Страница 26 из 31
— Рад привечать тебя, Андрей Андреевич, в нашем граде. Поживи у меня. Отдохнешь с дороги, а там расскажешь, коли захочешь, какие твои заботы и куда путь держишь.
— Благодарствую, князь, за ласку. А заботы мои, видать, с твоими схожи — допрежь всего согнать с московского трона изменника и лгуна.
— Лгуна? — осторожно переспросил Шаховской.
— При всем народе оболгался, когда мощи царевича перевез! — вскипел гость. — При Борисе, вишь, говорил, закололся Димитрий, а теперь — мол, убиенный. Как язык-то не отсох у лиходея. Окружил себя родней, а на всех других исподлобья глядит, ни в кого веры нет.
— Полно, боярин, на пустой живот о злыдне толковать. Прошу за стол.
На самом-то деле не об отдыхе Телятевского пекся Шаховской, а хотел, чтоб за чаркой у гостя язык развязался. Поди не каждый день из Москвы залетали такие птицы.
На славу постарался хозяин попотчевать боярина.
Яства подавались — лучше не сыскать. Телятевский ел и пил изрядно, но ничего важного для хозяина не сказал. Тогда Шаховской сам повел разговор.
— Да, с Пашковым-то у нас промашка вышла, — произнес он. — Ежели он не переметнулся бы к Шуйскому, мы уже держали полуцаря за бороденку.
— Истома — змея подколодная, — согласился Телятевский.
— Строптив и горяч, — не осуждая Пашкова, но и не защищая, проговорил Шаховской. — Не захотел подчиняться холопу Болотникову. Оно и попятно. Да кто ж мог ведать…
Андрей Андреевич перестал есть, слушал молча. Ему ли не знать Болотникова! Когда ушел от него Иван самовольно, князь немало посокрушался. Что с ним сталось, долго не знал Телятевский. А оно вон как повернулось. Холоп его сделался гетманом царя Димитрия Иоанновича. Князь не сомневался, что истинный царевич Димитрий еще в давние времена умер в Угличе. Да не в том дело. С кем идти на Шуйского? Тут надобно многотысячное войско. Без мужиков не набрать такого…
— Что не пьешь, Андрей Андреевич, али мед мой горек? — спросил Шаховской.
— Мед твой хорош. А тебе, видать, несладко приходится.
— С чего взял, боярин? — насторожился Шаховской.
— А с того, что Болотников в осаде сидит. Обложен со всех сторон. Коли подмоги ему не будет — загублено дело.
— Эх, Истома, Истома!.. — гнул свое Шаховской: ему хотелось знать, как относится гость к Болотникову. — Коли обождал бы, пока Москва сдастся…
Ничего не сказал в ответ Телятевский.
— Что говорить, — продолжал Шаховской. — В одну упряжку не запрячь вола и медведя.
— А кем из них ты зришь Болотникова? — спросил вдруг гость.
Не ждал князь Григорий такого вопроса. Замялся.
— Не отвечаешь… Тогда слушай, что скажу. Болотников не вол: в упряжке не пойдет. И не медведь: на цепь не посадишь. Ежели хочешь его с кем равнять, равняй с соколом.
«Ишь, как молвил, — прикидывал Шаховской. — Сокол! А как ты будешь держать его? В клетке? Али волю дашь?» Но сказал другое:
— Прав ты, Андрей Андреевич, насчет подмоги. Выручать надобно Болотникова. — Шаховской немного помолчал. — Царевич Петр тут, в Путивле. Дал бы я ему войско, да отпускать не след. Самый раз ему теперь при мне быть.
— Царевич Петр, говоришь? — усмехнулся Телятевский.
— Он самый. Петр Федорович.
— Мы-то с тобой знаем, — князь решительно отодвинул кубок, — не было сына у Федора Иоанновича.
— Истинно говоришь, — Шаховской понизил голос. — Нам бы Москву взять, а там, глядишь, и царь будет, который надобен. Но покамест… — Шаховской выразительно умолк.
Некоторое время молчал и Андрей Андреевич.
— Вот что, — сказал он, и глаза его сверкнули. — Давай мне войско. А царевич Петр, ладно, пусть в Путивле сидит.
Бои
Вскоре князь Телятевский с многотысячными отрядами направился к Калуге. Помощником его был Василий Масальский.
