Трудный сезон

Следующие дни спешил перетаскать оставленный на перевалочной базе груз. (Сколько непроизводительной работы!) Несмотря на 32-35-градусный мороз, вода на реке не исчезала.

Однако, пользуясь «мостом» — первичной лыжней, проложенной по мокрому снегу и прихваченной морозом, я преодолевал залитые поля. Сойдешь с обледенелой лыжни — сразу окунешься в ледяную воду. Этот эксперимент я все-таки проделал в последний день на обратном пути, когда тащил оставшиеся 12 килограммов груза. Забурунился так, как еще не удавалось до сих пор. Увязнув по колено в разжиженный снег, я уже не мог пошевелить ногой, поскольку лыжи мгновенно прихватило морозом. Пришлось спешно отцеплять крепления и, стоя по колено в студеной жиже, волочить пятипудовые болванки на сухое место. Так что без приключений у меня никак не получалось. Хорошо хоть в этот момент я был в непромокаемых броднях, и до дому оставалось три-четыре километра.

По пути размышлял, что с успехом смог бы съесть всю эту перетаскиваемую с огромным трудом и риском провизию в самом балагане. Ан нет, ношу харч за тридевять земель, подвергаясь каждый раз издевательствам со стороны всевышнего.

А за что?

На следующий день сидел в избе. По одну сторону двери температура —45°, по другую — тоже 45, но только с обратным знаком. Обливаясь потом, готовил варево из принесенных калорий. Как и 20 дней назад, я снова заперт дома морозом. Только в тот раз я был без продуктов, а на этот — обеспечен ими, и посему на душе спокойно и даже радостно. В прошлый раз я сидел в избе к тому же и без приемника. На этот раз я в ущерб провианту принес трехкилограммовую «Спидолу».

Неутешительные выводы

Запись из дневника: «30 ноября. Итак, ноябрь позади. Подведем итоги. В прошлом году к декабрю я имел 20 соболей, не считая десятка белок и полусотни птиц. Сейчас за месяц я не взял ни одного соболя, подстрелил три белки, примерно дюжину рябчиков и одного глухаря (добычу в районе балагана не считаю). Таким образом, количество соболей в этом году в десять раз меньше, чем в прошлом. А раз так, то его никакой приманкой в капкан не заманишь, как ни ухитряйся.

Ходить в ежедневные обходы уже не интересно. Возвращаться пустым стало обычным явлением. Исключения бывают, но редко. Например, вчера принес трех рябчиков, а сегодня молодого глухаря, который устроил себе снежное жилище прямо на лыжне. Взлетел он, когда Мальчик буквально наступил на него, ошарашив бедную собаку настолько, что та даже не уследила, куда полетел глухарь. Зато уследил я и снял спрятавшегося в ветвях елки не менее растерявшегося петуха. Так вот, если в прошлом году подобные явления были повседневными, то сейчас — редкость.

Да, охоты нынче нет, и незачем здесь торчать. Выло бы лучше, если бы тайга отдохнула от нас, охотников. Хотя бы частично. Иначе мы не даем ей восстанавливать свои ресурсы. Ведь истребляя и без того ослабленную неурожаями и поздними заморозками фауну, мы, собственно, рубим сук, на котором сидим. Если я, скажем, не возьму в этом году последних 20 птиц, то в следующем получу 100. А если все-таки возьму их, то не получу совсем. И тогда надо менять профессию или же уходить на целинные участки. А за счет этих целинных участков и восстанавливается поголовье дикого зверя. Ну, а если целинных территорий в конце концов не останется? Ведь промысловики сейчас забираются все дальше и дальше в тайгу, и их число растет неуклонно. Средства транспорта совершенствуются ежегодно. Спасение фауны пока лишь в нерасторопности промхозовского руководства. Но на этом строить расчет не следует. По-моему, промысловик не должен охотиться в годы угнетенного состояния фауны. Правда, здесь возникает проблема, как прожить до следующего года. Однако выход всегда можно найти. Например, в годы неурожая соболя переключить деятельность охотников на лов ондатры, отстрел лосей и т. д. То есть лишать промысловика возможности охотиться не следует, ибо это его профессия, но переключить внимание его можно и даже желательно. Конечно, для этого надо в резерве иметь соответствующие угодья.

