Страница 58 из 146
Он засунул кепку за узкий ремешок и, считая себя готовым к дороге, протянул руку к Пете за веревкой.
— Я тоже живу тут близко… Только ты уж собрался… — сказал Коля.
Петя нехотя передал Диме веревку.
Дима говорил правду, что на Заводской улице его каждый камень знал. Но за свою недолгую жизнь он никогда не слышал, чтобы над Заводской улицей посвистывали пули, чтобы на камнях переулка Огарева лежала убитая старуха… Он видел ее, когда провожал Ивана Владимировича в райком.
С концом веревки Дима через щель вылез на ту сторону забора и прилип к нему. Петя и Коля через эту же щель заметили, что Дима стоял бледный, часто дышал, но сдержанная усмешка не сходила с его лица.
— Друзья, а все-таки страшно, — сказал он, не оборачиваясь к товарищам.
Петя и Коля думали, что сейчас он ляжет и по-пластунски поползет к намеченной цели, но Дима, выждав тихую секунду, точно скрученная пружина, прыгнул от забора и, размахивая руками, сгорбившись, кинулся вперед. Когда застрочила пулеметная очередь, срывая с мостовой крошечные вихри пыли, Дима упал в поросший бурой травой кювет.
— Его убили? — вскакивая, спросил Петя.
— Упал, — глухо ответил Коля.
— Ну что ты говоришь?! По-разному можно упасть!
Побледневший Коля, глотая слова, посоветовал Пете:
— Потяни за веревку. Если живой, не отпустит.
Петя попробовал чуть дернуть за веревку. Дима, приподняв руку, помахал друзьям, а фашистам, что простреливали переулок, погрозил кулаком.
— Такого сразу не убьешь, — сказал Коля, и они с Петей стали смеяться, восхищаясь находчивостью Димы.
…Веревки хватило с излишком, чтобы дважды пересечь Заводскую улицу. Иван Владимирович и Дима, привязав ящик к самой середине веревки, отпускали ее, а Петя и Коля тем временем тянули за свой конец. Ящик, упираясь то одной, то другой стороной, медленно переплывал через улицу. Петя и Коля сразу поняли, что работа у них будет трудная, груз в маленьких ящиках оказался тяжелым. Им особенно приходилось напрягать свои силы, когда какой-нибудь из ящиков, медленно выплывая на середину переулка, тупым носом зарывался в неровность мостовой. Иногда близко около ящика пролетали пули, оставляя белые полосы и пятна на темно-серых камнях.
Откидываясь на спину, ногами упираясь в кирпичную стену погреба, они яростно тянули за веревку, ни о чем постороннем не разговаривая.
— Я здорово вспотел. Снимем кепки, — предложил Петя.
— Снимем, Петя.
А через несколько минут уже Коля предлагал:
— Без пальто нам будет свободней поворачиваться.
— Я тоже об этом подумал, — сказал Петя.
Оставшись без кепок, без пальто, разгоряченные, они тянули через переулок пятый ящик. На крышке его пришло извещение от Димы. Карандашом было крупно написано:
«Срочно Стегачеву, Букину
…Осталось еще пять ящ… Нужна помощь? Мигом перескочу на вашу сторону.
С тов. приветом Дм. Русинов»
На диктовой дощечке, найденной тут же, около погреба, Петя написал ответ:
«Русинову.
Посмей только перескочить. Конец будет дружбе. Спроси у Ив. Вл., что в ящиках?
Стегачев, Букин»
Скоро во двор Момыкиных ворвались двое озабоченных людей, одетых в спецовки, а следом за ними вбежал молодой красноармеец с автоматом за плечом.
— Ага, вот они, ящики с патронами! — сказал он, как выдохнул, и напряженное лицо его на секунду распустилось в улыбке. — Жалко, что маловато. Ну, взяли!
— Скоро будет еще столько. Мы их вон откуда тягаем… — хотел показать Петя, но красноармеец уже грузил ящики с патронами на плечи своих боевых спутников. Не оборачиваясь он лишь заметил:
— От патронов не откажемся. Орлы, действуйте, как действовали!
И красноармеец со своими спутниками, сутулясь под тяжестью ящиков, побежали от момыкинского погреба.
