Страница 6 из 9
Размеренный шорох напольных часов нарушал безмятежную тишину кабинета. В двухэтажном особняке и небольшом уютном дворике миссии, отгороженных от улицы высоким каменным забором, жизнь текла так же тихо и размеренно, как десять и двадцать лет назад. Разведка не любит суеты и звона победных фанфар.
Ниумура, развалившись в кожаном кресле, со скучающим видом перелистывал страницы «Харбинского вестника» и изредка бросал скользящие взгляды на генерала. Тот уже больше часа внимательно изучал материалы дела Каймадо, одного из самых опытных и удачливых резидентов японской разведки в Советском Союзе.
За скупыми строками на пожелтевших от времени страницах донесений агента, а затем резидента Каймадо скрывалась захватывающая история человеческой жизни и поразительная по своей удачливости судьба разведчика. Он оказался единственным из более чем двух десятков японских агентов, заброшенных в Советский Союз в середине 20-х годов, кто сумел в 1937-м не только спастись от безжалостной «косы» советской тайной полиции — НКВД, но и ухитрился получить такую «крышу», о которой приходилось только мечтать.
В тот год Каймадо стал Ситровым, секретным сотрудником Управления НКВД по Приморскому краю. Вовремя почувствовав, нависшую над собой и резидентурой опасность, «преданный партии» коммунист Пак проявил политическую бдительность и сумел «выявить» четырех замаскировавшихся «троцкистов», пробравшихся в руководство управления железной дороги и «просигнализировал» куда надо. Там быстро «среагировали». И после того как метла НКВД прошлась по железнодорожной верхушке, Каймадо-Пак вырос не только в должности, но и в секретной иерархии, став агентом-разработчиком «неблагонадежного элемента».
К началу 1941-го он еще более укрепил свое положение. В органах госбезопасности высоко оценили его информацию о ревизионистских настроениях среди командиров китайской бригады и после зачистки пораженцев рекомендовали не куда-нибудь, а в святая святых — в разведотдел Дальневосточного военного округа.
Для разведчиков активный коммунист Пак — бывший негласный сотрудник органов НКВД Ситров оказался настоящей находкой. Он налету схватывал премудрости нового для себя дела. Вскоре начальник разведотдела «положил на него глаз». Пака начали готовить для ответственной работы в качестве резидента нелегальной советской сети в Маньчжурии.
Это был неслыханный успех для японской разведки, О таком генерал Янагита за свою долгую службу еще не слышал и потому с особым вниманием вчитывался в каждую строчку донесений Каймадо-Пака. Он пытался понять: как тот еще при жизни стал живой легендой?
В далеком 1922 году молодой армейский офицер из древнего рода самураев неожиданно отказался от блестящей военной карьеры в пользу неприметной службы в нелегальной разведке. Что заставило его сделать такой шаг? Верность рода Каймадо своему девизу: «Долг и Честь!»? Или жажда подвига во имя «великой Японии», которой горели многие юноши из благородных семей после позорного поражения на Дальнем Востоке? Об этом знали только он сам и капитан Такасаки, давно ушедший в мир теней и сумевший разглядеть в нем будущего гения нелегальной разведки.
Сменив строгий военный мундир на замызганную корейскую дабу, Каймадо перевоплотился в молодого рабочего Пака и активно включился в революционную борьбу. В 1923 году он, «спасаясь» от преследования полиции, вместе с группой революционеров, бредивших идеалами коммунизма, бежал из Маньчжурии в Советский Союз. После проверки в ГПУ, отделавшись легким испугом, вышел на свободу и активно включился в строительство социализма.
Ударный труд на железной дороге и упорство в изучении трудов Ленина и Маркса были вознаграждены. Через три года его приняли в комсомол и вскоре поручили руководить рабочим комитетом в поселке Нагорный. Там на деятельного активиста обратили внимание старшие товарищи и в 1929 году рекомендовали в партию большевиков, а затем направили учиться во Владивосток на рабочий факультет университета.
На этом месте Янагита остановился, выпил рюмочку саке и снова вернулся к делу резидента Каймадо.
