Страница 131 из 146
На полпути до места новой стоянки, там, где лощина круто раздалась в стороны и заметно осела, образовав котловину между суглинистыми берегами, остановились покормить коров. Здесь было тепло, видимо, не глубоко под почвой была вода, потому что на дне котловины зеленел сочный низкий пырей и кое-где качались редкие кусты поблекшего камыша.
Иван Никитич, заметно повеселев, велел Гаврику распутать красную корову, а Мише снять с телят налыгачи. Видя, как телята кинулись к матерям, старик громко сказал:
— Всем отдыхать и всем завтракать!
Завтракать уселись в затишье под отвесным обрывчиком. Завели непринужденный разговор.
— Дедушка, а это еще те оладьи, что пекла тетя Зоя. Дедушка, и почему она живет в каменном доме? — с жадной пытливостью, перескакивая с одной мысли на другую, говорил Гаврик.
— Она же бригадир. Все поле вокруг дома, на виду… Потому-то и Пелагея Васильевна колхозников принимала у нее. Идут люди с работы и по дороге заходят решать свои вопросы. Удобно, просто, — не без удовольствия отвечал Иван Никитич.
— Дедушка, а Матвеич хороший председатель? — спросил Миша.
— Хороший, очень хороший.
А за что же Пелагея Васильевна его критиковала?
— А за то, Михайла, чтобы был еще лучше. Еще не уразумел Матвеич, что советский человек не только хозяин этих коров, бригады, но и всего, что есть на советской земле… Ты вот, Михайла, с вечера спал, а мы с Гавриком познакомились с парторгом колхоза «Завет Ильича» — с Натальей Ивановной. Вот у нее, Михайла, есть чему поучиться и Матвеичу, и нам с тобой.
И так же, как вечером в кошаре, у костра, лицо Ивана Никитича озарилось задумчивой улыбкой. Заметив это, Миша, сожалея, подумал: «И почему Наталья Ивановна живет так далеко?.. И почему ни деду, ни мне, ни Гаврику нельзя встречаться с ней каждый день?»
После короткой стоянки двинулись дальше. Через лощину, снова сузившуюся, ветер внезапно погнал сухие кусты перекати-поля. Наталкиваясь друг на друга, они скакали неуклюже и быстро, как велосипедисты по кочковатой дороге. Чего опасался Иван Никитич, то и случилось: испугавшиеся телята кинулись к яру и по пологому откосу сбежали в него.
— Оттуда их теперь никакими сладостями не выманишь, — отмахнулся Иван Никитич. — Придется, Михайла, руслом яра продвигаться с ними.
Миша спустился в яр и повел за собой телят. Его дорога оказалась трудней, чем он предполагал: приходилось обходить кучи камней, глубокие промоины русла.
Иван Никитич и Гаврик теперь двигались с коровами очень медленно, часто останавливались. Старый плотник чувствовал, что время уходит, уставшие ребята начинают волноваться, и он разговаривал с особой, ободряющей отзывчивостью:
— Михайла, пройди, родной, пройди еще сотни две шагов! Потерпи и пройди! Потом Гаврик тебя сменит!
И Миша, скатываясь с обочины яра, спотыкаясь, терпеливо брел дальше и тянул за собой телят.
Через полчаса старый плотник кричал в яр уже не Мише, а Гаврику:
— Сто шагов ты сделал! Сделай, пожалуйста, еще двести!
Когда начало понемногу темнеть, берега яра стали быстро-быстро оседать, а русло, раздвигаясь, сливаться с лощиной, и сам яр вдруг неожиданно кончился.
Иван Никитич обрадованно прокричал:
— Вы что-нибудь видите впереди?!
Миша и Гаврик, теперь шагавшие с телятами в голове стада, ясно видели железнодорожную насыпь, похожую на длинный вал, вагоны, разбросанные по путям, маячивших людей.
На линии вспыхнули огоньки, вытянувшись сплошной тускло светящейся нитью. Несколько раз с нарастающей настойчивостью просвистел паровоз. Отирая треушкой пот, Миша сказал:
— Слышишь, как он свистит, если близко…
— Хорошо свистит, — облегченно вздохнув, ответил Гаврик.
Левее железной дороги, как раз в том направлении, куда шло стадо, сквозь желтую, клубящуюся на ветру мглу виднелся поселок с железным круглокрылым ветряком в самом центре.
И, может, потому, что высокий острый каркас ветряка показался ребятам похожим на радиомачту, поселок — на плавающую льдину, а бушевавший над степью черный ветер — на полярную бурю, они заговорили об экспедиции на Северный полюс.