Но вообще-то природа и сама умеет за себя постоять. Ведь это же хорошо, что последний соболь не лезет в капкан. Если бы это произошло, то его давно не стало бы совсем. И хорошо, что снег глубокий и собака не может его догнать. Хорошо и то, что мы, профессионалы, охотимся не с оленей, как эвенки, не гоним каждый след, а ставим капканы. Давно проверено практикой, что в капканы на приманку идет лишь голодный соболь. А голодным он бывает, когда его плотность чрезмерна и требуется разрежение, ибо избыток соболей для природы более нежелателен, чем недостаток.

В прошлом году я предвидел эту картину, но только не предполагал, что она так быстро реализуется. И мой вывод прекратить сезон, продиктован необходимостью.

1 декабря. Сегодня попытался пробиться в сторону балагана, где на десятикилометровый рубеж Толя должен был поднести для меня кое-какие вещи. Но я с огромными трудностями прошел лишь четыре километра. Вода выступила даже там, где ее раньше никогда не было, и я увяз уже в собственной лыжне примерно так же, как в прошлый раз при попытке сойти с нее. Очень легко об этом писать, но чтобы представить эту картину, надо испытать все на себе. Я не жалуюсь на недостаток воображения и, когда мне рассказывали очевидцы, что это такое, довольно живо представлял себе ситуацию и трудности, связанные с ней. Но действительность превзошла все, что можно было представить. Это настолько неприятная и зачастую страшная беда, что мне не хочется даже вспоминать об этих случаях. Могу лишь твердо сказать, что больше к балагану не пойду, так как это уже становится опасным и я запросто могу не вернуться в какой-нибудь из таких походов. Путь на запад к Карпову не менее опасен, но он вдвое короче. А снег все валит уже который день подряд. Пройти по целине сто метров теперь равносильно нескольким километрам по лыжне. Вот где понадобились бы широкие камусные лыжи. Но их нет. Следовательно, буду пробивать в лесу лыжню постепенно, с каждым разом наращивая ее. Да, нынешний сезон состоит из сплошной цепи преград, преодоление которых не дает даже удовлетворения, ибо ничем не вознаграждается. Идет лишь борьба за существование. Так что единственной наградой становится сохранение собственной жизни. Нет, такое преодоление препятствий бессмысленно, и его надо прекращать. Жаль, что надо ждать еще (точнее, бороться за жизнь) по крайней мере, дней двадцать».

Испытания продолжаются

На следующий день термометр показал −40°, потом −43°, а 8 декабря спирт опустился сразу на 10 делений — до −53°. Это уже становилось интересно, потому что в прошлом году такого не было. Однако на этом дело не остановилось. 6 декабря я записал: «Испытания продолжаются. Термометр зашкалило, то есть крашеный спирт опустился ниже делений шкалы, передел которых равнялся −55°. Экстраполируя, можно оценить примерно −59°. Такого мне еще не доводилось ощущать. Однако благодаря чрезвычайной сухости мороз сразу не ощущается. Я спокойно выхожу в нижнем белье по мелким делам, совсем не ежась от холода». Но такое, могу добавить, испытываешь лишь первые мгновения. Больше 10–15 минут оставаться на морозе даже одетым духу не хватает. Колол дрова — так они рассыпаются, как стекла, под ударом топора. Топорище, оставленное на ночь, разлетелось при взмахе на три куска, будто сделано из хрусталя. После этого случая другой топор я постоянно держал в избе, вынося только на время колки дров. Работать на открытом воздухе трудно не только из-за мороза, но и из-за выдыхаемого пара, который ничего не дает видеть перед собой, настолько он густой. Плевок падает на плотный снег уже ледышкой, отскакивая от него рикошетом. Керосин в канистре загустел и превратился в серую кашицу. Пришлось его вместе с бензином и бензопилой внести в избу. Опасаясь сильных и продолжительных морозов, я решил пополнить запасы дров. Если и придется окочуриться, то во всяком случае не от холода, а лишь от голода. И то легче. А морозы тем временем и не думали сдавать позиции. 8 декабря было уже, видимо, около −61°.