Немного позже жена сталевара угостила Петю и Колю горячими пышками. Она готовила их на печке, сложенной посреди двора. Ребятам она сказала:
— Это прибегали с Глинистого спуска. Хлопцы там крепко держатся.
Она на несколько секунд задумалась и добавила:
— Я понесу им поесть. А вы, как освободитесь, подбросьте угля в печку.
На шестом ящике рукой Ивана Владимировича было написано:
«В ящиках то, что надо. А вам приказываю перетаскивать быстрей и лишних вопросов не задавать».
— Я согласен с Иваном Владимировичем, — улыбнулся Петя. — А ты, Колька?
— И я согласен, — ответил Букин. — Чего спрашивать, если сами знаем, что в них патроны.
Они отпускали веревку, которую из кювета тянул Дима, а рядом стоял Иван Владимирович, строгий, неподвижный. Казалось, что он сейчас только написал: «…перетаскивать… и лишних вопросов не задавать».
В Городе-на-Мысу этот день, октябрьский, пасмурно-синий, был свидетелем большого человеческого горя и напряженных усилий. Когда он стал склоняться к концу, Петя Стегачев, Коля Букин, Дима Русинов под командой все того же Ивана Владимировича были в самом крайнем к морскому порту квартале. Из-под сарая водной станции они скатывали под глинистый уклон лодку.
Иван Владимирович сказал ребятам:
— Чем больше будет на берегу лодок, тем больше людей сумеет вырваться из фашистской западни.
…И вот ребята, веслами подваживая узкую лодку то с одной, то с другой стороны, подтягивали ее все ближе к спуску на берег. Они кричали вниз, где в сутолоке шла погрузка на катеры:
— Товарищи, поберегитесь! Поберегитесь!
Да, это были Петя, Коля, Дима, но как не похожи они стали на самих себя, на тех ребят, что четыре часа назад прибежали во двор сталевара Момыкина и начали перетаскивать ящики с патронами через Заводскую улицу.
Теперь Петю Стегачева едва ли сразу узнала бы его мама: на пальто с серым барашковым воротником у него почти не осталось пуговиц; правая штанина его черных в полоску брюк была разорвана почти до колена, и когда ему приходилось бежать, она поднимала пыль на мостовой; кепка заметно посерела и вздулась на голове так, будто в нее накачали воздух.
За этот день Петя весь как-то вытянулся, выползая из пальто, из брюк, а Коля Букин осунулся и как будто стал ниже. Ему, усталому и неловкому, все теперь мешало поворачиваться, двигаться. Неспроста рукава у Колиного пальто были засучены, а полы подвернуты и заткнуты за пояс.
Дима Русинов внешне как будто меньше изменился, чем его друзья: он был все такой же аккуратный и легкий, все так же опрятно облегало его плечи и гибкую спину серое полупальто с хлястиком и накладными карманами. Оно было привычно распахнуто. За узким поясом, что стягивал темно-синюю сатиновую рубашку, виднелась кепка, которую он засунул туда еще утром, собираясь перебежать через Заводскую улицу, простреливаемую фашистскими пулеметчиками. Даже и чуб его, эта щеточка мягких волос, смешно торчащих над большим лбом, остался все тем же нескомканным и задорным…
И все же Дима не походил на того Диму, каким он был в начале дня. Брови его, сдвинувшись к остренькому небольшому носу, теперь уже не раздвигались, глаза глубоко ушли под лоб и наполнились, как и глаза его друзей, суровым удивлением.
Сегодня в родном Городе-на-Мысу Петя, Коля и Дима впервые столкнулись со смертью. У них на глазах была убита девочка. Она выскочила из калитки позвать сбежавшую собаку и была убита фашистскими автоматчиками, которых развозил по улице танк, прорвавшийся через оборону Проходя мимо, ребята увидели, что девочка лежала вниз лицом, сильно вытянув ноги. Она была в темно-синих рейтузах, в коричневых ботинках, сдвинутых каблук к каблуку. Ее маленькие полусогнутые руки легли ладонями на мостовую. Казалось, что она обопрется сейчас на них, по счету «раз» подтянет ноги к животу и по счету «два» уже будет на ногах. Но ребята не могли обмануть себя: они знали, что тому, кто ранен несколькими пулями в голову навылет, уже никогда не подняться. У девочки был сбит на сторону берет, и ее светлые волосы там, где текла кровь, казались густо пропитанными суриком.