— Миша, как ты думаешь, Георгий Седов взял бы нас с тобой в экспедицию?
Сомневаясь, что Миша ответит «да», Гаврик поспешил задать новый вопрос:
— Ведь правда же, что мы и настойчивы и с дисциплиной у нас неплохо?
Если бы дедушка Опенкин был у него помощником и рассказал бы ему про нас, тогда, может быть, взял бы…
Но тут же, отмахнувшись от своих слов, Миша добавил:
— Все равно не взял бы. Ты же знаешь, что ребят не было с папанинцами.
К огорчению Гаврика, это была правда: на дрейфующей льдине — он хорошо это знал из учебника по географии — было четыре человека, и все они были взрослыми людьми. Он вспомнил строчки, в которых рассказывалось, как за дрейфующей льдиной с напряженным вниманием следила вся страна, и когда героических зимовщиков надо было спасать, за ними были посланы самые сильные ледоколы и самые лучшие самолеты.
— Миша, но ведь все равно мы будем взрослые! Мы теперь закаляемся, а потом нас пошлют по очень большому заданию, и мы его хоть помрем, а выполним!
— Гаврик, мы его обязательно выполним!! А помрем когда-нибудь после!
Гаврик, смеясь, признался, что о смерти он заговорил сгоряча, что лучше еще и еще выполнять большие-пребольшие задания…
— Нельзя переключить скорость? — донесся голос Ивана Никитича.
— Можно! Можно! — ответили ребята.
Стадо, ускоряя шаг, спускалось к поселку.
На краю хутора, в хате конюха Родиона Григорьевича Саблина, Иван Никитич с ребятами уже целые сутки пережидали непогоду.
Хозяев сейчас не было дома. Старый плотник сидел на стуле, подпирая небритый подбородок, и с придирчивой скукой на лице смотрел за окно. Над выгоном с неослабевающим упорством дул ветер, затягивая грязным, сухим туманом дома и усадьбы колхозного поселка.
В маленьком подворье за саманной конюшней, за стогом сена, за хатой и камышовым забором было тише. Но временами упругие волны ветра перескакивали через крыши построек, через макушку стога, и тогда перед окном начинали кружиться, приплясывать сухой навоз, птичий пух, желтые соломины, стебли травы.
Миша и Гаврик одни хозяйствовали во дворе. Миша из конюшни подводил к корыту коров, а Гаврик, проворно крутя ворот, тянул воду из глубоченного колодца. Ветер мешал ему свободно обращаться с цибаркой, и он, боясь обрызгаться, выгибался и на вытянутых руках быстро опрокидывал ведро в корыто.
Иван Никитич видел, что ребята, разговаривая, приподнимали уши своих шапок, чтобы лучше слышать друг друга.
Лохматый дымчатый пес, так свирепо бросавшийся вчера на ребят, сейчас ходил вокруг Миши, принюхивался к его запыленным сапогам, помахивая хвостом, как веником.
Эта мелочь вывела Ивана Никитича из терпения, положила конец бесплодному раздумью, и он дробно постучал по стеклу. Подошедшему Мише он строго сказал:
— Как только напоите скотину, так сейчас же ко мне!
Через несколько минут Миша и Гаврик зашли в хату.
Иван Никитич, отвернувшись от окна, показал им на табуретки, что стояли рядом с его стулом. Будто сообщая важную новость, он сухо проговорил:
— Заметили, что и собака к нам как к своим?.. Хвостом оказывает большое внимание.
Гаврик мог бы на это ответить просто: теперь он уже без палки свободно может расхаживать по двору, а с Мишей Туман, как звали кобеля, прямо подружился… Но Гаврик, как и Миша, чувствовал, что вопрос старик задавал неспроста и лучше подождать, что он скажет дальше, а потом уж ответить.
— Хозяева у нас хорошие, гостеприимные. Конюшня теплая, и под самым носом водопой. Жди, пока уймется ветер. А когда он уймется? — сухо и настороженно спросил Иван Никитич.
Миша тихонько нажал своим сапогом сапог Гаврика. Гаврик ответил ему тем же самым, затем они вздохнули один за другим. Если бы Ивана Никитича не было или он на минуту вышел бы из хаты, они тотчас же заговорили бы о том, что у деда лопнуло терпение сидеть тут, как у моря, и ждать погоды, что он надумал во что бы то ни стало продвигаться дальше по дороге к своему колхозу. Но старый плотник был здесь и, ожидая от них слова, сердито разглядывал свои сапоги с короткими голенищами, докрасна потертыми жнивьем и сухими травами.