Страница 16 из 21
Но Адольф Гитлер посмотрел на заключенное соглашение как на подтверждение самых страшных его опасений. Разве не было очевидно, что евреи-капиталисты в лице Ратенау вступили в союз с евреями-коммунистами, захватившими власть в России? Он говорил, что два национальных государства, Германия и Россия, были разрушены евреями, и вот теперь на их развалинах строится третье государство, которое соединит достижения германской технологии с российским сырьем – и поставит все это на благо евреев.
Можно предположить, что подобное мнение сформировалось у Гитлера в результате того, что он был не в курсе дела.
Соглашение в Рапалло было продолжением уже существовавших тайных контактов между рейхсвером и русскими властями. И идеей было именно налаживание сотрудничества между германской технологией и русским сырьем – плюс к возможности скрывать немецкие военные исследования на русской территории.
Но Гитлер, даже будь он поставлен об этом в известность, в своих зажигательных речах вряд ли изменил бы хоть слово. Он чувствовал «настроение своей публики» как никто другой. И этому вскоре последовало подтверждение.
В конце июня 1922 года Вальтер Ратенау был убит.
Оговорка насчет того, что у Гитлера была «своя публика», сделана не случайно. Его взгляды в чистом виде мало кто разделял – убийство министра иностранных дел Рейха вызвало шок. На демонстрацию протеста в Берлине вышло больше миллиона народу.
Но настроение понемногу менялось.
Ратенау убили боевики из организации «Консул» [4]. Это было подпольное ответвление крайне правого националистического движения. От НСДАП отличалось тем, что делало ставку не на «работу с массами», а на «конкретные действия». Спрос на «конкретику» в Германии начала 1923 года очень вырос – следовало опасаться, что Франция на оккупации Рура не остановится.
Правительство Баварии объявило чрезвычайное положение.
Опасения властей были велики и разнообразны. С одной стороны, следовало сделать все возможное для организации сопротивления – и поэтому втайне готовилось ополчение. С другой стороны, можно было ожидать «патриотического мятежа», и тут НСДАП рассматривалась как возможный детонатор. Поэтому планируемое партией «шествие» – что-то вроде торжественной демонстрации – было запрещено. Гитлер был вне себя от ярости и заявил, что демонстрация пройдет вне зависимости от разрешения или запрещения. В итоге дело уладил капитан Эрнст Рём – он свел Гитлера с местным командующим рейхсвером фон Лоссовым, и Гитлер заверил генерала, что «марш будет мирным».
27 января Адольф Гитлер провел свой «мирный марш» – он произнес 12 речей на 12 митингах, а 28-го в центре Мюнхена состоялось «освящение знамен» СА – 6000 человек, одетых в какое-то подобие военной формы, стояли навытяжку, приветствуя «лидера германского движения за свободу».
Адольф Гитлер становился заметным человеком.
Настолько заметным, что в марте 1923 года его пригласили на встречу с генералом фон Сектом. Еще в июле 1919 года Ханс фон Сект был назначен начальником так называемого «войскового управления» (нем. Truppenamt) – на самом деле это был Генштаб, только под другим именем. А в 1920 году генерал стал «начальником управления сухопутных войск» – фактически главнокомандующим рейхсвером.
Фон Сект проговорил с Гитлером четыре часа и счел его низкопробным демагогом.
Однако имелись и другие мнения. Считалось, что его можно использовать для «мобилизации масс» – более серьезные функции рейхсвер брал на себя. В частности, в Баварии все полувоенные организации правых партий, вроде СА, соглашались в обмен на военную подготовку сдать имеющееся у них оружие рейхсверу – как бы на хранение.
В этой программе главную роль играл Рём – он основал «Arbeitsgemeinschaft der Vaterländischen Kampfverbände», что в вольном переводе на русский значит «Рабочее сообщество патриотических боевых отрядов».
Слово «рабочий» в данном случае означает не принадлежность к рабочему движению, а скорее рабочую группу, созданную в практических целях делового сотрудничества.
В это сообщество вошли и отряды СА, боевого крыла НСДАП. Но Рём предпочитал держаться в тени и «на витрину» выставлял не себя, а Адольфа Гитлера. У них были разные базовые установки: Гитлер был сосредоточен на пропаганде, в то время как Рём больше думал об оружии и организации.
