Собрание Стихотворений

Другу Борису Бугаеву

Твой сон сбывается. Слышнее и слышней Зловещий шум толпы, волнующейся глухо. Я знаю — ты готов. Пора. Уж свист камней, Толпою брошенных, стал явственен для слуха. Пребудем до конца покорны небесам, Их воля вышняя на нас отяготела. Нас люди умертвят и бросят жадным псам Камнями острыми израненное тело. Теперь обнимемся. Окончен трудный путь, Не просим чуда мы, к чему просить о чуде? Молитву сотворив, подставим смело грудь Отточенных камней на нас летящей груде.

Декабрь 1917, Дедово

«Грёзы! Пора на кладбище вам…»

Грёзы! Пора на кладбище вам… Небо — как море тоски. Красное солнце над Ртищевом, Рельсы, вагоны, тюки. В этом краю заколдованном, Мира проклятом углу, Долго ль в вокзале заплёванном Спать среди вшей на полу? Сколько судьбу ни измеривай, Будешь повален врагом Видишь: ни дома, ни дерева На версту нету кругом Сел на платформу близ нищего, Вместе нас вдаль занесло! Сердце, как солнце над Ртищевом Кровью давно изошло.

Дом познания

Пропахший йодоформом коридор Набит битком в пылающем июле, И всем хирург выносит приговор. Гудят палаты, как пчелиный улей. «Дорогу, эй!» Носилки волокут: Лица не видно, кто-то ранен пулей. Тарелки грязные с остатком блюд Раздетая хожалка-проститутка Проносит в кухню. А у двери ждут С головкой забинтованной малютка, Хромающий брюнетик-агроном И женщина, взывающая жутко. Закрылась дверь, и вдруг потрясся дом От взвизгивания, всхлипывания, рёва… Там женщину ланцетным лезвиём За миг её паденья рокового Скоблит палач и плод её любви В ведро бросает грязное… Готово! И с фартуком, забрызганным в крови, Хирург выходит в коридор вонючий С хорошенькой сестрой. А визави Уж новый стон от муки неминучей, От боли, подступившей к животу. К больным, лежащим безобразной кучей, Подходит врач. Схвативши на лету Клочок письма, он вертит папиросу. А к быстро покрасневшему бинту Уж муха льнёт. Привычному вопросу Ответив: «Не валяйте дурака», Уходит доктор к новому допросу. И там в углу я видел старика: Он высох весь, он умирал, но всё же Подёргивалась слабая века, И с каждым днём пронзительней и строже Смотрел он взором дикого орла. Он был скелет в грязно-лиловой коже, Не мог пошевелиться, и текла Слизь жёлтая на простыню. И это Ему простить хожалка не могла И выкинуть в окно грозила. Где-то Служил он раньше в банке, но теперь Он гас один в зловонном лазарете. Воспоминанья ли былых потерь, Иль юных дней, когда он был любимым, Вставало в нём, когда, как жалкий зверь, Он вдруг стонал под зноем нестерпимым. Он вспоминал блондинку, орденок И ужины парадные по зимам. И как имел он пару стройных ног, Почётный пост, зелёные конторки И созывал знакомых на пирог, А не жевал обглоданные корки. Теперь давно не ел он ничего, Лишь руку синюю тянул к махорке. Но злился на соседа своего За съеденную грушу. Пред хожалкой Он весь дрожал, когда она его Ругала и прибить грозилась палкой, Смеясь на членов скрюченных красу, На остов, обнажившийся и жалкий. Когда она, рыча подобно псу, Его приподнимала на кровати, Обрубки ног дрожали на весу В присохшей марле и кровавой вате. Но час пришёл. Он, кажется, уснул. Кончался день. Настала тишь в палате… Румяный врач соседу подмигнул, Пощупав пульс немеющий и вялый. Колоколов вставал субботний гул Над городом, и луч заката алый Проник в окно, старик раскрыл зрачки И, руку выпростав из одеяла, Хожалке дал последние куски, Сказав: «Прощай» со взором просветлённым — В котором прежней не было тоски. Он умирал спокойным, просветлённым, Затем, что он простил за всё и всех. Простил больнице, простыням зловонным, А ей простил её звериный смех… О, мой наставник в смрадном лазарете! Среди всего, что искупает грех, Среди всего, что видел я на свете, До гроба я в молитвах пронесу Матрац твой грязный, кроткий взор и эти Обрубки ног кровавых на полу

1921

Муза Хорея

Как я кликал вас, хореи, Как я ждал вас! Но скорее Я бы мог достигнуть звезд. Долго омрачали думы Ямб, мыслительно-угрюмый, Трубный, бранный анапест. Замолчали ваши струны Вместе с дерзостностью юной, Вместе с пламенем любви. Но недаром ждал я чуда: Вот неведомо откуда Ваши брызнули струи! И в напевах вьюги буйной, Златокудрой, златострунной Ты сошла из горних стран. Вновь в игре снежинок белых Алых уст оледенелых Вечно-сладостный обман! Кудри по ветру развеяв, Искры золотых хореев, Жажду звуков утоля, Ты рассыпала со смехом, И твоих лобзаний эхом Стала белая земля Слушай, слушай, Муза, Муза, Нерушимого союза Властно рвущийся напев — Песню вьюги, песню брака… Что пред ней угроза мрака, Твой земной, бессильный гнев?