Страница 38 из 86
— Когда ты придешь снова? — спросил он. — Я должен увидеть тебя как можно скорее. Ты сегодня работаешь?
— Да, работаю. Приду, когда закончу.
— Ах нет же, ты не можешь опять позировать! Когда я об этом думаю, то прихожу в отчаяние. Сперва зайди ко мне. Я хочу поговорить с тобой. Обещай, что сначала зайдешь ко мне.
Я пришла к нему. Его страсть ринулась мне навстречу.
— Я не могу даже подумать о том, что ты позируешь для кого-то, выставляешь себя напоказ. Больше не делай этого. Ты должна позволить мне испытать тебя. Я не могу на тебе жениться, потому что у меня уже есть жена и дети. Дай мне испытать тебя, пока я не придумаю, как нам обустроить наше совместное бытие. Я найду место, где мы будем встречаться. Ты не можешь работать натурщицей, ты принадлежишь мне.
Так началась тайная жизнь. Вместо того, чтобы позировать перед кем угодно, я сидела в красивой комнате и ждала Джона. Не было случая, чтобы он являлся без какого-нибудь подарка, книжки или цветной писчей бумаги. Ожидание вселяло в меня беспокойство.
Единственным, кто знал тайну, был скульптор, обладавший ощущением происходящего. Он не хотел, чтобы я перестала позировать, и приставал ко мне с расспросами. Он предсказал, какой будет моя жизнь.
Испытав оргазм впервые вместе с Джоном, я расплакалась, потому что это переживание оказалось настолько сильным и прекрасным, что я не могла поверить в возможность его повторения. Трудно было выносить только то время, когда я сидела и ждала. Я убивала время тем, что принимала ванну, лакировала ногти, опрыскивала себя духами, подкрашивала соски, расчесывала волосы и надевала неглиже — все это наводило меня на мысли о том, что скоро должно было произойти.
Мне хотелось, чтобы Джон вошел в тот момент, когда я нахожусь в ванной. Он говорил, что уже выезжает, но не приходил. Задерживался. Когда он все-таки являлся, я успевала замерзнуть и злилась. Это разрушало всякое ощущение от ожидания. Несколько раз я возмущалась и не открывала дверь, когда он звонил. Тогда он осторожно и униженно стучался, я смягчалась и открывала ему. Но я все еще сердилась и хотела уязвить его. Я не отвечала на его поцелуи. Это злило его до тех пор, пока он сам не засовывал руку мне под неглиже и, как я ни сжимала ноги, замечал, что я влажная. Тогда он снова добрел и принуждал меня к совокуплению.
Тогда я наказывала его тем, что не возбуждалась, а это его уязвляло, потому что мои ощущения были для него очень важны. По моему сердцу, по моему голосу и по тому, как я двигаю ногами, он определял, что пробудил во мне страсть. Однако на сей раз я лежала неподвижно, как проститутка, что по-настоящему ранило его самолюбие.
Мы никогда не могли никуда выйти вместе, потому что он был слишком знаменит. Он был продюсером, а его жена — известной сценаристкой.
Когда Джон осознал, как меня злит это ожидание, он не предпринял ничего для того, чтобы исправиться, и продолжал опаздывать. Если он сообщал, что будет дома в десять, это означало, что он объявится в двенадцать. Однажды он пришел домой и не обнаружил меня, что его страшно разозлило. Он решил, что я не вернусь.
У меня было такое ощущение, что он делает это все нарочно и что ему просто нравится меня доводить. По прошествии двух дней он стал умолять меня вернуться. Я вернулась, однако мы оба были слишком злы и возбуждены.
— Ты снова взялась за свое позирование, — сказал он. — Тебя хлебом не корми — дай только себя показать.
— А ты почему заставляешь меня так долго ждать? Ты ведь знаешь, что это охлаждает мои чувства к тебе. Когда ты задерживаешься, я становлюсь холодной.
— Да не такой уж и холодной, — заметал он.
Я так плотно сомкнула ляжки, что он не смог до меня добраться. Но тогда он быстро просунул руку сзади и стал меня ласкать.
— Ты не очень холодная, — сказал он.
Когда мы уже лежали в постели, он коленом развел мои ноги в стороны.