В начале февраля под Венёвом, что недалеко от Тулы, казаки Телятевского разгромили царского воеводу Андрея Хилкова.
После боя князь велел Масальскому идти на выручку к Болотникову в Калугу, а сам с частью войска ушел в Тулу, которая была на стороне восставших.
В семи верстах от Калуги на реке Вырке разгорелось сражение с войсками Шуйского. Силы были равные, но царские ратники успели занять лучшие позиции.
Целые сутки длился бой. Место оказалось открытое, ровное — ни леса, ни рощи. Казаки связали сани и отбивались из-за этого непрочного укрытия. Когда же увидели, что окружены и живьем не вырваться, многие принялись поджигать рядом с собой бочки с порохом, лишь бы не попасть в руки врагу. Князь Масальский был ранен и захвачен в плен.
Возрадовавшись победе и одарив своих воевод, царь сказал:
— Вора Ивашку измором возьмем. В Калуге-то небось с голоду всех собак поели. А покамест в самый раз обложить осадой Телятевского в Туле.
Чтобы закрепить успех, Шуйский направил под Тулу пополнение с князем Воротынским во главе.
— Настал наш час! — напутствуя воеводу, говорил царь Василий. — А возьмешь Тулу, веди полки на Калугу. Пора кончать с Ивашкой, поперек горла он у меня стоит.
Узнав о поражениях, Илейка Муромец усидеть в Путивле уже не мог. Потребовал он от Шаховского, чтобы тот без задержки отпустил его в Тулу.
«Царевич Петр» прибыл как раз к тому времени, когда к Туле подошло войско Воротынского. «Вора Петрушку захватить и живым или мертвым доставить в Москву!» — приказал царь Василий.
Князь Воротынский рассчитывал на успешный поход. Силы под его началом были крупные. В их числе и Пашков со своим отрядом.
— Чернь, — говорил Истома, — ныне напугана. Как увидит нас, тут же спины покажет…
Но в бою под Тулой верх взяли восставшие. Телятевский нанес Воротынскому такой удар, что царев воевода с Пашковым едва ноги унесли в Алексин.
Калуга же по-прежнему находилась в осаде. Болотниковцы, хотя и держались стойко, донимали воевод Шуйского частыми вылазками, а вырваться не могли.
На помощь осажденным в начале мая опять выступил князь Телятевский.
Во вражеском стане
— Слышь, Илья, никак соловей щелкает? — приподнял голову Михейка Долгов.
Илья перестал подбрасывать в костер поленья, на миг замер.
— Нет, — сказал он. — Рано для соловья. Обожди седьмицу — запоют.
— Пошто рано? Самая пора.
Бросив последнее полено, Илья сел рядом с Михейкой.
— И впрямь соловушка, — немного послушав, согласился он. — А у нас в слободе об эту пору они еще молчат. Но малость пригреются — такое подымут — хочь до утра не спи. Особливо на Яузе…
Попали Илья-гончар и Михейка Долгов сюда вместе с казаками, которые сдались воеводам Шуйского в Заборье. Казаков было около четырех тысяч — сила немалая. Но понимали царские воеводы: ненадежное племя — казачья вольница. А посему держали заборских казаков про запас, в дело пока не пускали.
Так и стояли казаки с конца зимы под Калугой отдельным лагерем, поглядывая то на ратников, что были вокруг, то на городские стены, разбитые и обгорелые, но по-прежнему неприступные. Там, за стенами, был Болотников…
Слыхивали казаки, как взорвал батька примет, видели со стороны стычки, что разгорались во время коротких вылазок. Толковали кой о чем потихоньку меж собой, кумекали, выжидали.
А уж простая голытьба вроде Михея Долгова да Ильи-гончара роптала в открытую.
— За Шуйского идти — самим в кабалу лезть.
— Иван-то Исаич нам волю дает, а мы под него яму роем.
Случались и другие разговоры:
— Чего глядим, братцы? Айда к Болотникову!
— Ишь смелый сыскался, — остужали горячую голову. — Ратников обок сколько? Почитай, на каждого из нас пятеро.
— Не, братцы, покамест повременить надобно. Подойдет с войском Димитрий Иванович, тады вдарим.
Поход на Пчельну
Царские лазутчики зорко следили за мятежной Тулой и сразу же донесли в Калугу и Москву, что Телятевский выступил с воровскими людьми на Пчельну.