша комната не так велика.

– А я ожидала, что вы скажете: «Жить вам осталось не так много, вы вряд ли успеете все это прочесть».

– Это зависит от вас.

Он отослал своих подручных.

– Знаете, я весьма разочарован вашим сегодняшним разговором с Хэзел.

– Я не совсем понимаю, в чей вы можете меня упрекнуть.

– Именно: это было безупречно, ничего кроме изящной словесности. Синий чулок беседовал с другим таким же синим чулком. Я смертельно скучал. А ведь я подсказал вам отличные темы.

– Да? – притворно удивилась медсестра с наивным видом первопричастницы.

– Вы могли бы поговорить с ней о «Кармилле».

– Зачем?

– Вы ее прочли?

– Да. Ну и что?

Капитан возвел очи горе:

– Ах, глупая провинциальная гусыня, вы, значит, ничего не поняли?

– А что я должна была понять? – спросила Франсуаза, сделав и впрямь глуповатое лицо.

– Как же вы меня разочаровали! Отталкиваясь от «Кармиллы», вы могли бы вести с моей питомицей восхитительные беседы. А в новой партии нет ничего даже мало-мальски интересного: «Астрея» – это же надо! Хэзел, наверно, последняя, кто читает Оноре д'Юрфе! «Введение в благочестивую жизнь» святого Франциска Сальского – почему бы тогда не катехизис, если на то пошло? «О Германии» мадам де Сталь – как нарочно, выбирали из книг самые…

– Какие?

– Вы ведь понимаете, что я хочу сказать?

– Нет.

– Сдается мне, скоро комната Хэзел превратится в салон жеманниц. Вы интересуетесь, сколько вам осталось жить – знайте: это во многом зависит от того, насколько интересны будут ваши диалоги с малышкой. Если мне придется месяцами слушать, как вы обсуждаете святого Франциска Сальского, учтите, мне надоест.

– О чем же, по-вашему, мы должны говорить?

– Чего-чего, а тем хватает. Вы могли бы поговорить, например, обо мне.

– Действительно, лучшей темы не найти, – улыбнулась Франсуаза.

– Вчера вы усомнились в том, что она меня любит, – почему бы вам не затронуть этот вопрос?

– Сударь, меня это не касается.

– Перестаньте ломать комедию. Поздновато изображать из себя образцовую сестру милосердия. Кстати, вот вам загадка: какая связь между вами и ртутью?

– Вы сами знаете.

– Нет, я имею в виду связь мифологическую: что у вас общего?

– Понятия не имею.

– Ртуть – металл Меркурия[4], бога-вестника. А какая у Меркурия эмблема? Кадуцей!

– Эмблема медицины.

– Да, вашей профессии. Одна и та же эмблема у вестников и у врачей. Интересно, почему?

– Иные вести исцеляют.

– А иные медсестры-вестницы так далеко зашли, что, руководствуясь мифологическими соответствиями, норовят передать весть посредством ртути-Меркурия. Жаль только, что из этого ничего не вышло.

– Этим совпадением я еще воспользуюсь.

– А я думал, вы так и замышляли.

– Вы меня переоцениваете.

– Действительно. А вы не перестаете меня разочаровывать. На первый взгляд такая умница-разумница, а копнешь поглубже – обычная тупая деревенщина. Я вас оставлю, можете читать, хотя надежд на ваши умственные способности я больше не возлагаю. Завтра день рождения Хэзел, не забудьте ее поздравить.

Франсуаза выжидала до полуночи. Когда в доме воцарилась полная тишина, она принялась за работу.

– Посмотрим, какова на деле хваленая освободительная и спасительная сила литературы, – усмехнулась она.

Мебель в пурпурной комнате была массивная и тяжелая – с места удалось сдвинуть только стол, за которым Франсуаза ела; она переставила его к стене.

В этой комнате, как и во всех помещениях в доме, было только одно окно, маленькое, расположенное под самым потолком. Франсуаза взгромоздила стул на стол, но до окошка было еще далеко. Тогда она, как и задумала, принялась за книги.

Начала она с самых больших и толстых томов, чтобы соорудить на стуле надежный фундамент, – лучше всего подошло для этой цепи полное собрание сочинений Виктора Гюго. За ним последовали сборники поэзии барокко, и Франсуаза мысленно возблагодарила Агриппу д'Обинье. На «Клелию» мадемуазель де Скюдери лег Мопассан, но строительнице даже в голову не пришло, сколь дико такое соседство. Следующими ступенями анахронической лестницы стали святой Франциск Сэльский, Ипполит Тэн, Вийон, мадам де Сталь и мадам де Лафайет (Франсуаза с удовольствием подумала, что эти две знатные дамы были бы счастливы оказаться вместе), «Письма португальской монахини», Оноре д'Юрфе, Флобер, Сервантес, «Гэндзи-моноготари», Нерваль, елизаветинские сказки леди Амелии Нортумб, «Провинциальные повести» Паскаля, Свифт и Бодлер – все, что почитала своим долгом прочесть образованная, деликатная и чувствительная барышня начала века.

Не хватало всего одного-двух томов, чтобы достать до окна. Тут Франсуаза вспомнила, что «Пармскую обитель» и «Кармиллу» она оставила в ящике комода. И книжная башни достигла наконец желаемой высоты.

«Ну вот, теперь, если вся кипа рухнет, значит, на литературу нечего надеяться», – решила медсестра.

Восхождение было рискованным. Франсуазу выручили длинные ноги и природное чувство равновесия, иначе ей бы нипочем его не осилить: вот уж поистине, в мире книг главное – твердо стоять на ногах.

Добравшись до вершины, новоявленная альпинистка примостилась на краешке подоконника и перевела дух. Сняв туфлю, она каблуком, как молотком, выбила стекло. Вынула осколки и перебросила ноги наружу.

До земли было далеко. «Что ж, пан или пропал», – подумала Франсуаза. Она воззвала к святому Эдмону Дантесу, покровителю всех беглецов, сигающих с большой высоты, – и прыгнула. Ее легкость, гибкое тело и ловкие ноги спасли ее: она даже не ушиблась, словно всю жизнь только тем и занималась, что прыгала из окон.

4

Ртуть по-французски – mercure