Но в роли «барабанщика» Гитлер был совершенно незаменим – и Рём познакомил его с важными людьми, с которыми он строил свою военную организацию. В мае 1923-го Адольф Гитлер познакомился с генералом Людендорфом. Странная, надо полагать, получилась встреча. Людендорф был вовлечен в «путч Каппа», и ему пришлось уехать из Германии. Он жил в Швеции, пока не получил возможности вернуться, и вот теперь он, бывший в 1916–1918 годах фактически военным диктатором Германии, пожимал руку Адольфу Гитлеру, бывшему в те годы безвестным ефрейтором. Но генерал Людендорф был не таким снобом, как генерал фон Сект.
Гитлер ему скорее понравился.
14 июля 1923 года в Мюнхене проводился праздничный марш Германских гимнастических союзов. Под «гимнастическими союзами», в общем-то, понимались партийные охранные отряды вроде СА, и случилось так, что активисты СА сцепились с полицией.
Обычно она их не трогала – считалось, что «враг – слева».
Немудрено – Баварская Советская Республика за две недели своего существования понаделала немало, включая расстрел дюжины заложников, виноватых только в том, что в их фамилиях имелась частица «фон».
Но летом 1923 года баварский министр-президент Ойген фон Книллинг пришел к выводу, что если враг действительно слева, то вот непосредственная опасность порядку находится скорее справа.
Он был совершенно прав.
Адольф Гитлер своими выступлениями взвинчивал толпу до состояния истерики. Но истерику невозможно поддерживать без конца, рано или поздно она должна утихнуть. Ну или найти себе выход – и как раз этот выход Гитлер и искал.
Так что драки – пусть даже с полицией – поощрялись. Это была, так сказать, форма «наглядной пропаганды». Однако было необходимо и сотрудничество с другими организациями, вроде союзов фронтовиков, и с рейхсвером – а тут главную роль играл не Адольф Гитлер, а Эрнст Рём.
В Италии в конце октября 1922 года случилось важное событие – лидер партии фашистов, основой которой как раз и служили союзы фронтовиков, стал премьер-министром. Звали его Бенито Муссолини, и к лету 1923 года он уже прочно держал власть в своих руках. В Германии это породило толки о «германском Муссолини» – и в числе кандидатов на эту роль называли и Гитлера.
Знающие толк люди ставили на Рёма – Адольфа Гитлера они считали «вывеской».
Тем не менее в годовщину великой германской победы 1870 года под Седаном он блеснул в Нюрнберге так, что Рём с согласия других руководителей военизированных организаций вручил ему титул их «политического лидера» вновь созданной лиги Kampfbund – «Союза борьбы».
Что это значит, никто не знал – функции политического лидера не были определены. Сама лига была чем-то вроде «зонтика» самых разных групп и формирований – диктатора она бы не признала. Никакой стратегии действий не имелось, предполагалось, что сначала надо привлечь на свою сторону полицию и рейхсвер, а уж тогда видно будет. Во всяком случае, для Эрнста Рёма и для людей вроде него было ясно одно – на первом месте должна стоять деятельность по организации бывших фронтовиков в действенную политическую силу. А если надо – то в армию, готовую «сражаться с внутренним врагом». Враг – без всяких шуток – имелся в наличии. И это были вовсе не евреи, на которых Гитлер буквально рехнулся, – отнюдь нет.
23—26 октября 1923 года в Тюрингии вспыхнуло коммунистическое восстание.
Мысль «свергнуть иго капитализма» обычно посещает рабочие массы тогда, когда капитализм перестает работать. К осени 1923 года капитализм в Германии работал очень плохо, и причина была самой обыкновенной – деньги потеряли обеспечение и стали фантиками. Началось все с того, что остановился Рур. Забастовки парализовали промышленность и не позволили Франции использовать продукцию Рура, но заодно они лишили этой продукции и Германию. К тому же правительство в Берлине, следуя политике «пассивного сопротивления», взяло на себя обязательство выплачивать бастующим заработную плату. Сделать это можно было только одним способом – печатанием денег.