— Когда ты злишься, у меня возникает ощущение, что я насилую тебя. Я чувствую, что ты настолько меня любишь, что не можешь сопротивляться. Я чувствую, какая ты влажная, и мне нравится твое сопротивление и твоя капитуляция.
— Джон, ты так меня злишь, что я оставлю тебя.
Это заявление его напугало. Он поцеловал меня и обещал больше так не делать.
Я никак не могла понять, почему, несмотря на наши скандалы, мое отношение к Джону становится все более чувственным. Он разбудил мое тело, и теперь у меня постоянно было желание бросаться во всякого рода эксперименты. Он наверняка это понимал, потому что чем больше он меня ласкал и ощущал мое возбуждение, тем страшнее ему становилось оттого, что я снова начну работать натурщицей. Постепенно я и в самом деле к этому вернулась. Я проводила слишком много времени в одиночестве и слишком долго думала о Джоне.
Особенно радовался моему возвращению Мийар. Он явно опять разбил скульптуру, как я теперь понимала — нарочно, и я могла снова принять его любимую позу.
За день до того он со своими дружками курил гашиш.
— Ты знаешь о том, что иногда от этого человеку кажется, что он превратился в животное? — сказал он. — Вчера вечером в нашей компании оказалась одна женщина, которая была уверена в том, что она — животное. Она ползала на четвереньках, как собака. Мы раздели ее. Она продолжала ползать на четвереньках и предлагать нам свои груди. Она хотела, чтобы мы тоже сочувствовали себя собаками и ползли следом за ней. Просто она хотела, чтобы мы поимели ее сзади, что я и делал, однако стоило мне наклониться к ней, как у меня возникло страшное желание ее укусить. Я так сильно укусил ее в плечо, как не кусал никого в жизни, причем она совершенно не испугалась. Я же напротив. Я пришел в себя, но когда поднялся на ноги, увидел, что один из моих приятелей ползет за ней. Он не дотрагивался до нее, а просто обнюхивал, ну точно, как кобель, и это с такой пронзительностью напомнило мне мое первое эротическое переживание, что у меня до боли напрягся член.
В детстве у нас в доме работала служанка с Мартиники. Она носила широкие мятые юбки и подвязывала волосы цветастыми косынками. Она была мулатка, с очень светлой кожей и красивая. Она играла с нами в прятки. Когда наступала моя очередь прятаться, она садилась, а я забирался к ней под юбку. Там я сидел у нее между ног и едва дышал. До сих пор помню тот аромат, которых исходил из ее промежности и который уже тогда действовал на меня возбуждающе. Однажды я попытался потрогать ее, но она ударила меня по пальцам.
Я сохраняла позу и ничего не говорила. Он подошел и снял с меня мерку своим измерительным прибором. Внезапно я ощутила, что его ладонь легонько ласкает мои ляжки. Я продолжала стоять и все улыбалась ему, а он ласкал мои ноги так, словно лепил меня из глины. Он поцеловал мне ступни, погладил по ногам, еще и еще, и понежил ягодицы. Он обнял мои колени и поцеловал меня, после чего опустил на пол. Он крепко прижал меня к себе, лаская спину, плечи и шею. Я слабо трепетала. Руки у него были мягкие и сильные. Он ласкал все мое тело точно так же, как когда прикасался к моему скульптурному двойнику.
Мы подошла к дивану, он уложил меня на живот, разделся и лег сверху. Я почувствовала ягодицами его пенис. Он обнял меня сзади за талию и приподнял, готовясь к вторжению. Двигался он во мне ритмично. Я закрыла глаза, чтобы лучше его чувствовать и слышать, как член скользит взад-вперед в моем влажном влагалище. Он двигался так яростно, что производил звуки, которыми я упивалась.
Его пальцы впивались в меня с такой силой, что острые ногти причиняли боль. Эти отчаянные движения настолько меня возбуждали, что я открывала рот и кусала покрывало. Тут мы услышали звук. Мийар поспешно встал, схватил одежду и устремился по лестнице на балкон, где стояла скульптура, а я юркнула за ширму.
В дверь студии снова постучали, и вошла его жена. Меня била дрожь, но не потому, что мне было страшно, а потому, что нас прервали в самом интересном месте. Жена увидела, что в помещении никого нет, и удалилась. Мийар возвратился, уже в одежде.