Первые шаги как разведчик-агентурист тот сделал после третьего курса университета, когда проходил заводскую практику на паровозоремонтном заводе в Улан-Удэ, сумев добыть материалы о составе вооружения и степени защищенности бронепоезда. Позже, в 1934-м, он создал там свою первую резидентуру.
География и диапазон разведывательной работы Каймадо поражали. Успешно закончив учебу в университете, он получил направление на химзавод № 92 в далекий Сталинград. Для дирекции инициативный и безотказный инженер стал настоящей палочкой-выручалочкой. За год работы Каймадо-Пак успел перебывать в командировках в Азове, Новороссийске, Сталино (с 9.11.1961 г. Донецк. — Прим. авт.) и Астрахани. Он, подобно «Летучему голландцу», появлялся в разных местах: то в закрытых цехах завода «Баррикады», то на военных верфях, то на испытательных полигонах.
Потеряв связь с резидентом, Каймадо-Пак действовал на свой страх и риск. В неполные двадцать девять лет самостоятельно провел три вербовки агентов в Сталинграде и добыл ценную информацию о производстве танков. В Азове сумел исхитриться и скопировал чертежи нового пограничного катера. Семнадцать листов отчета, подшитых в дело, свидетельствовали о результативности его работы в тот период.
В 1934 году, по возвращению в Улан-Удэ, Каймадо-Пак восстановил связь с японской разведкой и передал резиденту Хая Си добытые материалы. Их содержание, а также три вербовки, проведенные среди инженеров местного паровозоремонтного завода, произвели на руководство разведки сильное впечатление. Вскоре Каймадо стал самым перспективным резидентом в Советском Союзе.
В течение следующих трех лет резидентура работала как швейцарские часы и добывала ценную информацию даже в тяжелейшем 1937 году.
Здесь Янагита болезненно поморщился при воспоминании о том времени. Тогда японская разведка в СССР потеряла большую часть своих резидентов и агентов: они попали под безжалостную «косу» репрессий.
Но Каймадо-Пак и на этот раз нашел выход: на свой страх и риск подставился на вербовку и вскоре стал для Управления НКВД по Приморскому краю ценным агентом — разработчиком вражеского элемента. В дальнейшем это открыло ему дорогу в советскую разведку, а японской разведке позволило приобрести уникальную возможность контролировать деятельность советской шпионской сети в Маньчжурии. Часть ее со временем оказалась в застенках, а другая регулярно подпитывала дезой командование Красной армии. О результатах последней работы Каймадо-Пака — выявленных 18 большевистских агентах в Харбине, Дацине, Цицикаре, Синьцзине — генерал Янагита лично доложил в Токио. Не задерживая внимание на своем рапорте, генерал перешел к очередному донесению резидента Каймадо.
В это время раздался звонок из приемной. Янагита отложил дело в сторону, но так и не услышал окончания доклада. Каймадо знал себе цену и без приглашения появился в дверях кабинета. За его спиной бледным пятном отсвечивало растерянное лицо дежурного. Генерал поморщился, раздраженно махнул рукой — дежурный растворился в полумраке приемной — и немигающим взглядом уставился на резидента.
Ниумура поднялся из кресла и с любопытством наблюдал за этой молчаливой перестрелкой генерала и капитана. Первым опустил глаза генерал и сделал шаг навстречу Каймадо. Они крепко пожали друг другу руки, а затем Янагита пригласил пройти в комнату, расположенную за кабинетом. Пока они рассаживались за столом, Ниумура погасил верхний свет и включил торшер.
В его свете жесткие черты Каймадо смягчились. В них, как показалось Ниумуре, проглядывала усталость. С последней встречи — а это было год назад, когда русская военная разведка перебросила его в Маньчжурию, чтобы разобраться в причинах провала своей агентурной сети в Харбине и восстановить связь с теми, кто уцелел после разгрома, — он заметно постарел. В уголках рта залегли глубокие складки, густая седина покрыла виски, а и без того жилистое, узловатое тело еще больше высохло и напоминало корень прошлогоднего женьшеня. Прежними в нем остались только глаза: как и раньше, они цепко смотрели на собеседника.